Читаем без скачивания Белое снадобье - Зиновий Юрьев

Может быть, он вовсе не был пьян. Может быть, он был трезв и именно потому решил уйти из джунглей, перевалившись через перила. Джунгли ведь, строго говоря, не рассчитаны на трезвого человека, трезво воспринимающего окружающий мир. Мир, в котором однорукие обречены, в котором обречены их дети и жены.

Впрочем, в том уголке джунглей, где жил Арт, такие тонкости не интересовали никого. Разве что тех, кто переносил ногу через перила лестницы.

— Подойди, поцелуй отца, попрощайся, — скучно сказала мать и ткнула его сзади согнутым указательным пальцем в спину. Опять сзади. Угроза всегда сзади.

У него не было ни жалости, ни нежности к этому человеку, что лежал перед ним. Только страх и брезгливость. Жалость и нежность придут к нему через много-много лет, когда ему станет стыдно и того страха, и той брезгливости, которые он должен был перебороть в себе, чтобы на мгновение прикоснуться своими тёплыми живыми губами к холодному стеариновому лбу. И тогда, может быть, он поймёт, что человека можно любить не за то, что ты его боишься, а за то, что не боишься. Не за то, что он достиг в жизни, а за то, чего не достиг. Не за властный прищур глаз, а за растерянное помаргивание. Но это одна из простых истин, а чтобы постичь простую истину, требуется много-много лет, и не всех этих лет хватает.

Арт рос упорным мальчуганом. Когда ему было десять лет, его жестоко избил в школе Джонни Хьюмс, веснушчатый парнишка фунтов на двадцать тяжелее Арта и намного сильнее его. Он прижал его к асфальту коленом, а руки распял своими руками. Вокруг молча стояли мальчики и девочки из их и соседнего классов и напряжённо следили за ними. Они молчали, и слышалось лишь напряжённое, восхищённое, увлечённое и сладостное сопение.

— А теперь поклянись, что будешь моим рабом, — сказал Джонни и посильнее нажал коленом. Острая боль выдавила из спины Арта холодный, липкий пот. — Ну, гадёныш… — Джонни всхрапнул, набирая слюну, а потом неторопливо плюнул в глаза Арта. Слюна была горячей, густой, боевой слюной, и от её обжигающего прикосновения хотелось спрятаться, обмыться прохладной чистой водой, которая течёт по той зелёной лужайке у того маленького уютного домика, куда всё собирался перебраться покойный отец. Хорошо лежать так на зелёной травке, на настоящей зелёной травке и не двигаться, чтобы зря не расходовать силы, чтобы густая слюна не растекалась по лицу, чтобы не разлить случайно ненависть к этой веснушчатой, распяленной в гнусной улыбке роже.

— У, зверёныш, — с ненавистью бормочет Джонни Хьюмс, — молчишь… — Он ещё раз плюёт в лицо Арту, и вокруг слышно напряжённое, восхищённое, увлечённое и сладостное сопение. Вместо аплодисментов Джонни и свиста Арту.

Джонни встаёт, медленно, очень медленно отряхивает ладони, потом ладонями отряхивает брюки. Он тоже не поворачивается к Арту спиной. В джунглях не любят, когда кто-нибудь за спиной, особенно если этот кто-нибудь отдал бы всё на свете, чтобы отомстить.

Вместе с осторожностью в глазах его сияет гордость. Он не только купается в трепетном, боязливом восхищении зрителей. Он поднялся над скучными буднями, он совершил то, о чём только может мечтать настоящий человек, — избил другого человека.

Назавтра Арт нашёл во дворе кусок ржавой водопроводной трубы и пристроил его между пожарной лестницей и стенкой. Встав на цыпочки, он как раз касался трубы руками. Он чуть подпрыгнул, ухватился за перекладину и повис. Попробовал подтянуться, но мускулы лишь слабо подёргивались, не в состоянии поднять тело, Он стиснул зубы и напряг все силы. Казалось, ещё мгновение, и сухожилия у него лопнут. Но сухожилия не лопнули, и он не подтянулся.

— Эй, Арти, — лениво крикнул из окна алкоголик Мурарка, — ты что, в циркачи записался? Может, поучить тебя?

— Сам научусь, — буркнул Арт, снова хватаясь за перекладину. Ладони у него саднили, болели плечи, и он снова не смог согнуть руки. Он попробовал ещё раз, и на этот раз ему показалось, что чуть-чуть он всё-таки подтянулся.

В этот день он подходил к трубе раз двадцать. Под оранжевой ржавчиной ладоней начали набухать болезненные пухлые мешочки. Теперь держаться за перекладину было мучительно больно, но Арт слышал напряжённое, восхищённое и сладостное сопение и ещё сильнее сжимал ладони.

Через неделю ему удалось коснуться трубы подбородком. Последние дюймы тело его дрожало и вибрировало, мучительно хотелось разжать ладони и мягко спрыгнуть на асфальт, но он пересилил себя. В двух местах, там, где он хватался за трубу, ржавчина с неё уже сошла. Он коснулся подбородком трубы и ощутил запах ржавого металла. Это был сладостный запах. Он постоял несколько минут, ожидая, пока успокоится дыхание. Посмотрел на два тёмных пояска на трубе, на свои руки, улыбнулся. Труба уже больше не была врагом. Она стала сообщником, другом, она была теперь заодно с ним.

— Ну, ещё разок, — сказал он себе и снова ухватился за перекладину. На этот раз он подтянулся только наполовину — больше не мог, сколько ни тужился. Наконец он признал себя побеждённым и разжал руки. Что ж, всё равно он уже касался ноздреватого чугуна подбородком и знал, что сможет сделать это ещё раз.

Через месяц он уже подтягивался десять раз. Бицепсы его и трицепсы начали наливаться, и каждый вечер, перед тем как заснуть, он напрягал их под одеялом, ощупывал, жал. Он не думал о красоте своего тела или о восхищённых взглядах девчонок. Он думал только о веснушчатом лице Джонни Хьюмса и снова и снова ощущал спиной твёрдое равнодушие асфальта, который не хотел прятать его, не хотел помочь, когда Джонни распинал его под напряжённое, восхищённое и сладостное сопение зрителей.

Когда алкоголик Мурарка как-то снова стоял, у окна и увидел, как Арт подтянулся на одной руке, он несколько раз хлопнул в ладоши и крикнул:

— Ну ты даёшь! Только вчера висел как мешок с дерьмом, а сегодня… Ишь ты, артист!

Теперь можно было переходить ко второй части плана. Арт дождался, когда на улицу вышел рыжий Донован по прозвищу Крыса. Он был года на два старше Арта и сильнее его. Крыса шёл, засунув руки в карманы брюк с видом человека занятого и озабоченного, но Арт знал, что он ничем не занят, а озабочен лишь тем же, что все, — где бы подшибить монетку. Донован бросил в этом году школу и слонялся без дела. Не мальчик и не взрослый.

— Послушай, — сказал ему Арт, — хочешь заработать двадцать центов?

— Ну?

— Только тебе придётся за эти деньги побить меня.

— Как так? Шутишь, что ли? — лицо Донована недоверчиво вытянулось и впрямь стало похоже на крысиную мордочку.

— Нет, хочу потренироваться.

— А что тебе, желающих мало? У нас тут запросто набьют тебе морду. Бесплатно.