Читаем без скачивания Шаманское проклятие - Наталия Ломовская

– Поговори сначала с мамой.

Он и опомниться не успел, как оказался женатым. Все устроилось так быстро! Ему не терпелось вступить в права мужа, а невеста и ее мать со снисходительными улыбками потворствовали ему. Подали заявление, заказали небольшой банкет, сшили для Анечки красивое платье. Он купил ей и будущей теще роскошные подарки – шубы. Анне – чернобурку, Римме – песца. Пусть носят, знай наших, и не вороти личика от «торгашей»!

И только когда он приволок домой мягкие тюки с шубами, Галочка вышла ему навстречу из кухни – в ситцевом халатике. Она любила ходить дома босиком, и Вадим впервые обратил внимание, какие у нее некрасивые ступни – крупные, простонародно-костистые, с выдающимися у больших пальцев желваками.

– Галя, я… – сказал он и осекся. Он совсем забыл!

Забыл сказать ей, что женится. Вообще как-то запамятовал о том, что она у него есть. Так привык, что перестал замечать. А ведь только месяц тому назад ночевал у нее…

– Галь, я женюсь.

Она прижала к груди поварешку. Колени у нее подогнулись, Галина села прямо на пол и заплакала.

– Ну, чего ты… Ну, брось!

– О-ой, Вадик! А я-то как же?

– Чего ж – ты, – пожал плечами Акатов. Он действительно пока не понимал сути претензий. – Здоровая молодая девка, ко мне никаким местом не приросла. Найдешь себе еще, и получше меня. Так?

– Так, – некрасиво, по-деревенски хлюпая носом, согласилась Галочка. – Только я думала…

– Ну, это уж твое дело, чего ты там себе думала! А я тебе ничего не обещал, и о любви между нами разговору не было.

– О-ой, Вадик!

– Да не вой ты! Галь, я ж тебя не выгоняю на улицу. Я у жены буду жить. А ты оставайся. Доучишься, поедешь обратно в свой этот, как его… Живи пока.

– Вадик…

– Да перестань меня так называть!

– Вадик, у меня ребеночек будет.

– Ребе… Чего-о? Как же это вышло?

– Я не зна-а-аю, Ва-а-дик!

И снова ревет, разливается.

Да, вот это была новость так новость. Вадим сел на корточки рядом с Галиной.

– Срок у тебя какой? Может, ты ошиблась? Ты у врача-то хоть была, деревня?

– Не была пока, нет…

– Так пойди, пока не поздно! Сделай там, чего надо, я тебе денег дам.

Тут она взвыла так, что у Вадима заложило уши.

– Да ты что орешь-то? С ума сошла?

– Я бою-юсь! И ребеночка жалко!

– Ну вот – жалко ей. А куда ты денешься с ним, а? Тебе доучиваться нужно, а потом тебя с маленьким ребенком ни на какую работу не возьмут. Всю жизнь себе поломаешь, дурында! Этого хочешь?

Она отчаянно замотала головой.

– Вот так вот. – Вадим действовал решительно. Вынул из кармана носовой платок, протянул Гале. – Ну, утри глаза, высморкайся. И пойдем, покормишь меня. Что варила на обед?

– Суп… с фрикадельками…

– Давай сюда свои фрикадельки несчастные…

– Спасибо тебе, – сказала Галя, когда Вадим не без удовольствия дохлебал суп. Ничего такой, наваристый.

– Да тебе спасибо!

– Нет, ты не так понял. Спасибо, что на улицу не гонишь.

– Ну, что ты, – благородно покивал Акатов. – Я ж не изверг какой. Оставайся, живи, сколько хочешь. Но если собираешься рожать, то лучше уезжай сразу. Галина, у меня теперь семья. И я не смогу…

Он дал Гале денег и позабыл о ней снова, как забывал все время до этого.

Сыграли свадьбу, и Вадим переехал к жене – таково было условие Риммы. Ей не хотелось выпускать Анечку из родительского гнезда.

– Если появится маленький, девочке будет трудно учиться, – пояснила она свою позицию.

Не вполне понятно, чем она могла помогать дочери, если сама с утра до вечера, а иной раз и с вечера до утра, пропадала в своем институте, приходила хмурая, усталая и сразу валилась спать. На самом деле она просто боялась остаться на старости лет одна. Акатов это понимал, но возражать не стал. Себе дороже.

Анна действительно сразу забеременела. Вот странно – узнав о том, что Галочка «в положении», Вадим ощутил только брезгливость, а теперь был даже, кажется, счастлив. Жена переносила свое положение тяжело, что-то у нее в нутре было не в порядке. Однажды утром она откинула одеяло и испуганно вскрикнула. На простыне были кровавые пятна, и в тот же день Анну положили на сохранение.

Больница была далеко. Каждый день Вадим с тещей собирали пакет питательной и легкой домашней еды – бульон, паровые котлеты, – и он ехал на другой конец города, сначала в промерзшем трамвае, потом две остановки на автобусе. К Анне его не пускали – дескать, карантин. Она только выглядывала из окна своей палаты на втором этаже, Вадим видел ее бледное лицо, припавшее к холодному стеклу, и чувствовал жалость к ней и страх за ребенка.

Как-то раз Акатов долго ждал автобуса и замерз. Ветер бросал в лицо пригоршни сухого снега, морозная взвесь мешала дышать, проникала даже под дубленку. Казалось, воздух уплотнился и съежился, и никак не получалось сделать ровный, спокойный вдох. Серая одинокая птица тоскливо прижималась к стволу голого тополя, будто тоже устала ждать какого-то своего вороньего транспорта. Разбитые стекла остановочной будки обостряли чувство заброшенности и усиливали ощущение холода. Обрывки газет носились по кругу, и трудно было сложить целое слово из разорванных, разбитых букв: «Ускор… перест… нов… мы…» И машину поймать тоже никак не удавалось, бомбилы этот район не любили.

«Пора, пора обзаводиться собственным автомобилем. Посмотрим, как закроется следующий месяц, и возьмем иномарку. Многие не ездят зимой. Дураки. Интересно, кто родится? – размышлял Вадим. – Анютка молчит, только улыбается загадочно. Ей, наверное, хочется девочку, помощницу. Мать, помнится, все вздыхала: одни, мол, пацаны, помощи по хозяйству не дождесси. Будет у меня уж совсем бабье царство. Посмотрим. Почему же так мерзнут ноги? Потому что я до сих пор хожу в осенних ботинках».

Он задумчиво рассмотрел свою ступню в щегольском узконосом ботинке. Припомнил – где-то были и зимние, в прошлом году покупал. «Ленвест», хорошие ботинки. Да где же они? А-а, вот в чем дело. Ну да, как же он мог забыть.

Подошел автобус, но Вадим поехал не домой и не на работу, а на свою прежнюю квартиру. За зимними ботинками, дорогими, прочными – продукция первого в стране совместного советско-германского предприятия!..

Вадим открыл дверь своим ключом и тут же понял, что Галина дома. В кухне горел свет, а у порога жались сапожки. Правда, сапожки какие-то странные – войлочные, фасона «прощай, молодость». Неужто же Галину вздумала свизитировать ее бабушка, памятная Вадиму «подруга Надя»? Акатова передернуло – представился вдруг родственный скандал в лучших деревенских традициях: «Обрюхатил девку-то, оха-альник, женись таперича!» Но нет, не то.

Галочка вышла из кухни. Она здорово изменилась – пополнела, смазливое личико расползлось, как масленичный блин, глаза сонные, мутные…