Читаем без скачивания Власть молнии - Тимур Литовченко

Хотя нельзя сказать, что с того дня жизнь молодой четы протекала безоблачно. Вопреки солнечному ходу, с востока наползала на Киев ужасная тень. Но то была не ночная темень и не тень от тучи — громадное татарские войско собиралось в кулак под Черниговом. Об этой угрозе помнил каждый житель прекрасного города.

И вот государев советник Давид, прожив всего неделю с молодой женой в собственном доме, о каком не смел и мечтать мастер Карсидар, после дня Усекновения главы Иоанна Предтечи засобирался в путь. На все вопросы разом погрустневшей Милки он отвечал одно:

— Еду по поручению Данилы Романовича.

Бедняжка боялась, что он снова намерен совершить вылазку на левый берег Днепра; однако сбора «коновальской двусотни» не последовало. Да и что за «государево поручение» такое, если Данила Романович уехал в урочище Зверинец на охоту! Там он неожиданно заперся на целый день в Выдобецком монастыре, а затем почему-то отправился в Теремец, расположенный по дороге к Васильеву. Куда он девался дальше, толком никто не знал, кажется, решил навестить Белгород. Прибывший в Киев гонец сообщил лишь, что государь отменяет назначенный ранее военный совет. По поводу чего и бояре, и собравшиеся в столице удельные князья, и воеводы, и все прочие терялись в догадках.

Надо ли говорить, каково было молодой жене, которую впервые покидал любимый муж! И никакое «государево поручение» не могло оправдать в глазах Милки этого поступка. Она даже не могла посоветоваться с отцом, потому как и Михайло где-то запропастился. Оставалось лить слёзы на груди у верной мамки.

— Ничего, рыбонько моя, вернётся наш Давидушка, — утешала Милку старуха. — Ему ведь никто не ровня! Видела, как он мечом-то махает? Шуточное ли дело!

Слабое утешение! Мало ли какие опасности могут подстерегать милого на ратных дорогах…

— Ладо моё, солнце ненаглядное! — причитала Милка, схватившись за уздечку Ристо. — Начто покидаешь меня, куда уезжаешь? Ходил в женихах, и то я нечасто тебя видела, пожалей хоть теперь мою бедную головушку, не оставляй меня, несчастную! Всего-то недельку и побыл с молодой женой, ну где же такое видано?!

Карсидару насилу удалось разжать её пальцы. Он не знал, как успокоить жену, заверял, что скоро, всего через несколько дней вернётся, что ей надо привыкать к отлучкам мужа, такова государева служба, что пока не разобьют татар, не видать им спокойной жизни…

— Вон, гляди, даже конь мой смеётся! — сказал наконец Карсидар. Послушный мысленному приказу Ристо мотнул головой и громко фыркнул. Милка неуверенно усмехнулась, вытирая слёзы. Тогда он наклонился с седла, крепко поцеловал жену и, чтобы избежать дальнейших объяснений, с места пустил коня галопом. Выехав за ворота, обернулся. Побледневшую Милку, которая вновь залилась слезами, поддерживала мамка.

Княжеский советник Давид направился через Лядские ворота на Клов, где к нему присоединился лекарь Андрей. Вместе они выехали на дорогу, ведущую в Васильев. Вот и всё, что удалось выведать затем двум Милкиным служанкам у жителей Клова. Впрочем, и так было ясно, что муж возьмёт с собой в дорогу товарища. Также было очевидно, что они направятся на юг от Киева, раз её любый Давид уезжает по «государевым делам». Но что же дальше?.. И сам Данила Романович, говорят, как сквозь землю провалился. Неутешная молодая жена терялась в догадках.

А тут ещё, как назло, погода испортилась. Резко похолодало, сделалось сыро, пасмурно, словно бы вслед исчезнувшему милому с севера потянулись целые стада тяжёлых свинцово-чёрных туч. От этого на сердце сделалось так тяжело и тоскливо…

Не знала Милка, да и никто из горожан не знал, даже более того — предположить не мог, что юго-западнее Киева вообще наступила настоящая зима. Между прочим, жители одной из тамошних деревушек отправившись в один ненастный день за хворостом, чтобы протопить свои жалкие лачуги, обнаружили, что лежавшее в лесной чаще озерцо замёрзло и покрылось коркой льда. Поражённые смерды принялись было пробовать лёд ногами, чтобы выяснить, насколько он толстый. Как вдруг заметили на противоположном берегу шатёр, около которого паслись стреноженные кони. За лошадьми присматривал коренастый бородач, неподалёку от него стояли ещё двое. Одного рассмотреть не удалось, потому что он был одет в серый плащ, спускавшийся почти до щиколоток, а его голову полностью скрывала странной формы накидка. Другой был не очень высок, но держался прямо, уверенно и время от времени поглаживал коротко остриженные темно-каштановые волосы и аккуратную бородку.

И тут рядом с оторопевшими бедняками будто из-под земли вынырнул четвёртый. Этот был высок, светловолос и голубоглаз, бороды не носил. На пальце у него переливался вправленный в золотой перстень огромный голубой камень, что указывало на невероятное богатство. Смерды принялись прикидывать в уме, что это может быть за боярин, когда пришелец очень вежливо, но настойчиво предложил им исчезнуть с озера подобру-поздорову и никому не рассказывать, что они здесь кого-то видели. Говорил он с едва заметным акцентом, выдававшим иноземное происхождение. Сборщики хвороста переглянулись, не зная, как себя вести. Тогда пришелец жестом подозвал их поближе и перешёл на шёпот. Что он там нашептал, неизвестно, однако слова свои подкрепил щедрым жестом, выдав каждому по десять резанов серебром.

Обалдевшие от такой удачи смерды поспешили убраться восвояси. Они и впрямь никому ничего не рассказали — кроме своих жён, разумеется. К вечеру всё селение гудело, как растревоженный улей. А ночью случилась ужасная гроза. Ветвистые молнии резали небосвод вдоль и поперёк, от раскатов грома закладывало уши. Никто из смердов не спал, все боялись лесного пожара, который запросто мог возникнуть от попадания молнии в дерево, и молили наипаче Илью Громовержца, а также Пресвятую Богородицу со всеми угодниками защитить их от напасти. И страстные молитвы были услышаны — никакого пожара не случилось.

После этих ночных безобразий все единодушно сошлись на том, что сборщики хвороста встретили на озере нечистого духа со своими приспешниками. Тем более, прослышав о серебре, на деревеньку налетели тиуны и почти всё отобрали. Едва по одной монетке и перепало беднякам. Ясное дело — серебро сатаны нечистое, как пришло, так и ушло!..

Зато ещё через три дня, как раз на Рождество Богородицы, погода наладилась, и сразу все вернулись в Киев — и Карсидар, и Михайло, и Читрадрива. И даже Данила Романович прибыл со всем своим эскортом. Государь был страшно рад чему-то, глаза его так и сверкали. Немедленно созвав большой военный совет, он сообщил всем удельным князьям, боярам и воеводам, что единолично принял решение не нападать на татарское войско на левом берегу, а всеми силами боронить город. Не слушая более никаких возражений, не ожидая также и одобрения, государь сказал, что позже посвятит всех в подробности плана битвы, после чего удалился из гридницы.