Читаем без скачивания Пеликан. Месть замка Ратлин - Гельб Джек

Юноша поспешил помочь мастеру Деверо и, взяв его под локоть, стал опорой и довел до ванны. Когда Уильям снял халат и тяжелая ткань упала на каменный пол, Рене постарался не смотреть на ранение, о котором сам граф Эссекс так неохотно рассказывал. Даже смотреть на глубокий шрам, тянущийся от бедра под самое сердце, было болезненно и мерзко.

Рене не проронил ни слова, сел у изголовья ванны, ожидая, когда учителю понадобится его помощь. Сам Уильям лег в горячую воду, и из груди вырвался глубокий вздох облегчения. Запрокинув голову вверх, Деверо выискивал что-то взглядом, словно читал звездное небо в Неаполе, а не глядел на каменный серый потолок с недоступно высокими сводами, за которым скрывалось дождливое небо, глухое и несговорчивое.

– Ты сам не свой, – то ли спросил, то ли, что более вероятно, с тихим вздохом сожаления констатировал граф Эссекс.

Рене сглотнул и перестал заламывать пальцы.

– Мне жаль, – ответил юноша. – Я вел себя недостойно.

Уильям помедлил с ответом.

– Ты считаешь себя свободным? – наконец спросил Деверо.

Рене замялся и поджал губы.

– Да, мастер Деверо, – кивнул Готье.

– Ты умолк, прежде чем ответить, мой благоразумный воспитанник, – со слышимым довольством произнес Эссекс.

Эта короткая теплая похвала душевно отозвалась в сердце Рене. Уильям тем временем продолжил.

– Скорее всего, если я спрошу, как ты нашел этот ответ, ты расскажешь о том, как широко распахнуты перед тобой все двери, и будешь прав, – произнес Эссекс, – даже Тауэр будет рад видеть тебя своим гостем, мой мальчик. Ты гордишься этим, я знаю – хоть я и не вижу твоего лица. Тут есть чем гордиться, Рене. Ты берешь и приумножаешь то, что даровано тебе. Я учил тебя не перемалывать зерна, уготованные для посева, и ты чтишь мое учение.

– Благодарю вас, – дыхание Рене сбилось от радостного трепета.

– И при этом, – вздохнул Уильям, проводя рукой по усталому осунувшемуся лицу, – ты вряд ли догадываешься, какой еще свободой ты обладаешь.

Тревога пронзающим холодом полоснула сердце юноши. Рене ждал, когда наставник продолжит.

– По поводу Макдонеллов… – произнес граф Эссекс.

– Я не хотел никого оскорбить, говоря о… Ратлине, – оправдываясь, юноша внимательно сглотнул.

– Твое счастье, что на твоих плечах нет страшного бремени судить ни живых, ни мертвых, – произнес Уильям. – Это большая свобода, Рене.

Граф Готье еще не раз и не два вспомнит эти слова своего учителя. А тем временем по коридорам особняка Эссекс бегал сквозняк, трусливо прижавшись к полу. Он поскуливал, забегая за угол. Ставни жалобно затрещали, и Рене поднял взгляд. Собравшись с силами, он открыл дверь. Петли тоскливо заныли.

Покои мастера Деверо стали прибежищем болезни, страданий и мрака. Его кожа серела день ото дня все сильнее, особенно после страшной раны в бою, с тех пор, как граф Эссекс вернулся из Ирландии – диких краев, непокорных и свирепых, как морские ветра, которые с хрустом ломают мачты и рвут паруса. Недолгая радость победы сменилась горестным и сострадательным молчанием. Рене ухаживал за покровителем, и сердце содрогалось от страха перед неумолимо наступающим роком.

– Сын? – раздался хриплый голос.

– Нет, мастер Деверо, – тихо ответил Готье. – Это я, Рене.

– Рене? Ни черта не вижу, подойди ближе, – попросил Уолтер.

– Я попрошу принести больше света, – юноша не успел подняться с кровати, как Уолтер вцепился жилистой рукой в его жилет.

– Нет. Огонь больно режет слабые глаза, – произнес граф Эссекс, и на его измученном, блестящем от пота лице отразилась такая мука, будто бы тысячи светил в этот самый миг жгли его глаза.

Рене беспомощно наблюдал, как болезнь истачивает старого графа, и призывал все мужество, чтобы принять свою судьбу.

– Ты должен знать, – произнес Уолтер, но его слова заглушили шаги в коридоре.

Рене обернулся на вбежавшего запыхавшегося человека. Его лицо раскраснелось, и грудь никак не могла вобрать столько воздуха, сколько нужно.

– Мастер Деверо слишком слаб, чтобы принять вас, – строго предупредил Рене.

– Это про Ратлин, – громко провозгласил гонец, не успевший снять одежды.

– Что? – коротко спросил Уолтер и предпринял невероятное усилие, чтобы сесть на своем ложе.

Рене с неудовольствием вздохнул и скрестил руки на груди, но, потакая воле графа Эссекса, отошел в тень и прислонился спиной к стене.

– Собственными глазами видел это, ваша светлость, – клятвенно зашептал гонец, упав на колени подле ложа больного.

Уолтер впился взглядом в докладчика, и этот влажный взгляд, которому уже приоткрылась истина иных порядков и законов, сиял безумием.

– Что? – вновь вопрошал Уолтер, хотя он знал, он знал лучше гонца, о чем же идет сбитая и рваная речь.

– По ночам, как сходит тьма, в замке Данлюс видели огонь, – докладывал гонец. – Своими глазами видел, как тени бродят в Данлюсе, они становятся длиннее к часу зверя и к утру исчезают.

– Прочь, – едва слышно пробормотал Уолтер.

Посланник не успел осмыслить брошенного повеления господина и так и простоял в изумлении мгновение. После чего наконец опомнился, поднялся на ноги и, отдав поклон, поспешил покинуть мрачную опочивальню, оставив Рене и Уолтера одних.

До чего же это было тяжелое молчание. Рене молча ждал, сам не зная чего, притаившись в тени. Такого угрюмого мрака не было на лице графа Эссекса за всю его жизнь. Тень залегала в его глазах глубокой горечью, и вскоре Уолтер был не в силах с ней совладать. Из глаз полились горячие слезы. Рене переборол первый порыв испуга и ринулся к своему ментору, не зная, чем утешить старого графа, и есть ли вообще утешение умирающему. Поддавшись зову сердца, Рене обнял его так крепко, как никогда не позволял себе.

– Успокой душу Ратлина, – в ответ прошептал граф слабеющим голосом.

Рене не успел сказать ни слова, как ощутил, что тело Уолтера обмякло, отойдя в глубокий сон. На следующий день, 22 сентября 1576 года, Уолтер Деверо, первый граф Эссекса, скончался.

– Может ли одинокий старик утолить свое любопытство, ваша светлость? – спросил лодочник.

Рене отвел хмурый взгляд от высоких скал в длинных туманных одеждах.

– Спрашивайте, мой друг, – добродушно позволил граф, будучи отнюдь не против, чтобы человеческий голос как-то скрасил окружающую их завесу равнодушного сырого холода.

– С какой целью вы прибыли сюда? – спросил старик, ловко орудуя веслами, чередуя их с заметной сноровкой. – Места здесь неспокойные, и сразу скажу, по вам видно, что у вас под одеждой припрятана брошь с драгоценным камнем или фамильное кольцо под перчатками. А то и, глядишь, у ваших славных родителей на материке тоже, видно, деньжатки водятся.

Рене выпрямился и подозрительно прищурился.

– Я не хотел вас кошмарить зазря! – тут же стал оправдываться лодочник, видя, что вгоняет графа в дурное расположение духа. – Попросту хотел попросить вашу светлость быть осторожнее, только и всего.

– Буду, – хмуро ответил Рене и предпочел остаток пути созерцать скалы, то и дело выплывающие из тумана.

Лодочник получил свое вознаграждение и произнес много добрых напутствий графу, которые, увы, услышаны не были. Рене оглядывался на пустой пристани. Голые камни влажно чернели от волн прибоя. Птицы кучно клевали тушку, выброшенную на берег. Верно, именно от этой падали и разносился зловонный запах. Времени оставалось в обрез.

Описания, выученные им еще в Лондоне, перечитывались несколько раз по пути в Ирландию, в графство Антрим. Тьма стремительно сползала с беззвездного неба, и Рене рисковал оказаться посреди мшистых скал, открытый всем ветрам. Подступающая тревога подстегивала быстрее взбираться вверх по скалистым уступам, чтобы осмотреться и увидеть зловещие развалины. До боли напрягая глаза, граф осторожно ступал по скалистому утесу. С моря свистел лихой ветер, точно предостерегая Рене от рискованной затеи, но граф оставался тверд в своем намерении.