Читаем без скачивания Тайны войны - Юрий Корольков

В последнем разговоре Гитлер не случайно обмолвился об итальянских летчиках. Муссолини надоедал с предложениями о помощи, рвался принять участие в налетах на Англию. Авиационные эскадрильи под командованием генерала Фужье были готовы по первому приказу отправиться на французское побережье. Муссолини заискивал, лебезил, писал о союзном долге, готовности нести жертвы во имя общей победы.

«Я готов, – писал он, – принять самое непосредственное участие в штурме острова как сухопутными, так и воздушными силами. Вы знаете, как я этого ожидаю».

Гитлер рассудил иначе. Зачем делить с кем-то победу! Станут потом попрошайничать, требовать своей доли. Если надо, Германия сама управится с Англией. Ответил вежливым длинным письмом, но категорически отверг предложение о помощи. Так же, как при вторжении во Францию. Объяснил это тем, что могут возникнуть ненужные затруднения в снабжении двух авиационных армий. Наоборот, Гитлер предлагал свои услуги для бомбардировки Суэцкого канала. В Ливии начались бои, шло итальянское наступление на Египет.

Не помогла и поездка Чиано в Берлин. Гитлер оставался непреклонен. Предложил съездить на линию Мажино, хвастался: смотрите, чего достигли германские вооруженные силы! Чиано осматривал холм Дуомон, подземные укрепления – линия Мажино в полной сохранности перешла к немцам. Чиано поразило, что многие французские специалисты-военные остались на своих постах. Немцы сразу не могли разобраться в сложной системе электрообслуживания, в управлении гидравлической аппаратурой. Пригласили французов. Некоторые согласились – все равно война кончилась.

Приглашение французских офицеров на германскую службу произошло с ведома Петена. Это огорчило, насторожило Чиано, вызвало нечто похожее на ревность. Петен явно переползает в антианглийский лагерь, заискивает перед Гитлером. Если так пойдет дальше, Петен тоже постарается сделать свой вклад, тоже станет просить проценты на капитал. Не лишатся ли итальянцы части добычи? Следует подумать над тем, чтобы отношения Виши с Берлином не стали слишком тесными.

Чиано вернулся ни с чем, если не считать, что Гитлер передал дуче теплое поздравление с наступающим днем рождения и послал ему в подарок эшелон с материалами для светомаскировки. В Риме это было нелишне. Ночами окна драпировали одеялами, пледами, тряпьем, и, конечно, окна просвечивали, как потертые штаны на солнце.

Наступил август. Он не внес ничего нового в военную обстановку в Европе. Черчилль упорствовал, Гитлер выходил из себя. Решил усилить нажим еще одним способом. Двадцать второго августа германские дальнобойные орудия открыли огонь по английскому побережью.

Незадолго перед тем Гитлер обсуждал создавшееся положение с Гессом. Вместе искали пути примирения с Великобританией.

– Англичане не делают никаких предложений? – спросил он.

Гесс давно ждал такого вопроса. Рассказал об открытке, полученной Гаусгофером. Назвал нескольких людей, через которых можно найти контакт с британским правительством. Есть разные пути. Полезен господин Бургхардт – председатель международного Красного Креста в Женеве. Нелишне связаться с Самуэлем Хором. А непосредственно в Англии следует иметь в виду герцога Гамильтона – лорда-стюарда королевского двора. Гесс когда-то встречался с ним на Олимпийских играх в Берлине. У них сложились наилучшие отношения. Гамильтон несомненно может быть отличным посредником.

– Попытайтесь найти с ним общий язык, – сказал Гитлер. – Не тратьте времени. Йодль и Варлимонт получили мое задание готовить план «Барбаросса». «Морского льва» оставим как ширму.

План вторжения в Англию, намеченный на пятнадцатое августа, Гитлер перенес на конец месяца, потом на первую половину сентября. Гитлер семнадцать раз откладывал вторжение. В конечном счете отложил на неопределенный срок.

II

Из всех праздников Франц, пожалуй, больше всего любил химмельфарт – вознесенье. Самый веселый и суматошный. Его называют еще праздником дураков. Это о мужчинах. Химмельфарт – мужской праздник. Женщины остаются дома. В этот день делай что хочешь, хоть на голове ходи. В такой день жены не могут сказать ни слова. Иные мужчины, конечно, пользуются случаем, стараются приволокнуться, забрести к знакомой вдове или еще там к кому. Но Франца, с тех пор как он познакомился с Эрной, не привлекала эта сторона праздника. Просто неплохо провести день в мужской компании, выпить, подурачиться, покуролесить.

С утра мужчины собираются где-нибудь возле локаля, ходят наряженные по улицам – в масках, измазанные сажей, в вывернутых кепках и пиджаках. Потом едут за город поездом или на велосипедах. Кто поискуснее в велосипедной езде, едет задом наперед. Делают все, чтобы было смешнее и нелепее. В химмельфарт все дозволено.

В этот раз Францу не хотелось никуда ехать. Лучше бы остаться с Эрной, понянчиться с сыном. Ему уже три месяца. Такой забавный! Но приятели из пуговичной мастерской уговорили – нечего строить из себя домоседа. Пришлось согласиться. Неудобно держаться на отшибе, тем более что в мастерской он работает недавно. Скажут еще – задается, сторонится товарищей.

Условились встретиться в Панкове, у виадука. Оттуда поехали на канал по сто девятой дороге, что ведет на Бернау. Франц явился в вывернутом пиджаке, без сорочки, в разных башмаках – один коричневый, другой черный. Одну штанину засучил до колен, а на голую шею вместо галстука подвязал какую-то тряпицу. Получилось смешно.

Веселой ватагой тронулись в путь. За Панковым их обогнали легковые машины. В переднем открытом «хорьхе» промелькнул Геринг. В машинах тоже были одни мужчины. Штамповщик Клаус, тот, что уговорил Франца праздновать химмельфарт, сказал:

– Поехали в Каролиненгоф. У Геринга там имение. Вот бы где погулять!

Вскоре свернули в сторону. Ехать на канал передумали и остановились на берегу какого-то озера. Купались, возились, рассказывали непристойные анекдоты, конечно, пили. Когда опорожнили фляги и съели последние бутерброды, решили возвращаться назад. День провели весело. Было еще рано, и Клаус предложил заехать к «грубому Готлибу» на Егерштрассе. Вот где можно похохотать вволю, надорвешь животы. Позже штамповщик признался – там рядом живет у него одна знакомая. Но у озера он ничего не сказал. Если бы знали раньше, может, и не поехали бы – не так-то легко крутить педали через весь город. Но спьяну все одобрили предложение Клауса.

На Жандарменплац задержались. Глазели на канатоходцев. Через площадь на высоте крыш струной натянут был трос. На головоломной высоте он казался тоненькой паутинкой. Две девушки, затянутые в трико, балансируя шестами, шли навстречу друг другу. Зрители, запрокинув головы, следили за ними, отпуская смачные шутки. Канатоходки добрались до середины. Обнявшись, будто танцуя, осторожно поменялись местами и пошли дальше в разные стороны.

Клаус уверял, что ради таких девочек он сам готов влезть на крышу собора. Акробатки благополучно закончили рискованный номер. Поаплодировали и поехали дальше. Ресторанчик «У грубого Готлиба» был совсем рядом, за несколько домов от площади.

Франц никогда здесь не бывал. В первой комнате все столики были заняты. Прошли во вторую, изображавшую задний двор баварской крестьянской усадьбы.

Со стены на посетителей печальными глазами глядела нарисованная рыжая корова. Корова стояла в хлеву и держала во рту клок сена. С другой стороны поднималась глухая стена с выщербленными кирпичами. Тоже нарисованная, но выглядела точь-в-точь как на задворках в деревне. И столики сделаны в форме кормушек. За ними сидели захмелевшие гости, тянули из крохотных подойников пиво. Официанты называли его пойлом. Над головами на протянутой из угла в угол веревке висели старые башмаки, ржавая клетка с поломанной дверцей, скелет обглоданной рыбы, обрывки сбруи, заплатанная штанина, всякая заваль, будто найденная на мусорной свалке.

Клаус успел рассказать, что лет тридцать назад этот ресторанчик открыли безработные актеры. Они сами обслуживали посетителей. Работали официантами и выступали с эстрады. Тогда они были молодыми, а теперь каждому лет под шестьдесят. Но по-прежнему у каждого на спине золотой тесьмой вышиты ласкательные имена: «Францхен», «Паульхен», «Гансхен».

На сковородке с железной ручкой – она служила вместо подноса – Гансхен принес шнапс. Пили из стопочек в форме ночных горшков. Было тесно и весело. Сидели по двое на одном табурете.

Паульхен, отставив поднос-сковородку, взял гитару. Исполнил несколько скабрезных куплетов о еже, влюбившемся в сапожную щетку, о старом муже, который зашел к соседке и наткнулся на злую жену. Хохотали действительно до упаду. В табачном дыму носились грубые шутки и непристойности.

Зал освещали закопченные фонари – такие бывают на скотных дворах. Но вместо свечей в них горели электрические лампы. В разгар веселья Франц заметил в углу за кормушкой-столиком Рудольфа Кюблера. Он сидел, нахлобучив на лоб вывернутую наизнанку шляпу. Францу приятно было встретиться с Кюблером. Подошел, поздоровался: