Читаем без скачивания Порфира и олива - Жильбер Синуэ

Составляя опись добра, ведать которым ему поручили, Калликст был немало удивлен, обнаружив среди прочего несколько кладбищ, в том числе самое старинное, Устричное, что заложено на Соляной дороге еще во времена святого Петра.

На той же самой дороге, по соседству, располагалась так называемая Присциллина катакомба, Коммодильское кладбище, где погребен апостол Павел, а еще Домициллов погост, что на пути к Ардее, и, наконец, на Аппиевой дороге — крипты Луцины.

Эти последние особенно привлекли внимание новоиспеченного диакона, ибо, чем больше он вникал в расположение этой сети кладбищ, тем яснее ему становилось, чего здесь не хватает: кладбища, официально принадлежащего Церкви, не существовало. Таким местом вечного упокоения могли бы стать крипты Луцины[70]. Всего труднее наскрести средства, нужные для приобретения соседних земель, которые на памяти нескольких поколений являются собственностью семьи Ацилиев Глабрионов. Больше года ушло на переговоры, пока владетельное семейство, наконец, пригласило его пожаловать. И вот он с бьющимся сердцем, полный надежд, отправился на эту встречу. Он переходил Фульвиев мост, когда до его слуха донесся взрыв яростных воплей.

— Area non sint! Ни единой пяди! Никаких кладбищ для христиан!

Сердце Калликста тяжко бухнуло в груди. Он придержал лошадь, подождал, держась поодаль. На набережную хлынула толпа мужчин и женщин.

— Area non sint!

Больше сомнений не оставалось. Нельзя было терять ни минуты, надо предупредить Зефирия и других. Резко дернув повод, он развернул коня и поскакал обратно, к вилле Вектилиана.

Он буквально ворвался в парк, окружающий виллу. Спешился и со всех ног бросился в атриум.

— Зефирий! — закричал он, объятый ужасным предчувствием. Он обшарил все комнаты, от триклиния до рабочего кабинета, и, в конце концов, обнаружил папу на террасе в обществе юного Астерия, одного из новых служек. Там же были Иакинф и еще несколько бедняков, ютящихся на вилле из-за крайней нужды.

— Зефирий...

Старик устало махнул рукой:

— Знаю. И на сей раз вид у них решительный. Посмотри...

В сумерках виднелись фигуры, они наступали на виллу с факелами в руках.

— Но почему? Откуда этот новый всплеск насилия?

— Так ты, стало быть, ничего не знаешь?

Иакинф объяснил:

— Как нам только что сообщили, император Септимий Север издал указ, по всей форме запрещающий переходить как в иудейскую, так и в христианскую веру.

— Запрет на крещение?

— Известие пришло из Палестины, император сейчас находится там.

— По почему? Зачем уничтожать мир, достигнутый годами терпимости?

— Поди пойми, что творится в Цезаревой голове. Может быть, от пребывания на Востоке у него проклюнулась идея, что мы опасны для Империи? Для евреев этот указ, собственно, ничего не меняет. Обрезание, без которого не обходится ни одна еврейская семья, всегда было запрещено. Так что нет сомнения — метили прямиком в нас.

— Тут ничего не разберешь. Север верит в чудеса, в волшебство, в магию и пророчества, он, подобно своему сыну Каракалле, поклоняется всем алтарям, нет ни одного святилища, мимо которого он пройдет, не оказав почестей. Он до того религиозен, что уже и в толк не возьмешь, что у него за религия!

— Еще более непостижимо, — вставил Зефирий, — что кормилица Каракаллы была христианкой, кое-кто из наших вхож во дворец, а Юлия Домна, супруга императора, слывущая умницей, не безразлична к религиозным вопросом, и христианство ее весьма интересует. Всего несколько дней тому назад Иакинф по ее просьбе даже послал ей одну небольшую рукопись, он посвятил ее теме воскресения.

— У нас нет выбора, Святой Отец, — вмешался юноша Астерий. — Надо бежать.

На улице между тем нарастал гул толпы. Внезапно глухой шум донесся прямо из атриума, за ним последовал грохот удара.

— Они пытаются высадить дверь! — вскричал Иакинф.

— Это им удастся без труда. Створки там не толще, чем пачка листов папируса.

— Ну же, Зефирий, — поторопил Калликст, — пора уходить. Астерий прав.

Пана посмотрел на диакона, на лице которого явственно читалось смятение. Калликст, словно угадывая его невысказанные мысли, настойчиво возразил:

— Нет, оставаться не имеет никакого смысла. Мученический удел может подождать.

— Но куда же нам идти?

— В крипты Луцины, — предложил Калликст. — Я там недавно предпринял работы, поручил прорыть несколько добавочных галерей, образующих настоящий лабиринт, в котором я один способен отыскать выход. Там мы будем в безопасности и подождем, пока страсти улягутся.

— Но нам никогда не добраться до Аппиевой дороги!

— Надо попробовать. Лошадей возьмем у Марцелла, а темнота нам на руку. Шанс выбраться есть.

Послышался треск, по которому можно было догадаться, что дверь вот-вот уступит.

— Идем. Нельзя терять ни единого мгновения. Еще чуть-чуть, и станет слишком поздно.

Подкрепляя речь действием, Калликст схватил папу за руку и потащил к черному ходу. Астерий, Иакинф и прочие верующие последовали его примеру.

Они достигли стены, проходящей по границе парка. Калликст присел на корточки:

— Скорей, Зефирий, обопрись на мои плечи.

— Но это немыслимо! Мне уже не двадцать лет. И моя нога...

— Надо, Святой Отец! — с мольбой вскричал Иакинф.

— Да я не смогу... Я...

— Зефирий, я тебя умоляю! Вспомни, там, в штольне: я просил тебя проползти под обломком скалы, и ты прекрасно сумел. Действуй так же сегодня!

Жуткие вопли донеслись из атриума. Дверь, в конце концов, разлетелась на куски, людской поток хлынул в освобожденное русло.

— Карабкайся мне на спину!

Он заглянул в глаза папе, и этот взгляд был тверд:

— На сей раз, Зефирий, это я прошу тебя спасти мне жизнь...

С усилием, которое казалось сверхчеловеческим, папа, поддерживаемый Астерием, сладил-таки со своей задачей.

Еще мгновение, и все они перевалили через стену.

— А теперь прочь отсюда, и как можно скорее!

— Моя нога! — простонал Зефирий, корчась на земле. — Бегите без меня. У вас все получится. И да свершится воля Господня.

— А с волей человека ты что ж, совсем не считаешься, Зефирий?

Пренебрегая протестами старика, Калликст поднял его с земли и взвалил себе на плечи. У них за спиной, от перистиля, доносился рев толпы.

Глава LIX

Август 210 года.

— Как нестерпимы все эти кровопролития!

Калликст в ярости швырнул на ложе таблички с последними новостями из Северной Африки, только что принесенные папе.

— Фелиция и Урбия Перепетуя, — печально отозвался Зефирий. — Имена этих двух молодых женщин надолго отпечатаются в пашей памяти. Их смерть во всех смыслах высокий пример. К тому же вчера вечером мне доставили из Карфагена потрясающий документ, писаный Перепетуей собственноручно. Он рассказывает нам драму их пленения.