Читаем без скачивания Юный дрессировщик - Лидия Острецова

Дали объявление по радио.

В назначенный день и час по проспекту Майорова вытянулась огромная очередь желающих снимать своих собак. Кого там только не было!.. Старушки в старомодных шляпках, державшие в сумках трясущихся голых собачек с выпученными глазами, дети со шпицами и пуделями, сеттерами или овчарками. Приводили болонок и пекинских собачек, которые ходили на задних лапках, пренебрежительно поглядывая в нашу сторону.

Были даже собаки из пригорода, снятые прямо с цепей. Лохматые и страшные, они лаяли сиплыми голосами.

Приводили и очень хорошо обученных маленьких собачек, но все они работали приниженно и не обладали обаянием, которое мы так искали.

Две собаки особенно памятны мне. Одну привел шофер грузовой машины — мрачный детина огромного роста. Говорил он отрывисто и грубо, однако, как только обращался к собаке, голос его становился тихим и ласковым. Собака была идеально выдрессирована и с большим старанием выполняла сложнейшие трюки. Но она была уже преклонного возраста, и поэтому мы не могли ее взять.

Вторую собаку, рыженькую, очень худую, но полную изящества, привел бывший циркач. Это была настоящая нищенка. Она танцевала все время без всяких команд, вымаливая лакомство.

Два дня мы занимались отбором собак. На роль дворового Барбоса мы так и не нашли нужной нам дворняжки, а на роль Бобика приискали очень милого лохматого песика Мишку, который и снимался в этой картине. На роль дублера Бобика взяли еще одну симпатичную болонку — белую с черными пятнами — по кличке Пим.

Нельзя сказать, что наш главный герой Мишка очень хотел трудиться, он больше играл на своем обаянии, любил позировать, мог подолгу служить, садиться на стул или в кресло, принимая очаровательные небрежные позы, укладываться на коленях, милостиво предлагая свой живот.

Меня Мишка подкупил тем, что, боясь потеряться на студии, где кругом много народа, хватался за край халата и так шел со мной. Получалось — вроде он меня на поводке ведет.

Эту овчарку знают многие ребята. Бриг часто снимается в фильмах, выступает в школах и кинотеатрах. Ну и конечно, он — участник добровольной народной дружины, помогает поддерживать порядок на улицах города.

При дрессировке выяснилось, что Мишка не может ходить на задних лапах, а следовательно, не может и танцевать. В молодости пес получил сильные ушибы спины и конечностей.

Таким образом, танцевать должен был Пим. Когда Пима стали обучать танцам, то оказалось, что он прирожденный танцор. Пес танцевал с большим вдохновением, быстро и легко схватывал новые движения, с большой охотой репетировал. У него была прямо-таки страсть к танцам. Но Пим был обидчив и капризен. На репетиции со всеми собаками начинать нужно было непременно с него, а не то он обижался и работал уже вяло, с надутой мордашкой. Особенно старался пес, если были посторонние зрители.

К нам часто заглядывали на репетиции актеры и другие работники студии. Танцуя, Пим внимательно следил за командами, но умудрялся в это же время посмотреть и на зрителей, чтобы проверить впечатление. Он очень не любил, когда над ним смеялись. Приходилось каждый раз предупреждать, что свое умиление нельзя выражать смехом. Стоило кому-нибудь засмеяться, как Пим резко обрывал танец и, опустив хвост, прятался в угол. Поднять его настроение после этого было трудно — пес не шел даже на зов.

Пим за свое обаяние и артистичность стал вскоре общим любимцем.

Через полтора месяца непрерывных тренировок пес стал виртуозным танцором. Но сниматься в фильме ему все-таки не пришлось. Чтобы Пим мог дублировать в танцах Мишку, его необходимо было покрасить, тем более что фильм был цветной. Перекрашивать пса нам не разрешила хозяйка. Так и пришлось расстаться с маленьким танцором и заняться срочно поисками новой собаки.

Времени на поиски у нас совсем не было, и поэтому собаку искали все и везде. Поехали наши режиссеры и художники за город выбирать натуру. В Зеленогорске, у вокзального буфета, увидели привязанного к столбу маленького, лохматого пса. К этому времени работники киногруппы уже стали бывалыми собачниками, поэтому, не смущаясь, отвязали собаку и предоставили ей возможность показать хозяина. Отыскав хозяина, сговорились с ним о продаже собаки, узнали, что зовут пса Чарли, посадили будущего артиста в машину и увезли в Ленинград.

Режиссерам не терпелось похвастаться удачей и показать собаку мне. На меня Чарли произвел неприятное впечатление: очень некрасивый, с отталкивающей мордой: у него был перекус — нижняя челюсть резко выступала вперед, обнажая зубы, а темные недоверчивые глаза смотрели на всех с нескрываемой злобой. Нужно учесть, что псу было уже пять лет и за эти годы он немало перенес.

С собаками Чарли знакомства заводить не стал, забрался в отведенный ему угол, пододвинул ближе к себе миску, коврик и, прежде чем улечься, оскалил зубы и зарычал. Всем стало все ясно — собаки потеряли к нему всякий интерес, а место его обходили сторонкой. Сразу же мы начали брать Чарли на репетиции, чтобы как-то возбудить в нем интерес к занятиям, но пес считал, что учиться ему уже поздно.

Угрюмый, плелся он, опустив голову, а как только начинали работать, забирался под стул и демонстративно отворачивался от нас.

Каждой собаке хотелось, чтобы работать начали с нее, и на того, кому выпадало быть первым, потом все накидывались и выдавали небольшую трепку. Чарли презирал всю эту возню.

Каждый день — утром и вечером — репетиции. Две недели мучил нас пес, а результатов видно не было.

Я по-прежнему не испытывала к нему ни сочувствия, ни симпатии. Меня Чарли раздражал своим упрямством и нежеланием трудиться. Я уже хотела отказаться от работы с ним. Но вот мой ассистент Михаил Соломонович Гуревич оказался терпеливее меня и нашел ключ к этому мрачному типу. Он брал его за лапы и водил, водил, заставляя ходить на задних лапах, кружил, напевая мелодию вальса, или заставляя стоять не двигаясь. Первой удачей Михаила Соломоновича был день, когда он повел Чарли работать без поводка и тот не удрал, а поплелся за ним.

Ассистент мой, бывший циркач, уже очень пожилой человек, был большим оригиналом. В прошлом ему приходилось, готовясь к съемкам, иметь дело с разными животными: с мелкими зверюшками, птицами, собачками и даже с медведями и львами.

Нельзя сказать, чтобы эта разнообразная дрессура и общение всегда хорошо для него кончались. Время от времени его царапали, кусали, грызли — иногда это кончалось больницей.

Меня весьма удивляло, что Михаил Соломонович на все приемы дрессировки подавал собакам одну и ту же команду: «Але, алери!» Правда, однообразие в одном заменяло разнообразие в другом — Михаил Соломонович широко пользовался интонациями. Чарли он командовал на каких-то особенно высоких и визгливых нотах.

Собаки относились к нему покровительственно (даже когда он в сердцах кричал им: «Я же сказал, я же сказал!»), с некоторым пренебрежением. Они больше любили работать со мной, но Чарли всегда предпочитал Гуревича. Любопытно, что вопреки всякой логике собаки у него все-таки знали, когда и что нужно делать.

Шли дни за днями, казалось, что сдвигов в работе у Чарли не видно. Но вот однажды на репетиции пес поднялся на задние лапы и пошел, а мы с удивлением увидели, что он уже умеет танцевать. Правда, танцуя, Чарли сохранял безучастное выражение морды и очень походил на заводную игрушку. Отличался он от игрушки разве только тем, что игрушка сразу после завода вертится быстрее, а пес наоборот — вначале раскачивался и ходил медленно, а потом начинал двигаться все быстрее.

Был у нас еще один замечательный пес — дворняжка Люкс. Ростом он был крупнее остальных собак, а возрастом младше всех, ему было десять месяцев. Весь белый с розовым отливом, лохматый, с черными глазами, с необычайно веселой и выразительной мордой, пес сразу понравился мне. У Люкса были очень подвижные уши, он их то ставил оба вместе, то лихо закидывал назад. На концах ушей были милые кисточки, а над глазами — удивительно длинные, похожие на еловую ветку ресницы. Были у него еще очень забавные усы и борода.

Благодаря подвижности ушей его морда все время меняла выражение: то это было удивление простачка, то восторг от всего сердца, то ужас или грусть, даже стеснение и неловкость.

Нам очень повезло с Люксом. Он был талантливой и очень трудолюбивой собакой, с непосредственным восприятием мира, что весьма соответствовало роли Барбоса в фильме.

И его собачья судьба была тоже необычная. Люкс — найденыш. Девочка подобрала его на улице совсем маленьким щенком, выкормила, вырастила. Когда пес подрос, она пришла на дрессировочную площадку посмотреть, чем занимаются умные породистые собаки в школе. Там я и приметила ее, стоявшую в сторонке вместе с Люксом. А после того как я увидела его реакцию на окружающее, увидела, как он двигается, не оставалось сомнения в том, что пес для нас — находка.