Читаем без скачивания Обреченные (СИ) - Белов Вольф Сигизмундович

Да, в том последнем взгляде сына не было ненависти. Но от безразличия и пустоты в его глазах ничуть не легче. Что бы ни написал он в сообщении, отправленном через идентификатор, для Анны в том послании не заключалось ничего положительного. Насколько она поняла из обвинительного приговора, показания сына сыграли в нем не последнюю роль. Не стал молчать и Михаил, рассказал, как Анна уничтожила компьютерный файл в кабинете Генриха.

Снова вспомнился тот парень с перрона. Если бы ее мужем был он, а не Михаил, как бы он себя повел? Принял бы все так же покорно или стал бы бороться? Вспоминая взгляд незнакомца с платформы, осанку, движения, Анна склонялась к мысли, что вряд ли покорность в его характере. Может быть, именно за такой характер его и лишили права на жизнь. В том, что парня подвергли утилизации, Анна уже не сомневалась, хоть и ничего не знала ни о нем, ни о его судьбе.

А что теперь делать ей самой? Участь Анны уже решена, остается либо просто сидеть и ждать, когда за ней придут, либо… Хуже ведь все равно уже не будет, рассчитывать на снисхождение органов правосудия не приходится.

Как могла она все эти годы быть такой смиренной и послушной? Думая обо всем, что произошло за последние два дня, о своих попытках спасти сына, которые сейчас кажутся безумными, Анна начала осознавать, что такие перемены в ее характере не могут быть случайным стечением обстоятельств. Нет никаких перемен, это и есть ее настоящий характер, который пришлось подавлять на протяжении всей жизни, чтоб быть, как все, ничем не выделяться. Тот парень с перрона проявил индивидуальность, возможно, уже не в первый раз, и поплатился за это. Поплатится и она. Так устроено общество. Всю жизнь Анна убеждала саму себя, что именно такое устройство и есть вершина совершенства, хотя смутные сомнения давали себя знать всегда. Родной сын покорно отправился на смерть с тем же убеждением, с одобрения своего отца, столь же убежденного в справедливости любого решения руководства корпорации.

Есть ли в обществе еще хоть кто-то сомневающийся, такие же, как Анна или тот парень? Не может же быть, что все в этом городе напрочь лишены воли и собственного мнения? Или все тщательно маскируются, чтобы не выделиться из общей массы и не привлечь к себе ненароком лишнее внимание? Кстати, а сколько вообще людей в этом городе?

В этот момент Анна вдруг осознала, что не знает вообще ничего о мегаполисе, в котором живет. Ведь это всегда считалось лишней информацией, отвлекающей от выполнения своих рабочих обязанностей. Тот день, когда Анну направили для обслуживания дома Генриха, стал единственным, когда ей довелось покинуть очень ограниченный район, отведенный под жилье и работу для таких, как она и ее семья. По телевизору же единственной постоянной темой был корпоративный дух патриотизма, если и доходило до описания чего-либо, то только в том ключе, какой упадок в обществах конкурирующих корпораций.

Анна поднялась на ноги. Терять уже нечего, вся ее жизнь разрушена, разрушена семья. Не осталось ничего. Стало быть, нечего и бояться. Она не уступит свою жизнь корпорации просто так.

Короткое замыкание в доме Генриха привело к выводу из строя всего бытового оборудования. Может быть, если замкнуть провода и здесь, это тоже приведет к серьезному сбою охранной системы. Может, даже получится открыть дверь.

Хорошо, что не уродилась коротышкой, рост позволил, привстав на цыпочки, дотянуться кончиками пальцев до матовой поверхности квадратной панели, закрывавшей светильник в потолке. Пластик слегка прогнулся, но с места не сдвинулся. Анна подпрыгнула и ударила ладонью в угол панели. Пришлось проделать это несколько раз, чтобы сорвать скрытое крепление. Освободив от крепления еще один угол, Анна подцепила пальцами край панели и выдрала ее наполовину. Яркий свет лампы ударил по глазам.

Запоздало пришла мысль: есть ли тут камера слежения? Они бывают такие крохотные, что сразу и не определишь взглядом. Вполне может быть, что все ее действия видны где-нибудь на мониторе. Ну и пусть видят.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пришлось снова подпрыгнуть, чтобы ухватиться за патрон лампы. Пальцы пронзила обжигающая боль, но все же Анне удалось выдернуть патрон из гнезда и сорвать его с оголившихся проводов до того, как боль стала невыносимой. Прежде, чем лампа погасла, Анна успела заметить что провода вытянулись из ниши.

Отбросив патрон с лампой в сторону, Анна потрясла рукой и подула на обожженные пальцы. Кромешная тьма, пришедшая на смену ослепляющему свету, значительно осложнила задачу. Теперь нужно было как-то нащупать в темноте над головой провода и при этом не подвергнуться удару током. В свете последних событий ощущения от поражения электричеством уже не будут в новинку, но испытывать их вновь совсем не хотелось.

Неожиданно дверь камеры распахнулась, в освещенном проеме возник силуэт в шлеме. Гвардеец. Анна совсем не слышала шагов снаружи. То ли так увлеклась своим занятием, то ли гвардеец передвигался бесшумно, то ли дверь надежно защищала от всех звуков извне.

— Выходи, — произнес гвардеец, еще до того, как Анна успела хоть о чем-то подумать.

И больше ни слова, будто вовсе и не заметил, что обстановка в камере совсем не та, что предписывают правила содержания заключенных под стражу.

Анна вышла из камеры в длинный узкий коридор. Сюда ее приволокли в беспамятстве, так что она впервые увидела, что находится за дверью камеры.

Гвардеец толкнул Анну в плечо, сам пошел рядом.

— Это конец? — тихо спросила Анна, совсем не надеясь на ответ.

Однако гвардеец неожиданно ответил:

— Да.

Несколько шагов они сделали молча, затем Анна тихо произнесла:

— Я ни в чем не виновата.

Гвардеец не отозвался. Впрочем, Анне и не требовался ответ. Всю жизнь ей прививали чувство, что она не одна, она часть общества, вокруг люди, и все они составляют единое целое. Порой это даже утомляло. Теперь же ужасало чувство полного одиночества. Никому нет дела до нее, до справедливости. Сплоченное идеей совершенства общество теперь само по себе — Анна стала ему чужой. А может, никогда и не была своей, только пыталась убедить себя самообманом.

Неожиданно из-под шлема снова прозвучал голос гвардейца:

— Замки камер запитаны от другой линии. Замкнув светильник, отсюда не выбраться.

Анна похолодела. Не от страха, а от полной неожиданности. Она не ожидала от безликого сопровождающего ни сочувствия, ни вообще чего бы то ни было. Услышав его слова, Анна совершенно растерялась и, даже не задумываясь, пробормотала:

— Как тогда?

Как ни странно, гвардеец вновь поддержал разговор:

— Лучший способ: вырубить гвардейца, спуститься вот на том лифте в гараж, взять патрульную машину и покинуть пункт. Патрульные машины не запрограммированы на определенную личность, ими может управлять любой. Конечно, если знаешь, куда тебе ехать и умеешь водить, ну или хотя бы пользоваться автопилотом.

Куда отправиться и что делать, Анна хорошо себе представляла, поставила цель прежде, чем начать ломать светильник. Достигнет ли именно этой цели — весьма сомнительно, но хотя бы попытается получить ответ на главный вопрос: почему? Из всех, кого она знала, ответ мог дать только один человек.

— Гвардейцев трудно одолеть, — заметила Анна, стараясь выровнять дыхание, сбившееся от волнения, и со смешанным чувством страха и надежды.

— Трудно, если не попробовать, — согласился провожатый. — Но если попытаться выхватить дубинку, нажать гашетку и ткнуть электродами под шлем, в шею, можно вырубить его минут на пять. Вполне хватит времени, чтобы сбежать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мысли закружились вихрем, лицу стало жарко. Что это: пустые рассуждения или совет к действию? Кто этот человек, чье лицо скрывает забрало шлема? Можно ли ему верить? В очередной раз вспомнился взгляд парня с перрона. Может, и под этой непроницаемой защитой также скрываются неравнодушные глаза?

— Скоро мы войдем в дверь в конце коридора, — произнес гвардеец. — Там я передам тебя инспекторам департамента статистики и демографии, тогда для тебя все будет кончено.