Читаем без скачивания Линия Маннергейма - Надежда Залина

Лера уродилась шатенкой со смуглой кожей, с которой целый год не сходил загар. Не в пример рано сформировавшимся одноклассницам она, казалось, состояла из одних конечностей и не имела никакого отношения ни к пробуждающейся женственности, ни к проблемам, со всем этим связанным. Она выглядела бесполой, словно ребенок, несмотря на то что вымахала за метр семьдесят. За глаза ее могли назвать жирафой, но в лицо никто никогда этого не делал: уж больно непонятным был ее взгляд – над таким обычно не смеются.

Глаза и впрямь удивляли: светлые, почти прозрачные, будто слегка подсвеченные льдинки с очень темной окантовкой – таким бывает ночное небо на юге. Края у этой полосы были неровными, они вгрызались в радужку, словно старались ее завоевать. А когда Лера злилась или волновалась, окантовка оживала и приходила в движение, быстро поглощая собой все пространство радужки, что вкупе с расширяющимися зрачками давало жутковатый эффект – глаза становились очень темными, почти черными. Это напоминало наступление южной ночи – раз, и дня как не бывало, сплошной мрак кругом.

– Ты так похожа на деда, что по тебе можно законы наследственности изучать, – говорила мать Леры, Александра Федоровна. Сама она на отца не походила нисколько, разве что стала, как и он, врачом.

– А характер? – интересовалась Лера.

– И привычки у тебя такие, что можно подумать, мы не принимали никакого участия в твоем воспитании. Теперь я верю, что все закладывается до шести лет. А ведь с нами ты живешь гораздо дольше, чем с ним. Загадочная наука педагогика, – резюмировала потомственный врач, – никаких тебе четких правил или законов. Все расплывчато.

– Мама, – смеялась в ответ Лера, – не издевайся над наукой. Из правил всегда бывают исключения.

– И ты – из их числа?

– Почему нет?

– В молодости все мнят себя исключениями, а потом бывают неприятно удивлены, обнаружив, что это лишь иллюзия. Посмотри только, в чем ты идешь на выпускной! Ведь никто не поймет!

– А надо, чтобы понимали?

– Так гораздо легче жить. Все играют по одним правилам. А исключениям приходится нелегко.

– Деду тоже?

– Он вообще ни во что не вписывался. Удачу вместо комнатной собачки держал. Такое, к сожалению, не передается по наследству.

– А вдруг?

– Поживем – увидим. Поторапливайся.

– Ну когда же я уеду отсюда?!

Лера частенько повторяла эту фразу в разных вариациях, но не потому, что не любила родителей – напротив, она считала их лучшими в мире. Так говорят все, стремящиеся к чему-то новому, неизведанному. Они ждут начала прекрасной взрослой жизни, уверенные, что в ней-то все будет не так, как сейчас. По-настоящему.

Мечты и надежды Леры всегда были связаны с Питером. Этот город приходил к ней по ночам, заполняя собой каждую клеточку ее существа. Она настолько пропиталась им в детстве, что все впечатления последующей жизни не смогли затмить эти яркие воспоминания.

Она стремилась туда еще и по другой причине. Дед. Именно из-за него ей и было необходимо попасть только в Питер. Ни один другой город на земле не смог бы заменить ей Северной столицы. Она точно так же рвалась бы назад, увези ее в любые, самые лучшие края. Они с дедом понимали друг друга с полуслова. Да что там слова – они могли разговаривать молча, лишь обмениваясь взглядами. Ни с кем другим у нее так не получалось.

Лера прожила рядом с дедом первые семь лет своей жизни, не задумываясь, что можно существовать как-то иначе. Или где-то в другом месте. Все казалось таким естественным. Она осознала, чего лишилась, только после того как потеряла все это. Чувство утраты угнездилось в душе и периодически оживало где-то внутри, оставляя странную пустоту в районе солнечного сплетения.

Она ждала. Словно гусеница, окуклилась и сидела в своем коконе, мало обращая внимания на происходящее вокруг и прислушиваясь лишь к своим биологическим часам – так бабочка точно знает, когда наступает время раскрыть крылья и вылупиться на свет божий. Лера все эти годы жила двумя… даже не половинами, а разными версиями себя. Одна учила уроки, общалась со сверстниками, учителями и родителями, купалась в море и гуляла по городу. Другая – замерла в ожидании. Ее время приближалось.

Актовый зал встретил их недружелюбно. Тяжелые бархатные шторы добавляли хмурости и без того пасмурному дню, и даже россыпь светящихся лампочек не в силах была развеять этот сумрак. Все выглядело каким-то угрюмым, словно впереди их ожидало не веселье, а суровые испытания.

Пока шли последние приготовления к торжеству, Лера осматривала школу, видя ее совсем другими глазами – стороннего наблюдателя, который не имеет к этому месту никакого отношения. Это было странное чувство: словно она наконец-то вышла за пределы какой-то территории после долгих лет и многих попыток вырваться. Оглядываясь на годы, проведенные в этом здании, она удивлялась себе, не понимая, как могла так долго терпеть. За эти девять лет она так и не сумела ни с кем сойтись близко – что-то не складывалось ни с дружбой, ни с общими увлечениями. Наконец-то это стало не важным – она выросла.

С одноклассниками и учителями Лера всегда была ровна и приветлива. Никто не слышал, чтобы она кричала, ругалась, выходила из себя, как большинство подростков. Ее часто ставили в пример другим. В этой спокойной сдержанности можно было бы увидеть зачатки эмоциональной черствости, но большинство родителей мечтают о таких вот беспроблемных детях, которые не балуются, не озорничают, не капризничают. Они тихие и спокойные. Много читают и хорошо учатся. Проблемы с такими детьми начинаются потом. А родители… они не знают, что творится в душе их чада, что по-настоящему его трогает и волнует. Они видят лишь замечательный фасад и подразумевают, что и внутреннее убранство выглядит под стать.

Вечер протекал по стандартной схеме и плавно перешел в дискотеку. После нескольких танцев Лера устала. Она выскользнула из зала и отправилась бродить по школе в надежде отыскать помещение, где можно немного побыть в одиночестве и отдохнуть от бесполезной суеты.

Школа выглядела пустынной. В тишине, притаившейся в классах, застыло что-то печальное и торжественное одновременно. Смех и негромкие голоса, раздававшиеся в самых неожиданных местах, говорили о том, что этот сумрак не так уж и необитаем, как кажется.

Леру охватило смутное беспокойство. Пытаясь отделаться от неприятного чувства, она толкнула первую попавшуюся дверь и вошла в класс, где была устроена гардеробная. Плащи, сумки, зонты и пакеты, вперемешку сваленные на партах, коробки разных размеров, обувь и другие непонятные предметы занимали большую часть комнаты.

Беспокойство не уходило. «А ведь завтра я никуда не уеду», – вдруг подумала Лера и испугалась этой мысли, такой отчетливой и ясной, словно кто-то сказал ей эти слова прямо в ухо. Устав от попыток настроить себя на мажорный лад, она села на пол среди груды вещей и попыталась заплакать.

– Нет! – вырвалось у нее. – Не хочу!

И тут же чья-то рука схватила ее за платье.

– Кто тут? – Голос Леры зазвучал теперь на удивление спокойно, и лишь сам вопрос был задан с некоторым запозданием.

– Белозерова, ты? – глухо раздалось в ответ, а через несколько мгновений перед ней возник и обладатель голоса – Саша-спортсмен. – А я все думаю, кого занесло в мое логово?

В темноте разглядеть что-либо оказалось сложновато, но, постепенно привыкнув, она смогла оценить его растрепанный и заспанный вид и ярко блестевшие глаза.

– Хорош, – рассмеялась Лера. – А Наташа в курсе?

– От нее и скрываюсь, надоела – спасу нет. Следит все время. Этого нельзя, того не делай. Да мать меня меньше воспитывает, честное слово!

– Значит, судьба.

– Это еще что такое? Ты вот умная, скажи, почему мне так погано?

– Пить надо меньше, вот и не будет погано.

– И ты туда же. Давай лучше выпьем, праздник все-таки. – Саша пошарил где-то среди пакетов и извлек открытую бутылку шампанского.

– И это ты, гордость школы, сидишь здесь в одиночестве и хлещешь шампанское из горла? Кто бы мог подумать! А как же спортивный режим?

– Сегодня можно. Имеет право человек расслабиться или нет? Или я каждый день школу заканчиваю? – Саша протянул Лере бутылку: – Давай, умница-разумница, начинай новую жизнь.

Что-то Лере в нем не нравилось – то ли тон, то ли взгляд, то ли что-то еще. Беспокойство снова вынырнуло из мрака, и чтобы загнать его куда подальше, Лера глотнула шампанского прямо из горлышка. Напиток оказался выдохшимся и теплым.

– Тьфу, гадость какая, – не удержалась она от комментария, – и как это люди пьют такое?

– Ничего другого не осталось.

Сиреневый вечер глухо гас за окнами. Дождь, не успевший просочиться в землю, теперь активно испарялся, устремляясь вверх от жары. В помещении было душно и влажно, словно в оранжерее. За окнами повсюду расстилался туман. Они сидели в захламленном классе, и Лере казалось, что они – последние люди на земле.