Читаем без скачивания Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви - Ольга Александровна Савельева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я благодарна судьбе за этот опыт. Я очень многое поняла, находясь вот в этой турбулентности депрессии, и продолжаю получать все новые и новые инсайты. А главное, теперь я отлично вижу в темноте.
Замуж
Я не верю в существование женщин, которые не хотят замуж. Все хотят. Просто некоторые, самые «мудрые», подобострастно лукавят и подыгрывают мужчинам. Говорят то, что те хотят слышать, чтобы их любили и ценили еще сильнее. Иногда они и сами начинают верить в то, что не хотят, уговаривают себя. Мол, сейчас модно не хотеть — и я не хочу.
Но все маленькие девочки-принцессы мечтают вырасти, надеть белое платье с фатой и сказать «да» самому лучшему мужчине на свете. Это такая правильная добротная девчачья мечта, которую выросшие девочки загоняют вглубь подсознания в угоду мужскому эгоистично-рациональному взгляду на жизнь. Мол, ну зачем инвестировать кучу денег в не несущий никакой выгоды штамп?
На Пашиных похоронах Пашина мама сказала Маше крамольное: «Ты кто такая?» Маша — это Пашина жена. Они жили вместе почти 8 лет, но не были расписаны. У них был общий сын, общий дом и общая постель. Не было общего штампа.
Однажды Паша, молодой (42 года), здоровый (он бегает), успешный (свой бизнес) человек поцеловал жену и утром уехал на работу. Спустя час у него оторвался тромб, и Паша умер, мгновенно, за рулем. Слава богу, никого не убил, въехал в столб. За рулем несколько секунд был мертвый человек.
Маша о смерти мужа узнала только вечером, когда он вовремя не пришел домой. Из больницы, куда отвезли Пашу, позвонили Пашиной маме. По документам Паша не женат, в телефоне есть Маша, но кто такая эта Маша?
Пашина мама ненавидела Машу всю жизнь. Маша убаюкивала на руках двухлетнего Матвея Павловича, который совсем недавно научился говорить «папа», и страдала. Она потеряла любимого человека, свое спланированное завтра, защищенность и надежное плечо. Как жить теперь? Безработная мать-одиночка.
Маша за две недели похудела на девять килограммов. По килограмму за каждый прожитый вместе год. Маша давно мечтала похудеть после родов, а Паша всегда любил исполнять ее мечты. И вот, даже после смерти.
Матвея они зачали в Венеции. Венеция была Машиной мечтой, которую Паша с радостью исполнил. Я шутила, что медовый месяц и свадебное путешествие у них были, а свадьбы не было. Предлагала свои услуги как ведущего.
— Я для вас бесплатно отработаю, — уговаривала я, смеясь. — Ну, за еду. За салат «Цезарь». Или оливье. И горячее. Обязательно горячее.
— Оль, ну мы правда не понимаем, кому нужны эти пережитки, — смеялся в ответ Пашка. Маша не смеялась, молчала. Она была хорошая жена, поддерживала мужа. Тема угасала сама собой, потому что в нее никто не подбрасывал дровишек.
Маша, убитая горем, звонила свекрови и спрашивала, когда и во сколько ей приехать в морг, чтобы попрощаться.
— Ты кто такая? — холодно спрашивала Пашина мама. Отсутствие штампа и наличие горя дали ей право так сказать. Она все эти годы не любила Машу. Так бывает, когда мама очень любит сына и считает любой его выбор недостойным.
— Я жена. — Маша всхрипывала в трубку.
— Покажи штамп. — Свекровь безжалостно била наотмашь.
— Я мама вашего внука, — напоминала Маша.
— Матвей еще малыш, ему не нужны эти эмоции.
— Матвей должен попрощаться с папой.
— Не должен. Я считаю, что это лишнее. Травмировать ребенка незачем.
Пашина мама показала, кто здесь главный. Она решает, где будет похоронен Паша и что лучше для его сына, а Маша никто. Маша рыдает у меня на плече. Эта социальная несправедливость душит ее и даже немного отодвигает на второй план саму трагедию.
— И все из-за этого чертового штампа, Оля? — спрашивает она и поворачивает ко мне свое опухшее от слез лицо.
— Тише, Маш, Матюшу разбудишь.
— Нет, ты мне скажи.
Я иду на кухню заварить Маше успокоительный чай. Я тоже не попала на похороны друга, потому что я прежде всего Машина подруга, а Маша никто. Но Маша узнала через друзей время прощания и пришла в морг.
Морги сейчас модные, в них тоже есть электронная очередь. Маша вошла в зал ожидания и увидела всех родственников и друзей. Они стояли вокруг рыдающей Пашиной мамы плотным кольцом поддержки.
Маша остановилась в нерешительности. На табло было написано, что прощание с Павлом состоится через десять минут. Маша села напротив концентрированного скопления Пашиной родни.
К ней подошла тетя Юля, у которой они с Пашей часто гостили, дядя Гриша, которому Паша, владелец автосервиса, всегда чинил машину бесплатно, и Валерка, лучший Пашин друг. Все обняли Машу и вернулись к маме.
Наконец табло известило, что можно пройти в зал для прощания. Маша встала и тоже двинулась к залу.
И вот тут Пашина мама спросила громко:
— Ты кто такая?
— Теть Нин, ну не надо, — сказал Валерка. — Ну не время сейчас.
— И правда, Нин, не надо, — поддержала тетя Юля.
— А кто она такая? — грозно спросила Пашина мама у мгновенно поникшей родни.
— Я жена, — тихо напомнила Маша. У нее не было сил на борьбу. Она просто хотела поцеловать в последний раз человека, которого целовала девять лет.
— Мой сын не женат, — прошипела Пашина мама.
На эту сцену стали оглядываться родственники других усопших. Перед Машей закрылись двери, за которыми был ее Паша. Маша села на пол, подавленная горем. Спустя пять минут из дверей выскочил Валерка, подхватил ее под руки и затащил все-таки в зал.
Маша попрощалась с Пашей. Она не узнала его в гробу. Когда машина врезалась в столб, Пашино лицо сильно пострадало. Ему нагримировали новое, чужое. Маша поцеловала чужого, холодного мужчину в лоб и вышла из зала в гробовом молчании.
Маша рассказывает мне эту историю в десятый раз. Я понимаю, что так она по слову, по капельке выпроваживает боль. Поэтому я слушаю молча, мешаю чай.
— Почему ты не дожала его, Оль? — Маша возникла за спиной так неожиданно, что я вздрогнула.
— Кого?
— Пашу.
— Маш, ты о чем?
— Ты всегда приставала к нему, почему он не женится на мне. В шутку, в прибаутку, но давила. А он отшучивался.
— Маш, а почему ты молчала? Почему давала ему возможность думать, что не хочешь за него замуж? Почему среди всех исполненных им твоих мечт не было самой заветной, самой главной?
— Он не хотел, не считал нужным. А я
