Читаем без скачивания Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

В общем, Малевич попал во Францию вполне официально. И в этом была вся прелесть операции. Причем, я все сделал чуть-чуть умнее, чем мой киевский коллега Бякин. Он, конечно, коллекционер великий. Взял и отправил на выставку в Тулузу четыре полотна, до того ему хотелось, чтобы французы пообщались с прекрасным. А когда Франция насладилась искусством, принадлежащим Бякину, полотна вернулись к своему хозяину. Будь это лет десять назад, на том бы история завершилась. Бякин занялся своей экспозиционной благотворительностью, когда Советский Союз уже шатался с нездешней силой, но собиратель продолжал действовать, будто на календаре тридцатый год. Так что к довольному донельзя коллекционеру, млеющему от того, что благодаря ему французы повышают свой культурный уровень по части живописи, заявились сотрудники КГБ. И навязчиво стали намекать, что из Франции в Советский Союз вернулись копии собственности Бякина.

Собиратель, естественно, стал разоряться, что он-то эти работы от фуфла дешевого отличить может. И его картины — самые настоящие подлинники. Хотя сотрудники госбезопасности намекнули ему, что перед отправкой за рубеж сделали на холстах секретные метки, которых теперь не могут найти даже при помощи самой современной аппаратуры, Бякин твердо стоял на своем, как Леонид при Фермопилах или Леонид Ильич на Малой земле. Даже несмотря на то, что стало известно: во Франции возле этих полотен отирался профессор Эжен Маков, один из самых крупных специалистов по русскому авангарду.

Это точно — специалист он великолепный. Даром, что ли искусствовед Дорн обвинял Макова в фальсификации картин Ларионова, когда этот французский профессор устраивал выставку в Женеве? И хотя Маков тыкал пальцем в сторону картин, доказывая словами их исключительную подлинность, Дорн с помощью анализа пигментов пастелей полотен сходу доказал, что это такой же Ларионов, как он секретарь партячейки союза женевских художников. Потому что титановые белила появились на рынке уже после того, как сам Ларионов уже бы ничего не смог нарисовать, даже если его обязывало взять в руки кисть Совнаркомовское постановление.

Так что я с Малевичем на таком топорном уровне работать не собирался, а вывез его официально. Правда, не самолично, но это уже детали. Приперся один из отъезжантов на комиссию по вывозу ценностей. Ну, после костров из икон теперь почему-то даже дрянная айка тридцатого года — тоже великое сокровище. Хотя, при большом моем желании, эта комиссия и по поводу Ван Гога дала бы заключение, что такая гадость нашей стране даром не нужна.

А тут к ним без моих предварительных звонков припирается отъезжант и приносит работу Малевича. Комиссия аж в воздух взвилась, председатель мне звонил: нет желания Малевичем разжиться? Потому что такую ценность вывозить он не позволит ни за какие деньги. Хотя я-то знаю, что он за определенную сумму разрешит вывезти что угодно, вплоть до штанов Свердлова из музея Революции, но ответил неопределенно. И тут такое началось, картину в конце концов подвергли экспертизе и она оказалась фуфловой. Больше того, это был никакой не Малевич, потому что живопись намалевана на полотне, выпускавшемся в сороковые годы. Вдобавок под фуфловой записью Малевича обнаружили другое произведение искусства — портрет великого Куйбышева, что еще раз доказало справедливость оценки даты изготовления холста. Так что выкатился отъезжант с этой гадостью за кордон. А то, что под Куйбышевым прятался подлинный Малевич, он даже не догадывался.

Я всегда утверждал: людям нужно говорит только правду, тогда тебе никто не поверит. Ведь честно же предупреждал, что Малевич вывозится.

Прав был Достоевский, только красота спасет мир. И я в меру скромных сил стараюсь воплотить эту идею в жизнь, доставляя подлинную красоту в самые отдаленные точки планеты, вплоть до Австралии. Разве что до Северного полюса не добрался, там почему-то никто искусством не интересуется, хотя я не против бартера на шкуры белых медведей. А ведь какая прекрасная картина могла получиться: сидит себе некий индивидуум в чуме под полотном какого-то там Тьеполо и поэтому еще с большей радостью уплетает хвост нерпы. Самое главное, сейчас я веду почти его образ жизни. И все из-за поганцев, которые почему-то не хотят, чтобы я выполнял свою общественно полезную работу пo-прежнему. Ворюги проклятые, сами металл из страны по демпинговым ценам гонят, престиж ее на мировом рынке губят. Я нечестно по отношению к родине никогда бы не поступил. Чтоб вот так, по дешевке, хотя бы на двадцать процентов меньше настоящей цены товар отдать — самолюбие и ответственность перед престижем родины мне не позволят.

И, как справедливо отметил Рябов, исключительно из-за этого самолюбия, я сижу среди дикой природы в полной темноте, только шум реки доносится в палатку. Сейчас восемнадцать часов, не больше. До рассвета остается двенадцать часов. Другой, может, и обрадовался бы. Но я привык спать не больше шести часов в сутки, да и то, не на каждой неделе. И хотя сплю очень чутко, установил неподалеку от палатки капканы. Лесочку тонкую, рыболовную к кольцу гранаты морским узлом привязал, только дотронься — и сразу станешь поближе к звездам. Но потом я эту систему безопасности ликвидировал. Еще не хватало, чтобы кабан на эту леску копытом наткнулся. Окорок мне, наверняка, не помешает, но ведь кто-то может взрыв услышать, подумать, что проклятые браконьеры рыбу глушат.

Хотя рыбинспекция вряд ли сюда доберется. Рябов сказал: впереди по течению пороги, моторкой не пробьешься, кругом такое болото — мотоцикл застрянет. И до ближайшей трассы, километров двадцать, не меньше. Словом, только вертолетом можно долететь, как гнусавил в его кабине Сережа. Но до того, еще в машине, открытым текстом сообщил: меня ищет такой мальчик, что вполне может добраться сюда и пешкодралом. Одно успокаивает… И я сплю очень чутко… Очень…

39

В отличие от Робинзона, мне совсем не улыбается ходить с бородой и отросшая щетина вызывает не только внутреннее раздражение. Вдобавок ночью, видимо, от холода страшно захотелось пить и со сна в страшной темноте я нащупал канистрочку, сделал глоток и только потом унюхал запах керосина. Это тоже не добавляло настроения, хотя керосин я все-таки запил водой. Вдобавок в моей сетке было уже столько рыбы, что мне стало непонятно, как до сих пор Министерство рыбного хозяйства не предложило мне заменить хотя бы один колхоз в своей системе.

Гул я услышал, когда вспарывал ножом консервную банку. Хотя главный инженер и доложил, что «Вискас» вкуснее советской тушенки, я не рискую питаться ни кошачьим, ни отечественным кормом. А незатейливо вскрывал банку с консервированными японскими сосисками, попутно замечая, как возрос мой аппетит благодаря свежему воздуху и беспробудному отдыху. Услышав уже знакомый вертолетный гул, я первым делом перестал испытывать чувство голода и послал патрон в патронник автомата. Хотя ножу всегда я доверял больше, из зарослей предварительно выпрямленного камыша выставил исключительно ствол, прикрыв автомат желтой тряпицей. А костюмчик мой в самый цвет для этих зарослей, в нем можно бурю в пустыне устраивать — и мало кто заметит.

Нож я рядом положил. Хороший нож, заказной, Рябов до него не добрался. Оружие на все случаи жизни. Скажу по секрету, что даже компас в полой рукоятке есть. А кроме компаса, рыболовная леска, грузильца, крючки, иголка и прочие мелочи, иногда дающие шансы на дальнейшее существование. К ножнам прикреплено подобие брусочка, но точить на нем — одно удовольствие. Да и сам ножик такой, что вполне может выполнять функции пилы, топора, консервного ножа. Так про то, что им можно пропороть любого ликвидатора, лучше не вспоминать.

Рев двигателя вертолета и шум его лопастей растворились в чистом осеннем воздухе; внезапно стало так тихо, что аж в ушах зазвенело. И ветерок с нужной стороны. Это же не ночь, когда керосин запаха не имеет, я шаги в тростнике, как Трэш унюхаю. Не люблю я эту псину; ребята стараются, чтобы она мне глаза не мозолила, постоянно за домом прячут. А самое приятное — звуков Трэш не издает, за это его терпеть можно. Даже когда бросается на условного противника, валит его на спину, только глухое рычание после команды «Фу»! Ну его к бесу этого Трэша, по моим следам, как говорит Рябов, тоже хорошего пса пустили. Он, в отличие от собаки, людям горло зубами не дерет, другие способы убеждения находит. Славно бы было, конечно, чтоб этот ликвидатор сюда с голыми руками сунулся, с ножом, в крайнем случае. Я б его достойно встретил. Может, в рукопашной он и посильнее, но если дело до ножей дошло бы… Напрасно, что ли я пять лет подряд, по две тысячи бросков в неделю, с любой руки. Так где эта гнида, из-за которой я в первобытного превратился?

Тишина казалась оглушающей. И тем неожиданней прозвучали автоматные очереди. Я инстинктивно выдвинул автомат вперед, а только потом до меня дошло, что вряд ли экипаж вертолета сюда на охоту забрался. Или этот специалист мокрых дел решил меня таким образом о своем прибытии известить.