Читаем без скачивания Из-под лжи - Татьяна Миронова

При анализе "записок следователя" обращает на себя внимание их идейный диссонанс с книгами единомышленников Вильтона и Дитерихса. У Соколова практически снят вопрос о ритуальном характере убийства Царской Семьи. Вильтон и Дитерихс, напротив, подчеркивали это свидетельскими показаниями. У Соколова показано, что Государя и Государыню убили русские люди. У Вильтона и Дитерихса обнажена четко отлаженная еврейская организация цареубийства. Дитерихс и Вильтон приводят показания свидетелей о приезде в Екатеринбург чернобородого раввина и о посещении им Ганиной Ямы. У Соколова в записках этих свидетельств нет, но ведь он же знал о них, имел в своих материалах.

А вот перед нами выводы всех троих участников следствия при анализе перифраза из Гейне, найденного на стене подвала, где совершено убийство и, без сомнения, понимаемого всеми как приговор Государю, сделанный мстительной зловещей рукой цареубийцы.

Вильтон: "Еврей с черной, как смоль, бородой, прибывший, по-видимому, из Москвы с собственной охраной к моменту убийства в обстановке крайней таинственности, – вот вероятный автор надписи, сделанной после убийства и ухода "латышей", занимавших полуподвальное помещение, последние были на это по своему низкому умственному развитию совершенно неспособны. Во всяком случае, тот, кто сделал эту надпись, хорошо владел пером (или, точнее, карандашом). Он позволил себе каламбур с именем Царя (Belsatzar вместо Balthazar), монарх этот расположением евреев не пользовался, хотя зла пленным евреям не причинял. Понятен намек на Библию. Николай тоже зла евреям не сделал, их было много среди подданных, но он их не любил: то был в глазах Израиля грех смертный. И ему устроили самую тяжкую смерть – быть убитым своими" (35, с.92). Этой последней фразой Вильтон ясно указывает на заведомый подлог: евреи устроили так, чтобы цареубийство выглядело как дело русских рук.

Дитерихс: "Валтасар был в эту ночь убит своими подданными", – говорила надпись, начертанная на стене комнаты расстрела и проливавшая свет на духовное явление происшедшей в ночь с 16 на 17 июля исторической трагедии. Как смерть Халдейского царя определила собой одну из крупнейших эр истории – переход политического господства в Передней Азии из рук семитов в руки арийцев, так смерть бывшего Российского Царя намечает другую грозную историческую эру – переход духовного господства в Великой России из области духовных догматов Православной эры в область материализованных догматов социалистической секты" (32, ч. 1, с.204-206). Дитерихс, цитируя строку из Гейне, еще более отчетливо, чем Вильтон, выразил мысль о еврейском замысле этого преступления, указав на его духовную сущность.

А теперь вчитаемся в неожиданно скупой комментарий этой надписи у Соколова: "В этой комнате под цифрой II Сергеев обнаружил на южной стене надпись на немецком языке:

Belsatzar ward in selbiger NachtVon seinen Knechten umgebracht

Это 21-я строфа известного произведения немецкого поэта Гейне "Balthasar". Она отличается от подлинной строфы у Гейне отсутствием очень маленького слова "aber", т. е, "но все-таки". Когда читаешь это произведение в подлиннике, становится ясным, почему выкинуто это слово. У Гейне 21-я строфа – противоположение предыдущей 20-й строфе. Следующая за ней и связана с предыдущим словом "aber". Здесь надпись выражает самостоятельную мысль. Слово "aber" здесь неуместно. Возможен только один вывод: тот, кто сделал эту надпись, знает произведение Гейне наизусть" (34, с.216). И это весь комментарий зловещей надписи в книге Соколова, при том намеренно упущено еще одно отличие оригинала Гейне от надписи в подвале Ипатьевского Дома: у Гейне имя библейского царя передано как "Balthazar", а автор надписи изображает его так – "Belsatzar", то есть "Белый Царь", ясно давая понять, что это строки приговора Русскому Царю, именуемому в своем народе "Белым Царем". В чем причина такого поверхностного, с изъятиями важных подробностей вывода Соколова – автор надписи знал Гейне наизусть, и только? Может быть, в страхе иудейском? Но ведь он сам считал себя обреченным и в деле расследования шел до конца, как Вильтон и Дитерихс. Скорее всего, перед нами текст Соколова с изъятыми из него чужой рукой главными выводами следователя, близкими по сути тому, что было сказано прежде его соратниками.

Но помимо простых изъятий, а это еще позволяло бы считать текст книги заслуживающим некоторого доверия, в "записках следователя" существует масса лживых "вставок", которые уж наверняка не могут служить "документом эпохи", они должны быть выявлены и тщательно отделены от правды.

Вставки эти имеют разный объем – от кратких реплик до целых глав. Так, небольшие реминисценции направляют мысль читателя в нужное фальсификаторам русло. Сокрытие, к примеру, еврейского участия в цареубийстве, снятие темы ритуального убийства отчетливо проступает в следующих фразах:

"Из десяти человек пятеро были не русские и не умели говорить по-русски. Юровский, знавший немецкий язык, говорил с ними по-немецки… Из остальных пяти один был русский и носил фамилию Кабанов. Другие четверо говорили по-русски, но их национальности я не знаю" (34, с. 175).

Семью "убили чекисты под руководством Юровского" (34, с.321), но его деятельность носила характер "черной" работы.., какие-то иные люди, решив судьбу Царской Семьи, пробудили преступную деятельность Юровского" (34, с.327) Среди каких-то иных людей в книге названы те кого уже нельзя не упомянуть, иначе будет очевидна грубая фальсификация документа – Голощекин и Свердлов, и указано, что "судьба Царской Семьи была решена не в Екатеринбурге, а в Москве" (34, с.328). Но дальнейшие "концы", о которых мы знаем из других источников и о которых точно знал Соколов, тщательно спрятаны фальсификаторами: "Были и другие лица, решавшие вместе с Свердловым и Голощекиным в Москве судьбу Царской Семьи. Я их не знаю" (34, с. 341).

Наконец само убийство, описание которого поражает в "записках" своим бесстрастием, имеет удивительный для осведомленного во всем следователя комментарий: "Наш старый закон называл такие убийства "подлыми" (34, с. 239), И только?! В подаче следственного материала об убийстве в книге Соколова вообще бросается в глаза телеграфная краткость и голая фактологичность. Поразительное бесстрастие автора было бы оправдано именно жанром строгого судебного расследования и особенностями стиля неискушенного в литературном творчестве следователя, если бы не явное, лезущее в глаза, назойливое пристрастие и эмоциональность, словоохотливость и многоречивость в тех главах записок, которые посвящены оценке личности Государя, характера Императрицы, роли в их жизни Григория Распутина. Главы эти, прошу заметить, к делу расследования убийства Царской Семьи абсолютно не относятся и уже поэтому подпадают под подозрение как "вставные", то есть принадлежащие не самому Соколову, а фальсификаторам его "записок".

Обращение к анализу характеров членов Царской Семьи объясняется надуманным предлогом: "Увоз Царя из Тобольска поставил передо мною вопрос, действительно ли Государь Император, обладая слабой личной волей и будучи всецело подавлен волею Государыни Императрицы Александры Федоровны…, шел к измене России и союзникам, готовясь к заключению сепаратного мира с Германией?" (34, с.76). Но на этот вопрос уже был дан однозначно отрицательный ответ Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства в 1917 году при допросе множества свидетелей, при анализе всех причастных к делу документов. Ответ этот засвидетельствован знаменитой запиской следователя В. Руднева (36). Соколов, разумеется, знал это и никогда не задавался таким вопросом, как не задавались им Вильтон и Дитерихс. Но фальсификаторы ввели этот фальшивый вопрос как повод вновь поведать миру о том, что Государь был слабым царем и слабовольным человеком ("по своему душевному складу он был живым отрицанием идеи самодержавия" (34, с. 76), что он всецело подчинялся своей жене ("Я думаю, по типу своей натуры он мог любить женщину, не властвуя над ней, а только покоряясь ей" (34, с. 80), что после отречения он пережил "надлом своей души" (34, с. 138). Таких вот высокомерно-снисходительных суждений о Царе, совершенно не связанных со следствием, не позволяли себе ни верноподданный М.К.Дитерихс, ни подданный другого государства Р.Вильтон. Очевидно, и монархист Н.А.Соколов, бесстрашно отдавший жизнь памяти убиенного Государя, восстановлению правды о его гибели, не решился бы выносить подобные приговоры Императору, которого он лично не знал, личных писем и дневников Его в руках не держал, а что еще объективно может свидетельствовать о названных в "записках" слабоволии, покорстве жене, надломе души?

Не может принадлежать верному монархисту и честному человеку, профессионалу своего дела и оглушающее своей безаппеляционностью заявление о неизбежности смерти Государя Императора: "В общем ходе мировых событий смерть Царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежной, и в июле 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее" (34, с. 361). Но зато каким бальзамом были эти слова для многих бывших царских подданных, тех неверных, кто сознавал, что последующие поколения предъявят им счет, бросят им в лицо горький упрек в нарушении клятвы верности Царю и разрушении Самодержавия. Такая вот неверная, предательская рука не дрогнула вписать эти лживые слова в книгу, может быть, одного из самых верных Государевых слуг, воина по духу!