Читаем без скачивания Сказание об Омаре Хайяме - Георгий Гулиа

Али перешел на скороговорку:

- Этот молодой человек пришел из Балха.

- Много шляется народу по свету, - проговорил хаким.

- Он шел с одной целью...

- С какой же?

- Только с одной. Повидать тебя, о хаким!

- Зачем?

- Я же сказал - он поэт.

- Уж лучше бы ты привел немудрящего звездочета; Зачем нам поэт? Особенно мне?

Али твердо стоял на своем. Казалось, настойчивость поэта из Балха перешла к нему.

Али сказал;

- Он шел по опаленной солнцем земле, на зубах его песок пустыни, и в глазах его пыль пустыни. Один из погонщиков - отец этого поэта. Отец ничего не жалеет для сына Он одел и обул его так, чтобы не оскорбить твоих глаз...

- Мои глаза ко всему привыкли, Али.

- Он пил вонючую воду и ел гнилую пищу. Гиены пустыни чуть не сожрали его...

- Это преувеличение, Али.

- Он шел к тебе, и смерть витала над ним...

- А другие, которые шли вместе с караваном, разве бессмертны? И очень глупо рисковать жизнью ради стихов, без которых вполне можно прожить.

- Однако, хаким, ты же не можешь без них!

- Без стихов?

- Да! - дерзко воскликнул Али.

Омар Хайям перемешивал указательным пальцем фисташки. Долго он это делал. Долго и молча.

- Может быть, молодой человек желает узнать что-либо о светилах? - наконец проговорил он. Нет. Он только поэт. Хаким все думал.

- Может, показать ему обсерваторию?

- Нет, он желает говорить только о стихах.

- Какой чудак! - сказал хаким. - Зови его. - "Ради стихов? - подумал хаким. - Ради стихов столько мучений на долгом пути? Какое это будет неисчислимое бедствие, если в один прекрасный день большинство человечества обратится в неистовых поэтов!"

И он встал навстречу гостю, пришедшему издалека. Молодой человек бросился к хакиму и с жаром поцеловал ему руку.

Омар Хайям усадил его, а кувшин шербета и кувшин вина.

- Я недостоин этого! - воскликнул молодой человек, порываясь встать. - Я не могу сидеть у правого плеча великого поэта!

- Сиди, сиди, - сказал хаким, удерживая поэта. - Мы сейчас разберемся во всем, и, ежели обнаружим здесь великого поэта, все будет по-твоему.

Молодой человек восхищенно глядел на хакима: ему не верилось, что он рядом, совсем рядом и что они дышат одним воздухом.

Хаким справился об имени поэта из Балха, и тот назвал себя: имя - Рустам, а по отцу - Зирак.

- Рустам эбнэ Зирак? - спросил Омар Хайям.

- Да, господин, именно так.

Хаким внимательно оглядел молодого человека и сказал:

- Мне кажется, что ты сошел со славных страниц великого Фирдоуси.

- Почему так кажется, господин? - смущенно произнес Рустам.

- А по всему... И рост, и молодость... И это имя твое... Что привело тебя сюда?

- Мы шли долгим и трудным путем, - сказал Рустам. - Глаза наши очень часто ничего не видели сквозь завесу желтой пыли, ветер срывал с головы шапки и уносил далеко. Однажды нам казалось, что буря заживо погребет весь караван. Это было между Балхом и Нишапуром. Отец сказал мне тогда: "Вот до чего довели тебя стихи".

- Стихи? - удивился Омар Хайям. - А при чем стихи, когда бушует буря? Или, может, я чего-то не улавливаю?

Молодой человек из Балха что-то хотел объяснить и вроде бы не мог.

- Стихи сочиняются в свободное время, - сказал хаким. - Но когда бушует буря, надо думать и бороться, а не стихи сочинять.

- О господин мой, ты не так меня понял, - сказал Рустам вдруг на арабском языке. Хаким поднял руку:

- Не утруждай себя, Рустам, я прекрасно понимаю и свой родной. Говори по-нашему...

-- Господин мой, дело в том, что я поэт и приехал сюда, в Исфахан, только чтобы повидать тебя и поговорить с тобой.

- О чем же?

- О стихах... О высокой поэзии.

- Ты, конечно, шутишь. Рустам. - Хаким взял многократно сложенный лист самаркандской бумаги и развернул. Он оказался картой, на которой изображены моря и реки, города и высокие горы великого царства.

Хаким указал на город Балх, а потом перевел взгляд на город Исфахан и в него тоже ткнул пальцем.

- Ты видишь? - спросил он. - Какое это расстояние? Сколько сот фарсангов, а?

- Много, - ответил Рустам.

- На караванной дороге встречаются не только оазисы, Рустам. Она полна ловушек: болезней, зверей, разбойников. Песок тоже убивает человека. Очень часто. Если купцы рискуют жизнью, они знают, что это стоит барыша, который сулит им опасное путешествие. А ты почему рисковал?

- Хотя бы для того, чтобы посмотреть свет, - сказал Рустам и покраснел. Хайям отпил вина.

- Это хорошо! - сказал он. - Твой ответ мне нравится. Ради этого можно и рискнуть. То, что увидел главами и пережил сердцем, стоит очень многого. Не так ли?

- Да, и я так думаю.

- И ты решил ради стихов посмотреть свет?

- Не совсем так, мой господин. Я решил поговорить с тобой.

- О стихах?

- Да.

- Почему именно со мной? Разве мало поэтов в Балхе?

Рустам отпил шербета и сказал, не скрывая своего удивления:

- Поэты в Балхе? Они есть, но разве кто-нибудь из них сравнится с тобой?

- При чем тут я? - раздраженно бросил Омар Хайям.

Рустам растерялся. Ему показалось, что этот Омар Хайям вовсе не тот Омар Хайям, к которому шел через опасные пустыни. Но ведь ошибки быть не может! Омар эбнэ Ибрахим? Омар Хайям - поэт? Омар Хайям - надим (Надим - образованный приближенный султана, шаха.) - постоянный собеседник его величества? Омар Хайям, работающий в обсерватории? В самом Исфахане? Или здесь две обсерватории и в обеих работают Омары Хайямы?

"Наверное, мне следует встать и уйти, - подумал Рустам. - Если я попал не к тому Омару Хайяму - величайшему поэту, - то, разумеется, следует как можно скорее покинуть обсерваторию и не морочить голову уважаемому хакиму..."

Рустам вскочил на ноги. Он вскочил так, будто собирался бежать, бежать без оглядки. Глаза его были расширены, пальцы на руках оттопырены, и необычная бледность на лице...

- Я прошел многие сотни фарсангов... - сказал он, запинаясь. - Я уже говорил, что на зубах моих был песок, а глаза слипались от желтой пыли. Скажи мне, о хаким, неужели я ошибся адресом?

- Кого ты искал, Рустам?

- Омара Хайяма.

- Он здесь, перед тобой.

- Но мне нужен поэт...

- Зачем?

- Чтобы поучиться у него мудрости...

- У поэта Омара Хайяма?

- Да, у него.

Рустам сложил руки на груди и насупился. И немного погодя, прочитал стихи. Нараспев. Выделяя рифмы, подчеркивая смысл их особым произношением важных, по его мнению, слов. Смысл стихов был точен, не допускал двух толкований. Это были стихи-четверостишия о том, как течет по земле, красивой земле, ручей. Он блестит, сверкает всеми цветами радуги, и звуки его чарующи. Но вот впереди расселина, и ручей пропадает, исчезает, словно его и не было на этом свете. Вот и все!

Хаким слушал, опустив голову. И, не подымая ее, спросил молодого поэта:

- Ну и что?

Молодой поэт прочитал еще одно четверостишие. В нем говорилось о кувшине, простом кувшине из глины. Что, казалось бы, в этом особенного? Но вот поэт, написавший эти рубаи, увидел в нем, в простом кувшине, нечто, а именно: ручки у кувшина - это руки красавицы, а сам кувшин - из сердца ее. Иными словами, красавица после смерти превратилась в прах, а из того праха гончар смастерил кувшин.

Прочитав рубаи с большим подъемом, поэт из Балха ждал, что же скажет этот непонятный Омар Хайям в образе хакима.

А хаким неожиданно встал, взял за плечи молодого человека и повел его наверх, на крышу обсерватории, Они подымались по крутой винтообразной лестнице, освещенной светом, который лился из небольших стрельчатых окон.

Они ступили на крышу словно бы в новый мир: вокруг, насколько хватал глаз, простирался огромный город. Над множеством домов колыхались неверные столбы дыма, откуда-то из-за реки доносились голоса уличных торговцев и переливчатые звуки верблюжьих колокольчиков. Река Заендерунд - благодетельница крестьян шумела на перекатах, и ее блеклый изумрудный цвет по особенному сверкал на солнце Исфахана.

А вверху бездонный и бескрайний шатер неба. Он густого бирюзового цвета и, похоже, твердый, как эмаль. И даже жаркое солнце не способно лишить его яркости, голубизны.

После прохлады и полусумеречного освещения на крыше оказалось нестерпимо жарко и ослепительно бело. И весь мир оказался таким необозримым и таким поразительным, что едва ли хватило бы слов у молодого поэта, чтобы выразить всю его красоту...

Хаким подвел гостя к большой шаровидной астролябии. Снял с нее чехол, и астролябия вспыхнула подобно солнцу - до такой степени была она начищена. Ярко-желтая медь слепила глаза.

- Я и мои товарищи, - начал хаким, - каждую ночь проводим здесь по-нескольку часов. И наш глаз направлен в самую глубину небесной сферы. Мы следим за плывущими созвездиями, мы шагаем по Млечному Пути, мы наблюдаем Луну. И потом снова возвращаемся на нашу Землю и снова окунаемся в различные работы и дела. Учти, Рустам, мы это делаем каждую ночь. Ты меня понял?

- Нет, - чистосердечно признался пылкий Рустам. Хаким немножко удивился. Однако ему пришелся по душе ответ поэта из Балха. Нет ничего хуже, когда тебя не поняли, а в угоду тебе говорят "да". Хаким сказал про себя, что надо бы объяснять более вразумительно таким молодым людям, как Рустам, ибо у них самомнение преобладает над действительными знаниями. Наверное, это недостаток молодости, наверное, и сам он, хаким, таким же был в молодости...