Читаем без скачивания Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия - Александр Зиновьев

— Кто меня туда пустит?! — пробовал отделаться от такой задачи я. — Откуда мне знать вопросы, что считать ошибкой? Я же не знаю и знать не хочу вашего учения! Я же не знаю, что у вас считается истиной и что заблуждением!

— Все будет устроено, Лаптев, — спокойно сказал товарищ Корытов. — Будешь сидеть в ложе, совсем рядом с трибуной. Вот тут — вопросы, которые будут заданы Ермилкину. А вот — ответы на них, которые заготовлены заранее Ермилкину.

— Так как же… — заикнулся было я.

— Мы все продумали, Лаптев, — оборвал мою попытку Корытов. — Когда руководители отвечают на вопросы «трудящихся», они стараются делать вид, будто отвечают без бумажки, кое-что стараются запомнить, допускают некоторые вольности и иногда даже импровизируют. Психологический контроль ослаблен. Вот тут-то их и можно сбить с панталыку. Умело, конечно. Вот тебе ответы на вопросы, которые ты должен внушать Ермилкину. Понял? Хотя бы один. Но обязательно хотя бы один. Иначе… Что тебе нужно для этого?

— Отдохнуть и сосредоточиться, — сказал я, почувствовав себя бездарным учеником великого маэстро Корытова. Отсыпался я на даче у Корытова, под охраной (как бы не сбежал). Первый раз за полгода принял ванну. Мне хотели сбрить бороду, но я запротестовал: без бороды я потеряю свою «психицкую силу». Вечером, одетый с иголочки, и даже с галстуком, я сидел в ложе бенуара, всего метрах в шести от трибуны, с которой начал произносить пламенную речь секретарь обкома партии по идеологии (как я узнал от охранников) товарищ Ермилкин. Начал и… споткнулся на слове «реорганизация». Он несколько раз пытался преодолеть его и каждый раз допускал ошибку. В ложу ворвался побледневший помощник Корытова.

— Тебе, м…к, сказано было… — зашипел он мне в ухо.

— Я тут ни при чем, — зашипел я в ответ, — это он сам…

Наконец товарищ Ермилкин одолел коварное место доклада, и речь его снова ликующе-уверенно загремела в зале.

Пока товарищ Ермилкин читал речь (он еще раз пять споткнулся аналогичным образом), я изучал его и пытался установить с ним духовный контакт: мне нужно было, чтобы он сам почувствовал мою заинтересованность в нем и чтобы я ощутил в себе способность воздействовать на его душу. Контакт не получался. Я почувствовал, что это существо либо покрыто некоей духовно непроницаемой оболочкой, либо у него нет вообще такого органа, на который можно было бы оказывать духовное влияние.

— Ну, как, — зашептал помощник Корытова, — подготовился? Сейчас начнутся ответы на вопросы. Действуй!

— Он не поддается духовному воздействию, — прошептал я в ухо помощника. Тот умчался куда-то, вернулся бледный, запыхавшийся.

— Ищи, Лаптев, выход из положения, — зашептал он, — ищи! Иначе!..

— Я могу работать вон с тем жирным типом в президиуме, который перебирает бумажки, — прошипел я. Помощник опять убежал.

— Ладно, — сказал он, вернувшись. — Действуй хотя бы так. Пусть он спутает бумажки с вопросами, понял? Пусть седьмую положит на место пятой, пятую на место девятой, а девятую — на место седьмой. Действуй!

Эта задача для меня оказалась примитивной. После первого нелепого ответа Ермилкина в зале началось веселое оживление. После второй нелепости начался сдержанный смех. До третьей нелепости дело не дошло: объявили, что вопросы исчерпаны, устроили товарищу Ермилкину овацию и прикрыли совещание. Помощник Корытова похвалил меня за то, что я нашел выход из затруднения, но в наказание не выплатил гонорар. Думаю, что он зажал его себе. Я не стал настаивать: я был рад, что меня отпустили с миром. По дороге в свою «берлогу» я думал над проблемой духовного опустошения и духовной непроницаемости советских чиновников. Для религии тут, конечно, не остается никакой надежды.

Снова о добре и зле

То, что человек делает лично для себя, не есть добро и не есть зло. И не все приятное другим людям есть добро. И не все неприятное есть зло. Если ты делаешь приятное злодею, ты не делаешь Добро, хотя, может быть, не делаешь и зло. Нет общих критериев Добра и зла. Их можно выдумать, но их нельзя применить. Надо просто составить список дел, считаемых добром или злом. Христос так и поступал. Его заповеди во многом потеряли смысл для нашего времени. И их очень мало. Нужны новые заповеди. Может быть, сотни или тысячи. Их надо найти так, чтобы советы для конкретных случаев получались как их следствия. Для этого нужен гений такого масштаба, что имя «Бог» не будет сильным преувеличением.

Жулики

Если в обществе есть настоятельная потребность в чем-то и если общество не удовлетворяет ее законно, обязательно возникает нелегальная сфера удовлетворения этой потребности. Сейчас наш город превращается в гигантский индустриальный и культурный центр. Огромные массы людей стекаются в него и перемешиваются в нем. Все старые сдерживающие средства оказались бессильными. Партийные и комсомольские организации сами с головой окунулись в эту мешанину. Супружеские измены стали настолько обычным делом, что на них уже совсем не обращают внимания. Дети (особенно девочки) вовлекаются в сексуальную жизнь уже в школе. Милиция уже не справляется с проституцией, причем большинство городских проституток несовершеннолетние девочки, часто — из благополучных семей. Появились наркоманы. Откуда они в наших краях берут наркотики? Из картошки получают? Неизвестно даже КГБ, а о Боге и говорить нечего. Алкоголизм вообще не в счет — это теперь сравнительно невинный порок. И если с ним борются, то отчасти по привычке, отчасти с намерением повысить дисциплину и производительность труда. Появление в этих условиях множества проходимцев вроде меня вполне закономерно. Каких только персонажей тут нет! Я с этой средой знаком лично. Как-нибудь при случае я попробую описать ее подробно. Поскольку эта среда тоже есть массовое явление, она подчиняется общим законам поведения масс людей и людей в массе. Есть у нас выдающиеся таланты и серые бездарности, добросовестные и шарлатаны, порядочные и жулики. Хотя мы все официально слывем за жуликов, но те, кого мы сами считаем жуликами, суть сверхжулики. В прошлом году, например, в город приехал из столицы некий психиатр, который начал учить женщин, как не беременеть без всяких противозачаточных средств. Чисто психологически. Одним усилием воли. Мне было достаточно взглянуть на него, чтобы понять, что это за птица. Он потребовал оплатить курс обучения вперед, причем за каждый урок среднюю заработную плату советского служащего и рабочего. Желающих учиться оказалось больше тысячи. В день, когда было обещано начало занятий, «Психиатр» сбежал с чемоданом денег в неизвестном направлении. Среди записавшихся на курсы «культуры секса» (как он их называл) были жены и дочери всех руководителей области без исключения, генералов и офицеров гарнизона и прочих платежеспособных лиц города. Представительницы мира искусства оплатили (и вперед, конечно!) дополнительные частные уроки, которые тоже, впрочем, не состоялись.

После бегства «Психиатра» в городе были произведены повальные аресты всяких «целителей», «ясновидцев», «гомеопатов» и прочих представителей нашего преступного мира. Я избежал этого, поскольку находился под покровительством самого высокого начальства. Впрочем, почти всех арестованных вскоре выпустили: общество уже не могло существовать без них достаточно долго. Само собой разумеется, официально наша преступная сфера считается несуществующей и всячески маскируется. Наше общество должно выглядеть совершенно здоровым в морально-бытовом отношении. Кстати, оно таким и является с точки зрения официальных критериев здоровья.

Богиня

В доме, где я сейчас обитаю, живет Богиня. Это — девочка лет шестнадцати. Она учится в балетной школе. Поскольку балет есть наше важное политическое и идеологическое оружие, в городе есть оперный и балетный театр и балетная школа. И неплохие. На Западе, говорят, даже в столичных городах таких нету. Не знаю, какая балерина выйдет из моей Богини. Думаю, что плохая. Она слишком хороша (или недостаточно страшна) для хорошей балерины. Но женщина из нее выйдет красоты неописуемой. В ней собрались воедино все лучшие качества женской русской красоты. Когда она выходит на улицу, жильцы высовываются из окон, прохожие замирают и оглядываются на нее, шоферы тормозят, ловеласы преследуют ее. При встрече со мной она вздрагивает и уступает дорогу. Я с ней регулярно здороваюсь. Она не отвечает на мои приветствия. Я мечтаю о ней все ночи напролет. Ради нее я тщательно моюсь, стираю свое бельишко, особенно — носки, запломбировал зубы, холю шевелюру и бороду. Хотя одет я как живущий на одну стипендию студент, на баб я произвожу неотразимое впечатление, я это знаю. Знакомые (даже мужчины) считают меня красавцем. Лишь Богиня не обращает на меня внимания. Она еще не знает, что я — Бог и что она предназначена мне, ибо она — Богиня. А как ей дать знать, что я — Бог, если она — примерная комсомолка, если у нее свои представления о богах, если ее красота уже принята в расчет в ее жизненной карьере? Я мечтаю о том, чтобы с нею случилась болезнь, какие я, и только один я, умею лечить. И тогда… Но она здорова и уравновешенна. Безмятежное чело ее свидетельствует о том, что у нее нет проблем, и мысли ее просты.