Читаем без скачивания Ангелы на кончике иглы - Юрий Дружников

— Как дела? Докладывайте…

Из общего бормотанья он понял, что верстка идет по графику, отклонений нет.

— Но будут, — вдруг насторожил Полищук. — Только что ТАСС обещал. Генсека набрали вчера, а сегодня, после выступления, поправки…

— Большие?

— Блохи. Но много, в общей сложности сотни полторы. И еще идут… Снова те места, где мы уже поправили, переисправляют по-старому… Первую и вторую полосы задержим на час, не меньше…

— Ясно, — Макарцев удержал вздох. — Кстати, насчет первой полосы… Шапка — чья идея?

— Моя, — выдавил Полищук.

— Остроумно! Но уберите «всего»! Зачем пугать быков красным цветом? Сейчас не время! Остальные мои замечания в полосах. Все!

Загудел телефон — Анна Семеновна допустила к нему жену.

— Почему ужинать не едешь?

— Закрутился. Сам поел…

— Сегодня поздно?

— Думаю, нет… А ты что?

— Как всегда, телевизор смотрю…

— Борис дома?

— Нет еще… Ты договори с ним, ладно?

— Конечно, договорю. Только не приставай, Зина…

— Я не пристаю, Гарик, но время идет. Знаешь, он днем пьяный пришел, спал…

— Ладно, после. Некогда…

Зина избаловала сына, а теперь хочет, чтобы я исправлял. Он закурил, сгреб рукой полосы и вызвал Локоткову. Она унесла их в секретариат. Стол сразу освободился — порядок расширил мысль. Но взгляд снова уперся в толстую серую папку. Он перевернул ее двумя руками и увидел крупные черные буквы: «ДЕЛО No …»

Снова загудел телефон, Игорь Иванович снял трубку.

— Что за чертовщина? — раздраженно пробурчал он, придвигая папку ближе к себе.

— Какая чертовщина? Это Волобуев. Добрый вечер, Игорь Иваныч. Извините, что беспокою…

— Слушаю, — сказал он цензору.

— У меня жалоба на отдел спорта. Раз сто им говорил: в статьях по Московской области спортивные общества «Химик», кроме города Воскресенска, упоминать нельзя. Они с предприятий оборонной промышленности. А сегодня опять на четвертой полосе «Химик». Не хочу я выговоров получать!

— Приму меры… Все?

— Не все… Есть новые ограничения в публикации некоторых материалов…

— Ладно. Освобожусь — ознакомите…

Он вызвал по селектору дежурного в отделе спорта, отчитал.

Руки его в этот момент развязывали тесемки у серой папки. Наконец он открыл ее и обнаружил рукопись, отпечатанную на пишущей машинке. «Россия в 1839», — прочитал он, приблизил глаза и увидел слово «Самиздат». Дальше шел текст.

— Бред! — произнес вслух Игорь Иванович.

По привычке всех людей, много читающих по обязанности, он перво-наперво заглянул в конец. В рукописи было свыше семисот страниц. Макарцев положил под язык таблетку валидола. Неожиданное появление Анны Семеновны заставило его не то чтобы вздрогнуть, но поежиться. Она ждала, пока он оторвет глаза и посмотрит на нее, а он принял ее неожиданный приход как акт посягательства на секретность его дел.

— Я занят!

Ему показалось, она силилась увидеть, что лежит у него на столе.

— Извините, Игорь Иваныч. Тут машинистке Нифонтовой плохо стало. Беременная она, а машины все в разгоне. Можно ее на вашей домой отправить?

— Смотря от кого беременна… — в шутку спросил бы он в другом, хорошем настроении, а тут кивнул, прибавив:

— Только велите Леше, чтобы возвращался быстрей, — он поколебался, спрашивать ли. — Без меня в кабинет никто не входил?

Он смотрел внимательно.

— Никто, Игорь Иваныч! — испугалась она. — Полосы я сама принесла… А что случилось-то? Не найдете чего-нибудь? Можно, я поищу? Я мигом…

Обычно такой выдержанный, он вдруг взорвался:

— Сколько раз я просил, Анна Семеновна, чтобы у меня на столе был порядок! Сколько раз?!

— Но вы же сами, Игорь Иваныч, запрещаете убирать. Говорите, что после не можете найти, что нужно. Тетя Маша, когда утром убирает, к столу не прикасается. Я вытираю только след от чайного стакана да пепел стряхиваю… Что-нибудь пропало?

— Ничего не пропало! Но в таком бардаке может и пропасть. Заходят посетители, оставляют материалы вместо того, чтобы идти в соответствующие отделы. Если я буду заниматься частными вопросами, то…

— Я понимаю, извините…

Он выпустил пар и успокоился.

— Знаете, — вспомнила она и смутилась. — Я тут без вас в буфет бегала, там копченую колбасу выбросили. На пять минут, не больше. Но Леша в это время на моем месте сидел… Сейчас уточню…

Она выбежала, не закрыв двери.

— Леш! — донеслось до него. — Когда я уходила, в кабинет никто не заходил?

— Не, никто.

— Вот пойди об этом сам скажи. И вези Нифонтову. Но скорей обратно, понял?

Леша в кабинет никогда не заходил. Он откашлялся и постучал о косяк кабинета редактора.

— Вы меня звали, Игорь Иваныч?

— Да я уже слышал, слышал!

Анечка вернулась в кабинет, чтобы окончательно ликвидировать конфликт. Покраснев, она дышала от волнения чаще. Она стояла возле него, невысокого роста, ладно сложенная, чуть полноватая — но это даже ей шло.

7. ЛОКОТКОВА АННА СЕМЕНОВНА

ИЗ АНКЕТЫ ПО УЧЕТУ КАДРОВ

Должность: технический секретарь редакции «Трудовая правда».

Девичью фамилию не меняла.

Родилась 16 декабря 1926 г. в Москве.

Русская.

Партийность: беспартийная. Ранее в КПСС не состояла, партийных взысканий не имеет.

Образование незаконченное высшее (семь классов, курсы машинописи, десять классов вечерней школы, два курса экономико-статистического института, один курс библиотечного института, полтора курса филологического факультета МГУ). В 1965 г. окончила вечерний университет марксизма-ленинизма при МГК КПСС.

Состав семьи: незамужем, детей нет.

Военнообязанная, рядовая. Военный билет — No ДЯ 5532843.

Окончила курсы медсестер. Занятия по ПВО посещает ежегодно.

Общественная работа: член месткома — оргсектор и касса взаимопомощи.

Паспорт: IV СН No 422341, выдан 96 о/м Москвы 12 октября 1965 г. Прописана постоянно: Теплый Стан, микрорайон 8а, корпус 13, кв. 16. Тел. нет. ГОРЕСТИ И РАДОСТИ АННЫ СЕМЕНОВНЫ

Все в редакции, даже студентки, приходившие на практику с факультета журналистики, звали Анну Семеновну Анечкой. Исключением был Макарцев и теперь еще новый его зам Ягубов, не позволявшие с ней фамильярности. А вообще Анечка ей больше подходило: она была женщина без возраста (уж сорок три-то точно не дашь!), тщательно ухоженная, одетая недорого, но со вкусом, косметики — в самую меру, скорее, плотненькая, чем полненькая, эдакий вкусный колобок — хочется попробовать, и незнакомые думают, что достанется колобок легко. Не тут-то было! Анечка умела постоять за свое женское достоинство, пожалуй, даже слишком резко, с перехлестом, так что и сама себя не раз в жизни обделяла, но иначе поступить не могла.

Всем она казалась неунывающей («Анечка, ей что? Никаких забот, никаких огорчений!»), и никто не знал, что у Анечки вечный комплекс нелепых и неустранимых бабьих несчастий.

Разумеется, на работе она была исполнительна, иначе ее не было бы на этом месте. Макарцев ценил ее, и она ценила свое очень важное место, искренне (и справедливо!) уверенная, что кое в чем она может сделать больше самого редактора. Она позволяла любопытства ровно столько, сколько ему было нужно, проглатывала его раздражительность, ничего, что поручал, не забывала. Впрочем, Макарцев заблуждался: хотя Анна Семеновна ни единым движением этого не выдала, она была более любопытна касаемо его личной жизни.

Анечкин отец был слесарем высокой квалификации на заводе «Красный пролетарий». Из-за регулярных выпивок опустился он до разнорабочего и, торопясь из магазина к товарищам с поллитровкой, погиб под маневровым поездом. Мать Анечки работала уборщицей в школе, где была у них комната. Материных денег хватало на первые четыре с половиной дня месяца, и после семилетки пошла Анечка зарабатывать.

С тех пор, где бы она ни появлялась, губило Анечку простодушие (она-то считала — женская гордость), от которого она не избавилась и к нынешним сорока трем. Вскоре на новом месте у нее начиналась связь, для нее нервная и мучительная, и она была уверена — настоящая, до конца дней. Она-то сама не влюблялась, поддавалась чужой влюбленности, — так по крайней мере она себя уверяла. Она всегда любила одного человека, отца ее будущего ребенка, являвшегося к ней в разных ликах. Ради ребенка, который снился по ночам — маленький комочек, уступала она домогательствам, мечтая только об одном — скорей забеременеть, и тогда Его Величество Мужчина ей не нужен, расстанется она спокойно и даже не скажет, что в положении.

Но от искренности, однако, слишком рано начинала Анечка при новом знакомстве говорить, что любит детей, что никогда не сделает аборта, — это грех, ведь уже живой комочек.

— А ты любишь детей, Костя (Сергей, Адик, Петя, Егорушка, — в вечерней школе и трех институтах; Коля, он же Калимула, Федор, Игнатий Севастьянович, председатель месткома товарищ Прибура, старший инженер Эдуард Константинович)? — спрашивала она каждого из десяти мужчин, прошедших и переступивших через нее.