Читаем без скачивания Слово о полку Игореве - Александр Зимин

Существует в литературе и другая точка зрения, согласно которой автор Слова — представитель двоеверия, сочетавший как языческие, так и христианские воззрения (в последнее время подобные взгляды высказывали Б. В. Сапунов, A. Болдур и др.).[Сапунов Б. В. Ярославна и древнерусское язычество//Слово. Сб.-1962. С. 321–329; Болдур А. Ярославна и русское двоеверие в «Слове о полку Игореве»//РЛ. 1964. № 1. С. 84–86. {См. также: Соколова Л. В. Двоеверие в «Слове»//Энциклопедия. Т. 2. С. 87–92.}]

Однако этому противоречит весь строй памятника. Дело даже не в том, что автор упоминает Бога («Игореви князю Богъ путь кажетъ»), полоцкую Софию («позвони заутренюю рано у святыя Софеи») и киевскую Пирогощу («Игорь ѣдетъ… къ Святѣи Богородици Пирогощей»), кончает произведение традиционно-христианским «аминь». Он знает угрожающий смысл знамений, а поражение на Каяле объясняет тем, что Игорю «жалость… знамение заступи искусити Дону великаго». Ведь «ни хытру, ни горазду… суда Божиа не минути». Для автора Слова поход против половцев — это борьба с «погаными» (он знает «поганого кощея»); князь и дружина воевали, «побарая за христьяны на поганыя плъки». Христианский элемент в Слове сравнительно с летописью и другими памятниками XII в. выступает приглушенно, но он пронизывает все произведение.

Решающим обстоятельством является широкое использование автором Слова библейских книг и прекрасное знание церковнославянского языка. А. И. Клибанов во время дискуссии по Слову о полку Игореве суммировал наблюдения B. Н. Перетца. В Слове, судя по Перетцу, символы, лексика, словосочетания имеют 167 параллелей к книгам Библии и в репертуар автора входит 35 библейских книг. «Сейчас, — добавил А. И. Клибанов, — можно говорить о 180 случаях обращения к 36 книгам Ветхого и Нового Завета» в Слове о полку Игореве.[АН СССР. Отделение истории. Стенограмма обсуждения работы А. А. Зимина, вечернее заседание 5 мая 1964 г. С. 94.]

Язычником или двоевером такой образованнейший книжник быть не мог. Даже допуская существование в XII в. языческих пережитков, нельзя себе представить столь причудливое сочетание церковной культуры с откровенно внерели-гиозным миропониманием. Киевский дружинник или «славутный певец» не мог бы и подумать петь при княжеском дворе хвалу изгнанным богам или назваться внуком Даждьбога.

Каковы же те следы язычества, которые находят в Слове? Это — пантеон славянских богов (Даждьбог, Хоре, Велес).[Если в летописи он нашел это славянское божество в форме «Волос», то в народе бытовала форма «Велес». Так, в Ярославской губернии была возвышенность «Велесово ребро», в Ростовском уезде- «Велесово дворище» и т. п. (Барсов. Слово. Т. 1. С. 353). В мифологической литературе XVIII в. «Велес» прямо отождествлялся с «Волосом»: «Волос или Велес, славянский бог скотов» (Чул-ков М. Краткий мифологический лексикон. СПб., 1767. С. 22; Попов М. Описание древнего славянского языческого баснословия. СПб., 1768. С. 4). «Описание» выходило дважды (в 1768 и 1772 гг.). «Лексикон» публиковался трижды (в 1767, 1782 и 1786 гг.). См.: Степанов В. П. Чулков и «фольклорное» направление в литературе//Русская литература и фольклор (XI–XVIII вв.). Л., 1970. С. 227.] Но, как мы уже писали, все славянские боги прекрасно могли быть известны автору из летописей. Возносить им хвалу в XII в., в период острой борьбы с пережитками язычества, христиански образованный книжник, на наш взгляд, не мог. Был только один период в русской истории, отмеченный повышенным интересом к древнерусской мифологии, — это вторая половина XVIII в. Именно тогда передовые читатели с интересом воспринимали не только памятники античности, но и разыскания о древнерусском пантеоне богов. В январе 1759 г. в «Трудолюбивой пчеле» выступил со статьей «О пользе мифологии» Г. В. Козицкий. Позднее в «Истинне» Иоиль писал, что мифология — это «почитание ложных богов стихотворцами, от коих разныя свойства им приписаны».[ «Истинна, или Выписка об истинне». Ярославль, 1787. С. 335 («Сокращение всех наук для детей»).] В это время «без мифологии, — как тонко подметил B. Шкловский, — нельзя было ступить в обществе. Это был предмет первой необходимости».[Шкловский В. Чулков и Левшин. М., 1933. С. 92. См. также: Митрофанова В. В. Русское Просвещение и проблемы фольклора//Русская литература и фольклор (XI–XVIII вв.) Л., 1970. C. 202; Степанов В. Я. Чулков и «фольклорное» направление в литературе. С. 226–227.]

Основным источником славянского Олимпа Слова была летопись. Для автора Слова Боян — «внук», т. е. потомок, Велеса. В древнерусской мифологии Волос (Велес) известен как «скотий бог»,[ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 2. С. 23, 61; ср.: Словарь-справочник. Вып. 1. С. 96–97.] а отнюдь не как покровитель поэзии. В далекого предка Бояна он превратился под пером автора Слова о полку Игореве. Последнему известно было, что покровителем муз в Древней Греции считался Аполлон. Но Аполлон известен также как пастух, покровитель скота. Он изображался иногда с овцою на плечах, а, по мифологии, Гермес похищал у него стада.[М. Чулков в своем «Лексиконе» писал, что Аполлон был «пастухом у Адамета», а «когда музы переселились на Парнас, то зделался он над ними начальником… На небе почитали его богом света, а на земле стихотворства» (Чулков М. Краткий мифологический лексикон. С. 9—10).] На Руси «скотьим богом», т. е. покровителем пастухов, был Велес. «Прозвание скотьего бога соответствует Аполлону Пастырю», — писал еще П. П. Вяземский.[Вяземский Я. Я. Замечания на Слово о плъку Игореве. СПб., 1875. С. 136. О том, что славянский Велес соответствует греческому Аполлону, недавно писал также А. Вайян (Vailliant A. Le dieu slave Trojan // Прилози за книжевност, език, историjу и фолклор. Београд, 1956. Кн. 22, св. 3 4. Р. 191).] Стремясь изобразить русскую мифологию на античный лад, автор Слова о полку Игореве и представил «скотьего бога» Велеса в качестве праотца древнерусского поэта Бояна.

Ю. М. Лотман отмечал, что «мифологии XVIII в. были автору „Слова“ не известны», на том основании, что в нем отсутствуют Чернобог, Световид, Зимцерла, Услада и другие божества, известные мифологической литературе того времени. Этот же довод повторяет и Д. С. Лихачев.[Лотман. «Слово» и литературная традиция. С. 370; Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 153.] Несостоятельность его очевидна. Мы в главе III видели, что автор Слова пользовался текстом летописи, предпочитая его красочному рассказу В. Н. Татищева и других историков. Ту же самую манеру можно обнаружить у него и в отношении славянской мифологии: он обращается к летописному пантеону богов, что не исключает возможности знакомства и с мифологической литературой (так же, как знал он и Татищева). Ссылаясь на Ю. М. Лотмана, Д. С. Лихачев пишет: «в XVIII веке считалось, что язычество прекратило свое существование после крещения Руси».[Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 153.] Поэтому для более позднего времени «малейшее проявление уважения к языческим богам — двойное преступление: грех против церкви и неповиновение правительству».[Лотман. «Слово» и литературная традиция. С. 358.] В этом есть, конечно, резон. Хотя древнерусские боги в Слове — лишь литературное украшение текста, они в какой-то мере могли свидетельствовать о «неблагонадежности» писателя-церковника. Возможно, это обстоятельство и сыграло роль в том, что Игорева песнь не была издана при жизни ее автора.

Сторонники «языческой стихии» в мировоззрении автора Слова ссылаются еще на обращения Ярославны к солнцу, ветру, реке. Но подобные обращения, являясь действительно пережитками языческих представлений, хорошо известны русскому фольклору XIX в. и отнюдь не могут свидетельствовать ни о древности Слова о полку Игореве, ни о сильных элементах язычества. Кстати, сходные обращения к стихиям есть и у Оссиана.

Таким образом анализ «элементов язычества» в Слове о полку Игореве приводит к выводу о том, что автор этого произведения был книжником XVIII в., хорошо знакомым как с церковной литературой, так и с рационалистическим увлечением древнерусской мифологией.

Со второй половины 60-х гг. XVIII в. Екатерина II, испугавшись развития вольнолюбивых идей, начинает высылать из Петербурга наиболее беспокойных представителей передовой интеллигенции. В марте 1765 г. Екатерина II взяла на себя руководство сухопутным корпусом, назначив его генерал-директором И. И. Бецкого.[ПСЗ. Т. 17, № 12, 349. Подробнее см.: Штранге М. М. Демократическая интеллигенция… С. 232 и след.] По уставу 1766 г. перестроена была вся система обучения в корпусе согласно идеям Бецкого о закрытых училищах. Началось массовое увольнение старых преподавателей.

25 декабря 1765 г. Быковский получил новое назначение в Чернигов архимандритом Троицкого Ильинского монастыря.[См. указ Синода 25 декабря 1765 г. (ЦГВИА, ф. 314, д. 3300, л. 2) и дело по донесению черниговского епископа Кирилла 28 ноября 1765 г. — 4 февраля 1766 г. о произведении Иоиля в архимандриты Ильинского Троицкого монастыря (ЦГИА, ф. 796, оп. 46, 1765, ед. хр. 366).] Подобные опалы «с повышением» были обычны в XVIII в. Кстати, и предшественник Иоиля в корпусе Наркис повздорил с корпусным начальством и был удален из Петербурга с назначением архимандритом Новоторжского Борисоглебского монастыря.[ЦГВИА, ф. 314, д. 2905, л. 1.] В Чернигове в это время епископом был воспитанник Киевской академии Кирилл Ляшевецкий (1761–1770).