Читаем без скачивания Падение царского режима. Том 1 - Павел Щёголев

Иванов. – Как вы понимали: почему?… Вероятно, этот вопрос возбуждался: почему такое высочайшее повеление? Это был очень важный момент…

Наумов. – Тут касались вопросов о скоплении войск, и Шуваев, очевидно, предполагал, что эти войска нужны. Я не знаю, сколько теперь войск в Петрограде, но в то время было свыше 400.000. Лично я предлагал их разгрузить поблизости от Петрограда. Предлагал им быстро выстроить удобные деревянные помещения по железным дорогам – на случай необходимости мобилизации… В этот же день было резкое выступление генерала Шуваева по поводу железнодорожного ведомства и непорядков там. Шуваев нападал на Трепова, на все железнодорожные непорядки. Был ряд острых столкновений между ними… Это чрезвычайно тяжело отзывалось на мне лично. Я записывал свои впечатления в дневник: «Крест господень – служить и работать при этой обстановке»… 14 июня у меня отмечено: «Свидание у меня было с Игнатьевым в Могилеве. По его словам называли непрочным положение: Штюрмера, Шуваева и Трепова»…

Иванов. – Скажите, пожалуйста, вы не слышали о князе Андроникове: играл он какую-нибудь роль у Штюрмера и Хвостова?

Наумов. – Я князя Андроникова ни разу не видал и совершенно его не знаю. Между тем, я о нем услыхал с первых же шагов, когда я принял Министерство Земледелия – по поводу его Хивинской концессии…

Иванов. – Но в личную жизнь министров он не вмешивался? К вам не являлся?

Наумов. – Ни разу. Я об Андронникове[*] слышал так же, как о Распутине, и т.д. Я их никого не знал, и решил так себя вести, как и раньше вел, т.-е. определенно отрицательно, если будет со стороны этой компании предъявлено ко мне какое-нибудь требование или известное желание!… Дело Андроникова мне было доложено вскоре по вступлении в министерство. С первым докладом был Глинка и сказал: «О Хивинской концессии будет доложено князем Масальским»… Когда он упомянул об Андроникове, я дело это отложил. Познакомившись с ним, я увидел, что это важное дело и необходимо дополнить сведениями местного генерал-губернатора. Я решил это дело исследовать. Тут вопрос связан с пользованием водой. (Там земля имеет постольку значение, поскольку она орошается.) Это дело было вполне не обследованное, на мой взгляд, не упорядоченное было дело, откровенно сказать – и незнакомое!… Я, по этому поводу, просил от местных властей подробное изложение и сведения о положении дела…

Председатель. – В какой роли выступал Андроников, в роли ли бескорыстного радетеля о повышении производительности земли или культуры России, или это был просто ходатай, заинтересованный в проведении известного предприятия?

Наумов. – Я думаю, что последнее – скорее: Андроников казался одним из тех лиц, которые были заинтересованы новыми предприятиями…

Председатель. – Ваша книжечка исчерпана?

Наумов. – Она всегда к вашим услугам. Из первой книжки вы, между прочим, могли бы увидеть, что за ужас меня обуял, когда меня назначили министром! Так же интересны записи относительно Верховной комиссии. (Я вам некоторые приводил.) Там вы найдете, что морское министерство мною недовольно, в виду моего расследования Царицынского завода, и доводит об этом до сведения государя императора. При чем я отмечаю, что при этих условиях «тяжело работать»… Это было 23 октября 1916 года. Затем относительно члена Государственного Совета Карпова, указывавшего, что мое назначение в министры являлось результатом решения наверху изъять меня из Верховной комиссии, в виду чего он, Карпов – «хвалит за отказ» от поста министра… (Но, к сожалению, этот отказ ни к чему не привел!) Насколько мне помнится, я прошлый раз упоминал о Воейкове?… Я лично с ним интимным образом не был знаком. Придворная сфера для меня, как провинциала, была совершенно незнакома. В результате, я могу давать характеристику постольку, поскольку говорили люди, которым я верил. Так, например, сошлюсь на кн. В.М. Волконского, который 12 января у меня завтракал. Мы давно с ним были знакомы по предводительству. Им было высказано определенно о необходимости отстранить государя от Воейкова, и потом наладить важное дело сближения с Думой. Будучи министром, я видел несомненно, что Воейков играл основную роль, в смысле советчика государя и сопровождавшего его всюду на прогулки. То же самое говорил Шавельский…

Председатель. – Как же представлялось вам и вашему собеседнику: что через Воейкова действуют темные силы и управляют Россией?

Наумов. – Думается, – при содействии знаменитой Вырубовой… Я не знал ее и никогда не видал. Я знаю ее отца, Танеева. Несомненно, основную роль играла сама императрица. Это мое глубокое убеждение! Императрица, видимо, имела огромное влияние, и думается, что Воейков был одним из тех лиц, который этому делу не только не мешал, но считал это за нормальное явление… Итак, главным влиянием пользовалась императрица, не только личным, но и через письма, которые посылала императрица из Царского в Ставку, по поводу тех или других лиц и отношений… Я думаю, что Петр Михайлович Кауфман мог бы многое из этой области показать. Он также скорбел. Он хорошо ко мне относился и высказывался откровенно… Я всегда был таким монархистом, который говорил, что «не родина – для царя», а «царь – для родины». К сожалению, масса было таких лиц, как Штюрмер, которые любили только царя, а родина была забываема… И ради царя, чтобы царя не побеспокоить, чтобы царю было легко, ради этого, – они многое скрывали, или представляли доклад в ином совершенно свете… И я думаю, что государь находился в такой обстановке. А другие лица, которые считали, что сущность монархического правления – не только благо царя, но и благо родины, говорил с государем откровенно обо всем;[*] но это всегда действовало на государя (я, по крайней мере, заметил) очень раздражающе!… Когда касались вопроса какого-нибудь неприятного, государь обычно уклонялся: делал вид, как будто бы рассеянно слушал… Чувствовалось, что он к вам невнимателен… Или быстро какой-нибудь вопрос задавал, на который приходилось отвечать, обрывая нить того, что хотелось сказать… Думается мне, что Воейков был в этом отношении наиболее вредный советчик, который, очевидно, в угоду характеру государя, старался всяческим образом неприятные доклады сглаживать последующими прогулками, разговорами… Я помню, Шавельский (это было в июне месяце, когда назрел вопрос относительно моего ухода) был со мной откровенен, разговаривал о положении вещей, о влиянии Распутина, о том, что он предупреждал государя о роковом будущем; но, к сожалению, разговоры о Распутине ни к чему не приводили… Я сказал ему тогда: «Да, видимо, – это наше общее положение!…» Вот тогда Шавельский, мне помнится, сказал: «Часто я говорил государю о положении дела, но государь относился к этому поверхностно и невдумчиво»… Шавельский говорил о Воейкове: «Я этого Воейкова, в конце концов, испугал тем, что если случится народное какое-нибудь возмущение, то поверьте, вас не пощадят»… Тогда, будто бы, Воейков стал тоже по отношению внутренних событий более осторожен, и стал как будто бы говорить государю по поводу взаимоотношений Царского Села; о влиянии темного застенка в Царском Селе на ход дел в Ставке и внутреннее управление вообще… Шавельского, я думаю, комиссии тоже интересно было бы опросить, ибо думаю, что это – человек безусловно порядочный. Просматривая сейчас свою книжку за 1915 год, я считаю небезынтересным сообщить следующую отметку: «28 декабря 1915 года государь был в Царском, и мой доклад как раз совпал с этим числом. В этот же день приезжал государственный секретарь Крыжановский с докладом государю о назначении председателя Государственного Совета и членов Государственного Совета на 1 января 1916 года»… И вот, к моему глубочайшему изумлению, как участника Петровской Верховной комиссии, Крыжановский мне сообщил о возможности на 1-е января назначения Сухомлинова членом Государственного Совета… От этой вести я пришел в ужас!… Но потом, через несколько дней, тот же Крыжановский по телефону мне сообщил, что Сухомлинов не будет назначен. Но тогда, после первого сообщения, я по телефону начал говорить с некоторыми моими сотрудниками по Верховной комиссии. Они пришли в большое смятение: «Если это будет – сказано было нами – то будет общее возмущение, и то, чего все опасаются, случится гораздо раньше»…

Приложение.

Письменные объяснения А.Т. Васильева

чрезвычайной следственной комиссии.

I.

На предложенные мне вопросы отвечаю.

С конца июня 1913 г. по 7 ноября 1915 г. я исполнял обязанности вице-директора департамента полиции, а со 2 октября 1916 г. состоял директором того же департамента.