Читаем без скачивания В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Владимир Обручев

Мы миновали ворота Бай-мурза, где Тарбагатай круто обрывается утёсами к широкой долине, которая отделяет его от Саура. В этой долине невдалеке белели домики русского таможенного поста Шаганоба, а за ним вдали поднимался Саур, похожий на огромную ровную ступень, над которой ползли тёмные тучи, алевшие в лучах заходившего солнца.

Мы были у самой русской границы, но сейчас же повернули вправо и вверх по долине небольшого ручья стали подниматься на горы Тепке, которые соединяют Коджур с Сауром. Здесь на лужайке остановились ночевать. Разбили палатку, развели огонь. Лобсын выбрал это место потому, что увидел рядом оставленную зимовку, вокруг которой была огорожена площадка с хорошей травой. Там можно было оставить на ночь лошадей, не опасаясь, что они уйдут. Палатка была поставлена возле изгороди, и собачка Лобсына могла сторожить и нас, и лошадей.

На следующий день мы поднялись на горы Тепке, которые отделяют впадину реки Шаганоба от обширной долины реки Хобук. С перевала на западе мы увидели вершины Коджура, покрытые снегом, через которые проглядывали крупные глыбы. Судя по этому, Коджур возвышался над Уркашаром и Тарбагатаем, на которых снег уже исчез.

С перевала мы спустились в широкую долину Кобу, которая отделяет высокий Саур от хребта Семистай, составляющего продолжение Уркашара.

Слева, подобно тёмной ровной стене, тянулся Саур; его склон кое-где рассекали глубокие ущелья, а выше среди пелены облаков белели острые вершины, сплошь покрытые снегом. Я долго любовался ими, вспоминая Алтай и его вечноснеговые вершины, и спросил Лобсына, остаётся ли снег на них всё лето.

— Круглый год лежит! Потому и горы называются Мустау, т. е. снеговые. Эти семь вершин высоко поднимаются над Сауром.

Из первого ущелья в стене Саура выходила и тянулась далеко в долину Кобу узкая лента леса, которая кончалась у какого-то белого здания.

— Это что за дом здесь? — спросил я.

— Кумирня Матеня называется. Но при ней монастыря нет. В начале весны сюда приезжают ламы из нашего монастыря и служат молебствие о хороших кормах и благополучии скота по всей долине. Долина Кобу — моя родина, здесь киргизов нет, живут только калмыки. Там дальше под Сауром монастырь, в котором я учился, и ставка нашего князя Хобук-бейсе.

Меня удивила лента леса, тянувшаяся из ущелья Саура до кумирни Матени в долине Кобу, где леса больше нигде не было видно. Я спросил Лобсына, какой это лес.

— Лиственница, она по всему Сауру растёт.

— Как на Алтае! — вспомнил я.

— А здесь это последние деревья лиственницы. В Тарбагатае, который подходит близко к Сауру, лиственницы нет, растёт только казачий можжевельник; то же в Коджуре и Уркашаре, а в Барлыке лес хороший, но только еловый.

Позже консул подтвердил, что лиственница перебрасывается из Алтая на юг через широкую долину Чёрного Иртыша и образует леса в Сауре, оканчиваясь у кумирни Матени в долине Кобу, а тянь-шанская голубая ель от Тянь-Шаня распространяется на север в Джунгарский Алатау и Барлык, но не дальше. В промежутке между Сауром и Барлыком в горах нет ни лиственницы, ни ели, а встречаются казачий можжевельник и немного берёзы, осины и вербы.

Вид из долины Кобу на юг был интереснее. Хребет Семистай тянулся здесь, как высокая зубчатая полуразрушенная стена. Острые вершины гор обрывались к северу высокими скалами красного цвета; к ним примыкали более низкие скалистые горы, как будто состоявшие из обрушившихся сверху громадных глыб. В разных местах высились отдельные крутобокие скалы, похожие на развалины башен и замков. Узкие ущелья круто поднимались вверх, а внизу открывались на покатую равнину, составлявшую как бы подножие этой стены. Она представляла сухую полынную степь и резко отделялась от зелёных лужаек дна долины Кобу.

Мы долго ехали по окраине этого подножия, любуясь скалами Семистая справа и зелёной долиной слева, замкнутой на севере тёмной стеной Саура, над которой сверкали под лучами солнца снеговые поля на пиках Мустау.

— Красивое место твой родной край, Лобсын! — сказал я.

— И богатое, — прибавил он. — Здесь хорошие луга для зимних пастбищ, в Сауре много леса для дров и хорошие летовки.

— А в Семистае летовки есть?

— Нет. Это совсем дикие горы: везде камень, скалы, ущелья, травы мало, и места для скота неудобные. Но у нас холоднее, чем в Чугучаке, хороший хлеб сеять нельзя, ячмень — и тот иногда замерзает, не дозрев.

— А Ибэ-ветер зимой тоже дует?

— Нет, такого ветра здесь нет. Видишь, кругом горы: Саур с одной стороны, Семистай — с другой, а Коджур — с третьей. Долина Кобу — тупик, ветру выхода нет, и зимой у нас тихо.

По мере того как мы ехали на восток по долине Кобу, она становилась менее ровной. Плоские холмы среди неё стали выше и потом слились в длинную цепь скалистых гор Караадрык, которая закрыла от нас северную часть долины вдоль подножия Саура, где, по словам Лобсына, была ставка князя Хобук-бейсе и монастырь, куда отец сдал его ламам в науку.

Цепь Мустау кончилась, но стена Саура своим продолжением по прежнему закрывала вид на север. С другой стороны Семистай стал значительно ниже, оставаясь скалистым и диким.

— Здесь тоже летовок нет, — заявил Лобсын на мой вопрос. — Но зато легко перевалить на ту сторону, дороги есть. А там через высокий Семистай только горные козлы и архары могут перебраться.

— И много их там водится?

— Много. Семистай — самое лучшее место для охоты на этих животных. И наши калмыки добывают их понемногу.

Вечером мы остановились на большой лужайке вблизи того места, где река Хобук поворачивает на юг, врезается в дно долины и прорывается через Семистай. Меня поразило, что в течение целого дня, пока мы ехали по долине Кобу, нам не встретилось ни одного человека. Я спросил Лобсына, где же его соплеменники калмыки, почему их не видно.

— Все наши зимовки стоят под Сауром и их с этой дороги не видно. Нашим калмыкам здесь делать нечего. Видишь, какая сухая степь под Семистаем. А под Сауром много ключей, ручьёв, трава жирная и летовки в горах тоже недалеко. Встретиться нам мог здесь только охотник на козлов по дороге в Семистай.

На следующий день мы продолжали ехать на восток по долине Кобу и видели зимовки калмыков под Сауром потому, что цепь Караадрык кончилась и вся долина открылась перед нами. К закату горы с обеих сторон распались на холмы, а долина упёрлась в обширную впадину большого озера Улюнгур. Мы остановились на его западном берегу. Корма здесь было достаточно в виде камышей в воде и травы на берегу. Но вода озера нам не понравилась для чая; она была чуть солоноватая. Нам и нашим лошадям сильно досаждали комары, которые кружились огромными роями.