Читаем без скачивания Временно - Хилари Лейхтер

— Насколько я знаю, ты редкий бриллиант, — говорит она и в качестве благодарности сама бросает мне спасательный круг. Он уплывает куда-то далеко-далеко. — Это просто работа, ничего личного.

— Нет ничего более личного, чем просто выполнять свою работу, — отвечаю я.

Вместе со мной они выбрасывают за борт и человека с длинными кудрявыми волосами. Морис — настоящий попугай — вернулся целый и невредимый, в полном боевом оперении, кружит под парусами, щебечет и поет.

Человек смотрит на меня с таким выражением, будто хочет сказать: ну, я же тебе говорил.

Я снова смотрю на капитана пиратов, на Перл и на своих новых друзей. Перл отворачивается. Капитан показывает мне большой палец. Это не то прощание, которого я ожидала, но я вообще не ожидала прощания. И мне неловко в этом признаваться.

— Прощай, Перл! кричу я, но она слишком занята разговором со своей лучшей подругой.

Теперь я понимаю, как мало у нас с Дарлой общего и насколько мы не похожи. Она уверенно скачет по палубе, точно лошадь, ее волосы собраны в пучок, только мелкие прядки выскальзывают из него, и вот они-то слегка напоминают мои. Я всегда могу найти такую прядку у себя. Несмотря ни на что, я улыбаюсь. Когда я уйду, здесь останется только маленький завиток.

Мы с бывшим Морисом стоим на доске. Я боюсь прыгать, но в наши спины уже упираются мечи, поэтому я просто расслабляюсь и падаю. Он хватает меня за бедра, и мы тут же врезаемся в океан. Соленая вода заливает мне уши. Я уважаю этого человека за его ясновидение. Я так не умею. «Они отправят тебя прогуляться по доске», — сказал он почти месяц назад. И вот оно так и случилось. Эта доска стала тенью мира, который мы оба покинули. Его простертой вдаль призрачной рукой.

Мы погружаемся дальше, и целый мир простирается под нами. Глубокий, переполненный собой мир, который начинает заливаться прямо в меня. Морская болезнь. Пираты не мурчат. Я открываю глаза и вижу, как шевелятся губы бывшего Мориса, а из ноздрей вырываются маленькие пузырьки. «Плыви, — как будто говорит он, — плыви, точно это твоя работа». Его длинные волосы, как водоросли, качаются вокруг лица. А мне кажется, будто я лежу под большим деревом в погожий летний денек и вокруг слышится шелест листьев, свист птиц и гудение жуков, а высоко над деревом летит самолет, и тощее каноэ стоит, уткнув нос в заросший травой берег озера. Мои глаза закрываются.

Первая работа

Мать устроила меня на первую работу, как и ее мать — ее.

Мы делаем свою работу и уходим, — заявила она и развернула передо мной целое генеалогическое древо временных.

Вот тетушка с пачкой своих резюме. Бабушка с бумажным стаканчиком кофе. Прабабка за столом с табличкой, на которой значится чужое имя. «Заполнить», — написала она твердым и ясным почерком на обороте фотографии.

— Я заполняю, — объяснила мама, — и ты заполняй. Видишь, вот так.

Ей даже объяснять не пришлось. Я все уже знала, всем своим нутром, кончиками пальцев, спинным мозгом, как любой человек понимает о себе нечто, еще не облаченное в слова. Точно так же, как знала, что всю жизнь обречена находить себя в чем-то новом, постоянно становиться кем-то другим, как это делали мои предки и предки моих предков. Я это знала, еще когда моя макушка едва доставала до кармана на юбке матери, в недрах которого хранились яркие фломастеры.

Мы часа три ехали в какую-то глушь. По дороге остановились перекусить, и мать сказала:

— Закажи сама, я тебе доверяю.

И я вместо сэндвичей заказала бургеры. Ей это понравилось.

— Хорошая мысль, — улыбнулась она и выдавила из пакетика кетчуп.

Мы сидели на улице за столом под величественным дубом, пока булочки не пропитались соком котлет, пока птицы не напали на нашу картошку фри. Детишки катались по озеру на каноэ и болтали руками в воде, желая опрокинуться и в то же время стараясь этого избежать. Покончив с едой, я растянулась на траве и рассматривала свет, мелькавший в кроне дерева, пока не показалось лицо моей матери. Ее голова парила надо мной и напоминала гнездо.

— Нам пора, — сказала она, продолжая улыбаться. Мы сели в машину.

Мы подпевали радио. Что-то о временах года, о вечной любви и еще несколько песен с замысловатыми метафорами. Она открыла свое окно, потом закрыла его, ее короткие темные волосы красиво развевались на ветру. Я протянула ей листочек, который подобрала на берегу.

— Спасибо, малышка, — сказала мама как-то слишком по-доброму, слишком мило, точно сводила еще не выставленный счет.

Я уронила голову на грудь и задремала, а когда проснулась, она стояла на обочине с таким видом, будто не знала, куда ехать.

— Что случилось? — спросила я.

— Кажется, мы заблудились, — ответила мать, но я знала, что мы точно не заблудились.

В ее глазах не было замешательства и паники. Палец ее как бы сам собой твердо прочертил путь, взгляд ее был направлен вдаль, куда-то за пределы карты. Она принимала решение.

Время как будто замерло, я ждала, я думала, она развернется и отвезет меня обратно в нашу гостиную, на нашу кухню. Пыль клубилась над приборной панелью, в зеркале заднего вида убегала дорога домой. И в это мгновение все оборвалось. Она включила двигатель и влилась в поток машин. Мы продолжили путь по намеченному маршруту.

Когда мы приехали на мою первую работу, она оставила мне ежедневник в кожаной обложке.

— Заполняй в нем каждый день, пока не останется ни одного.

Других детей у моей матери не было. Она поправила свои чулки и ушла.

Я работала в красивом маленьком доме с красивой маленькой дверью. Внутри дверей было много — если быть точной, семь. И моя работа заключалась в том, чтобы открывать их, а затем закрывать каждые сорок минут, целый день, каждый день, пока не сообщат о том, что можно перестать. Инструкции были заламинированы и приклеены к внутренней части буфета без дверец, так что хотя бы здесь меня избавили от закрывания и открывания.

Моя любимая дверь была синего цвета и совсем маленькая. Как будто ее сделали для ребенка или домашнего животного. Находилась она в самом дальнем конце дома, и я никак не могла увидеть, что там за ней. Дверка открывалась только наполовину, но каждый раз нужно было убедиться, что она открыта, даже если слегка, а потом закрыта. У меня были прелестные наручные часики, чтобы я следила за временем.