Читаем без скачивания Иллюстрированные сочинения - Ги де Мопасан

– Они не хотят, Анри, не хотят!

И они сделали последнюю попытку:

– Но, друзья, подумайте о будущем ребенка, о его счастье, о…

Вышедшая из себя крестьянка прервала их:

– Все мы видим, все понимаем, все порешили… Убирайтесь, и чтобы я вас тут больше не видела! Где это слыхано, чтобы так отнимали детей!

Уходя, г-жа д’Юбьер вспомнила, что малышей двое, и спросила сквозь слезы, с упорством избалованной и своевольной женщины, не привыкшей просить:

– А другой мальчик ведь не ваш?

Тюваш-отец ответил:

– Нет, это соседский, можете зайти к ним, если хотите.

И он вернулся в дом, откуда раздавался негодующий голос его жены.

Валены, муж и жена, сидели за столом и медленно жевали ломти хлеба, бережно намазывая их маслом, которое брали на кончик ножа с тарелки, стоявшей перед ними.

Г-н д’Юбьер обратился к ним с тем же предложением, но на этот раз более вкрадчиво, с большими ораторскими предосторожностями, более искусно.

Крестьяне мотали головою в знак отказа, но, узнав, что они стали бы получать по сто франков ежемесячно, переглянулись, как бы советуясь взглядом, и сильно взволновались.

Они долго молчали, охваченные беспокойством, колеблясь.

Наконец жена спросила:

– Что ты на это скажешь, отец?

Он проговорил наставительно:

– Скажу: об этом стоит подумать.

Тогда г-жа д’Юбьер, трепеща от ожидания, заговорила о будущности ребенка, о его счастье, о денежной помощи, которую он окажет им впоследствии.

Крестьянин спросил:

– А ренту в тысячу двести франков вы внесете нотариусу?

Г-н д’Юбьер отвечал:

– Разумеется, завтра же.

Крестьянка, пораздумав, сказала:

– Сто франков в месяц мало за то, что вы отнимаете у нас ребенка; через несколько лет он уже сможет работать; нам бы сто двадцать франков.

Г-жа д’Юбьер, дрожа от нетерпения, немедленно согласилась и, намереваясь взять ребенка с собой, дала еще сто франков в виде подарка, пока ее муж писал условие. Мэр и сосед-крестьянин, позванные тотчас же, охотно согласились быть свидетелями.

И молодая женщина, сияя, увезла с собой ревущего малыша, как увозят из магазина желанную безделушку.

Муж и жена Тюваши, стоя на пороге, смотрели вслед отъезжающим, молчаливые, суровые и, быть может, сожалея о своем отказе.

О маленьком Жане Валене ничего больше не было слышно. Родители его каждый месяц получали у нотариуса свои сто двадцать франков и были в неладах с соседями, так как тетка Тюваш поносила и позорила их, не переставая твердить всем и каждому, что надо быть выродками, чтобы продать родного ребенка, что это ужас, гнусность, разврат.

Порою она чванливо брала на руки своего Шарло и кричала, словно он мог ее понять:

– Я-то вот тебя не продала, моя крошка, не продала! Я-то не торгую детьми! Я небогата, но детей не продаю!

И это повторялось ежедневно в течение многих лет; ежедневно с порога хижины выкрикивались грубые намеки, так чтобы их слышно было в соседней лачуге. В конце концов тетка Тюваш вообразила себя выше всех в округе из-за того, что не продала Шарло. И когда кто-нибудь говорил о ней, то обычно прибавлял:

– Знаю, что это было заманчиво, но все-таки она поступила, как честная мать.

Ее ставили в пример; и Шарло, которому было уже восемнадцать лет и который вырос с этой мыслью, беспрестанно ему внушаемой, также считал себя выше товарищей потому, что не был продан.

Валены благодаря ренте жили припеваючи. Старший сын их отбывал воинскую повинность, второй умер.

Злоба Тювашей, живших по-прежнему в бедности, была поэтому неутолимой. Шарло был единственным помощником старика-отца и надрывался вместе с ним, чтобы прокормить мать и двух младших сестер.

Ему исполнился двадцать один год, когда однажды утром перед хижинами остановилась щегольская коляска. Из нее вышел молодой господин с золотой цепочкой от часов и подал руку пожилой седой даме. Дама сказала:

– Вот здесь, дитя мое, второй дом.

И он вошел в лачугу Валенов, словно к себе домой.

Старуха-мать стирала свои фартуки; дряхлый отец дремал у очага. Оба они подняли головы, когда молодой человек сказал:

– Здравствуй, папа; здраствуй, мама!

Старики выпрямились в испуге. Крестьянка от волнения уронила в воду мыло и шептала:

– Так это ты, сынок? Так это ты, сынок?

Он заключил ее в объятия и расцеловал, повторяя: «Здраствуй, мама!» Тем временем старик, весь дрожа, говорил спокойным тоном, который ему никогда не изменял: «Вот ты и вернулся, Жан», – как будто расстался с ним всего лишь месяц назад.

Когда они освоились друг с другом, родители пожелали сейчас же пойти с сынком по деревне, чтобы всем его показать. Его повели к мэру, к кюре, к учителю.

Шарло, стоя на пороге своей лачуги, видел, как они проходили мимо.

Вечером, за ужином, он сказал отцу:

– Как могли вы быть такими дураками, что дали взять мальчишку у Валенов?

Мать отвечала упрямо:

– Я не хотела продавать своего ребенка.

Отец не говорил ничего. Сын продолжал:

– Какое несчастье, что меня принесли в жертву!

Тогда старик Тюваш сердито возразил:

– Ты еще будешь упрекать нас, что мы тебя не отдали!

Парень сказал грубо:

– Да, буду, потому что вы дураки! Родители вроде вас – несчастье для детей. Вы заслуживаете того, чтобы я ушел от вас.

Старушка плакала над своей тарелкой, Хлебая ложкой суп и проливая при этом половину, она простонала:

– Вот и надрывайся после этого, чтобы вырастить детей!

Тогда парень жестоко выкрикнул:

– Лучше бы мне и вовсе не родиться, чем быть таким, каким я стал! Когда я увидел сейчас того, вся кровь во мне застыла. Я подумал: вот каким бы я мог быть теперь.

Он поднялся.

– Послушайте, я чувствую, что мне лучше уехать отсюда, потому что я целые дни буду упрекать вас с утра до ночи и отравлю вам жизнь. Знайте, этого я вам никогда не прощу!

Старики молчали, убитые горем, в слезах.

Он продолжал:

– Нет, думать об этом слишком тяжело. Я лучше пойду зарабатывать хлеб в другом месте.

Он отворил дверь. Ворвался шум голосов. Это Валены пировали по случаю возвращения сына.

Тогда Шарло топнул ногой и, обернувшись к родителям, крикнул:

– Черт с вами, мужичье!

И исчез в темноте.

Верхом

Бедные люди жили, перебиваясь кое-как, на скромное жалованье мужа. У них родилось двое детей, и стесненное положение первого времени превратилось в бедность, смиренную, скрытую и стыдливую бедность дворянской семьи, желающей, несмотря ни на что, сохранить известное общественное положение.

Гектор де Гриблен получил образование в провинции, в отцовском поместье, под руководством старого аббата. Жили там небогато, но все же внешне старались поддерживать приличный тон.

Затем, когда он достиг двадцати лет, ему приискали место, и он поступил в Морское министерство на полуторатысячный оклад. И на этом подводном камне он потерпел крушение, подобно всем тем, кто не подготовлен заблаговременно к жестокой жизненной борьбе, кто видит жизнь, как в тумане, кто незнаком ни со средствами успеха, ни со способами сопротивления, подобно всем тем, в ком не были развиты с детства особые дарования, или личные способности, или суровая энергия в борьбе, подобно всем тем, кому не вручили ни оружия войны, ни орудия труда.

Первые три года его службы были ужасны.

Разыскав некоторых друзей своей семьи, старых, отставших от жизни и тоже небогатых людей, которые проживали на дворянских улицах, на печальных улицах Сен-Жерменского предместья, он составил себе круг знакомых.

Чуждые современности, смиренные и гордые, эти обедневшие аристократы ютились в верхних этажах уснувших домов. Снизу доверху эти здания были населены титулованными жильцами, но деньги были, казалось, такою же редкостью во втором этаже, как и в седьмом.

Вечные предрассудки, заботы о своем общественном положении, боязнь уронить свое достоинство неотвязно преследовали эти семьи, некогда блестящие, теперь же разоренные из-за бездеятельности мужчин. В этом мирке Гектор де Гриблен встретил девушку, благородную и бедную, как он сам, и женился на ней.

За четыре года у них родилось двое детей.

В течение четырех следующих лет эта семья, измученная нуждой, не знала иных развлечений, кроме прогулок в Елисейские поля по воскресеньям и одного-двух вечеров зимою в театре по даровым билетам, предложенным кем-нибудь из сослуживцев.

Но вот однажды весной чиновнику была поручена начальником дополнительная работа, и он получил дополнительное вознаграждение в сумме трехсот франков.

Принеся эти деньги домой, он сказал жене:

– Дорогая Анриетта, мы должны разрешить себе какое-нибудь удовольствие, ну хоть прогулку за город с детьми.

После длинных обсуждений было решено отправиться в деревню завтракать.

– Ну один раз куда ни шло! – воскликнул Гектор. – Мы наймем брэк для тебя, детей и няни, а я возьму в манеже лошадь. Мне это будет очень полезно.