Читаем без скачивания Кровник - Лев Пучков

За два дня Тэд вволю насмотрелся на трупы наших солдат, запечатленные на качественную видеопленку. Для горца это норма — вид поверженного врага поднимает боевой дух воина, делает его несокрушимым и бесстрашным, уверенным в своей правоте. Никто из присутствующих при демонстрации фильмов не задумался над тем фактом, что английский журналист — дитя цивилизованного народа, законопослушный до мозга костей гражданин Британии, с детства запуганный своим правительством периодически выплескивающимися наружу выкрутасами ИРА, которой до чеченцев, как до Китая — пешком.

А как там насчет зверств оккупантов? Оооо! Есть, есть зверства — сколько хочешь! Однажды ехал Ваха из соседнего села куда-то с женой и братом. На одном блок-посту ему машину остановили, заставили отъехать в сторону и прямо на глазах чеченца во всех позах изнасиловали жену. Вахе с братом набили рожи, отобрали деньги и отпустили, пригрозив, что если кому расскажут — хана. И таких примеров — тьма! Стоп, стоп — этот факт подтвержден? В органы заявляли? Экспертизу делали? Ну, ты даешь, журналист! Да какой же уважающий себя горец повезет свою женщину на экспертизу?! Ха! Естественно, никто никуда не заявлял! У нас в таких случаях разговор короткий — кликнул родичей, автоматы в зубы — и вперед! Но ведь факт не подтвержден? Ну и что? Люди врать не будут! Ясно, ясно…

Особенно впечатлили Тэда съемки новогоднего штурма Грозного и боевых действий первой декады января 1995 года. В частности, расстрел колонны Майкопской бригады. Какой-то умелец методично снимал в течение получаса основные моменты этой трагедии и комментировал на чеченском. Цветная пленка запечатлела картину ада, сошедшего на землю. Взрывались боевые машины, летели куски расплавленного металла. Горящие солдаты, обезумевшие от боли и ужаса, метались взад-вперед и падали под кинжальным огнем в упор. Потом к ним подбегали «духи» и умело добивали контрольным выстрелом в голову… «Это потому, что русские солдаты — жуткие звери, — так поясняли старейшины. — Где-то на подступах к Грозному они заехали в какой-то совхоз и целые сутки напролет насиловали чеченских девчонок-малолеток, методично и целенаправленно, во всех ракурсах. Вот и ответили за злодеяние — душа у горцев не камень…» — «А что это за совхоз такой? — поинтересовался у меня Тэд. — И, может, действительно насиловали?» — «Обязательно, — отвечал я. — Ты лучше спроси, когда у них перестал существовать последний совхоз и, коль скоро-таки существовал оный, откуда там взялись чеченки-малолетки для целой бригады?» Ясно, ясно… А вот интересные кадры — скачет видеокамера по какой-то пещере, хохот многоголосый, двое наших солдат с разбитыми лицами стоят на карачках, а их пользуют в задницу здоровенные чеченские мужики. Выкрики из серии: «Вот так мы всю Россию…» «Стоп, пардон, — засмущались старейшины. — Промотаем чуток — это нравы и обычаи советских зон — так, старая запись…» — «Что за нравы? — недоуменно поинтересовался Тэд. «Да так — не стоит заострять внимания, — посоветовал я. — Это «духи» петрушат наших пленных, развлекаются. У некоторых видов обезьян есть такое — чтобы самоутвердиться и показать свою силу, они трахают в задницу однополых субъектов своего вида». Старейшины понимают, что это мерзко, потому не стоит акцентировать внимание — могут осерчать, 0-е! И так далее…

В таком духе просвещали Тэда наши гостеприимные хозяева в течение двух дней. Показать хоть одну операцию федералов по ликвидации какого-нибудь бандформирования они, естественно, не удосужились — такие вещи чеченцы не снимают, ни к чему им это. Я внимательно наблюдал за изменением настроения шефа и к концу второго дня нашего пребывания в селе, когда многочисленные посетители оставили наконец нас в покое, рассказал ему о прошлогодней истории с «лицедеями», которых мы прищучили в этом селе. А потом, после некоторых размышлений, пояснил, как «духи» используют наших пленных в качестве живого щита.

— А что — есть доказательства? Факты? — как всегда поинтересовался дотошный британец.

— Сейчас у меня ничего нет, — сообщил я. — Но если мы с тобой попадем в какой-нибудь отряд и его начнут слегка уничтожать, сам все и увидишь, — пообещал я Тэду.

Целый вечер англичанин пребывал в мрачных размышлениях и совсем не разговаривал со мной. Я далек от мысли, что он радикально переменил свою мировоззренческую позицию относительно чеченской войны, но то, что сомнения заползли в британскую душу, — это факт.

После ужина я с полчаса проторчал на природе, любуясь красками догорающего заката и изучая особенности расположения дворов в юго-восточном секторе села. Сильно облегчал наблюдение тот факт, что хозяева проживали во второй половине дома и на эту сторону двора не наведывались. Ранее тут обитал их сын с семьей, но в самом начале войны он куда-то исчез вместе с женой и двумя детьми — такие вещи здесь случаются.

Когда совсем стемнело, я вернулся в дом, переоделся в черный тренировочный костюм, нацепил поясную сумку, в которую упаковал необходимую экипировку, и сообщил Тэду:

— Мне надо отлучиться. Если что — ты спал и ничего не знаешь. Хорошо?

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Тэд. — Ты будешь кого-то убивать?

— Я хочу встретиться с одним человеком, — пояснил я. — Возможно, его тут нет. Тогда я вернусь очень скоро, и нам здесь более делать нечего. А если есть, тогда посмотрим.

— Хорошо, — сказал Тэд. — Ты постарайся без трупов, ладно?

— Я, конечно, постараюсь, — пообещал я. — А там — как получится…

Спустя пятнадцать минут я благополучно миновал нужный мне двор и, крадучись, добрался до окраины села. Кое-где во дворах лениво залаяли было собаки, но быстро утихомирились — я жил здесь двое суток, успел пропитаться местным запахом и не являл собой агрессии, ощущаемой на таком удалении.

Забравшись в придорожную канаву на окраине села, я некоторое время размышлял и прислушивался. Судя по рассказам сельчан и прошлогодним оперативным данным, на ночь по периметру села выставляются парные посты для охраны от внезапного вторжения. Село достаточно большое — чтобы надежно перекрыть все пути вероятного подхода непредвиденного противника. Значит, эти посты сидят на достаточном удалении друг от друга и бдят посредством прослушивания — потому что сейчас непролазная темень, а ночных приборов, насколько я знаю, у них нет.

Посидев чуток, я уловил доносящийся слева с расстояния примерно 150 метров приглушенный говор, а несколько позже увидел мерцание двух сигаретных огоньков. Ну вот, курят часовые и болтают — совсем не бдят. Немного погодя справа в метрах пятидесяти я услышал какую-то возню и невнятную ругань. Мужской голос с левого поста спросил по-чеченски:

— Вы че там, долбитесь, что ли?

На что справа посоветовали вопрошавшему убираться в задницу, после чего на левом посту сильно развеселились. Ну вот и еще штришок. Значит, парни слева дернули травки — необкуренные так долго не смеются. Нормально! В двухсотметровом промежутке между постами в темной ночи может проползти целая рота, при условии, что бойцы не будут матюкаться и бряцать оружием.

Немного посидев в канаве, я аккуратно подобрался к забору усадьбы и затаился возле калитки. В прошлом году «лицедеи» ликвидировали здоровенную псину, охранявшую этот двор, а на ее будке насиловали молодую чеченку. Однако это ничего не значит — наверняка хозяева завели другую собаку. В чеченских селах в каждом дворе есть четвероногий сторож. Как говорил наш известный юморист, что ни домовладелец, то собака, а то и две.

Я слегка поскреб ногтями по доскам калитки и прислушался: спустя несколько секунд из глубины двора послышалось глухое басовитое рычание и лязг цепи. Судя по звукам, здоровенный кавказец, ленивый и добрый.

— Иди сюда, мой красавец, — тихо прошептал я и просунул под дверь небольшой кусок свежего мяса, украденный накануне с хозяйской кухни и посыпанный хитрым порошком без цвета и запаха, который имелся в «аптечке», прозорливо подаренной Шведовым.

На всякий случай удалившись от калитки, я некоторое время прислушивался: псина пару раз звякнула цепью и причмокнула — видимо, мясо ей пришлось по вкусу.

Спустя минуту во дворе стало тихо. Приблизившись к калитке, я слегка постучал по доскам — реакции не последовало. Отлично. В два движения преодолев забор, я спрыгнул во двор и присел, навострив уши. Тишина. Неподалеку белым пятном выделялось неподвижное тело собаки. Ощупав ее, я убедился, что псина крепко спит. Здоровенная псина! Хорошо, что ты такая ленивая и неразборчивая. При активных действиях и отказе от мяса мне пришлось бы плюнуть в тебя стрелкой из трубочки, вымоченной в быстродействующем яде. Через десять секунд ты бы отдала концы.

— В общем, повезло тебе, псина, — прошептал я, всматриваясь в силуэт дома. — Я иду к твоей хозяйке и потому убивать тебя нельзя — наверняка она тебя любит. И сильно обидится, если я тебя ликвидирую. Хотя при определенных условиях это особой роли не играет…