Читаем без скачивания Древо человеческое - Патрик Уайт

Но каким-то таинственным образом он осознал торжественную огромность этой системы, он даже чуть заерзал на своем стуле и с неприязнью смотрел на молодого человека, который перепрыгнул через изгородь и зашагал к нему, не по дорожкам, а прямо по грядкам, твердо убежденный, что его миссия требует прямолинейных средств и путей.

А Стэн Паркер съеживался все больше и больше. Он теперь не любил разговаривать с чужими. Кожа у него стала как бумага, при определенном освещении казалось, что она просвечивает насквозь. Его зрение сократилось до рудиментарного своего состояния, он видел предметы в необычном и, может быть, в самом верном ракурсе.

Молодой человек сразу же разразился речью, подойдя к старику, который намеренно не поднимал глаз и следил только за приближавшимися ботинками, с хрустом топтавшими переплетение бурых стеблей клевера.

– Хочу с вами немножко побеседовать, сэр, – сказал молодой человек, адресуясь к пуговице на вязаной шапке старика. – Я шел мимо, и вижу, вы тут сидите, а денек и взаправду прекрасный.

Сэр, – подумал старик, – вежливый какой. Должно быть, студент, что ли. Но все же втянул шею, морщинистую, как у черепахи.

– И когда я увидел вас, сэр, мне захотелось напомнить вам о евангелии, – продолжал молодой человек, – и о господе нашем. Хочу рассказать вам, как я познал на своем опыте, что даже самые закоренелые грешники могут обрести спасение.

Старику стало тошно.

– Я был дорожным рабочим. Не знаю, известны ли вам условия жизни в рабочих лагерях, – сказал молодой человек, и видения этой жизни всплыли перед его взором столь ярко, что совсем вытеснили из памяти и его миссию, и этого старика.

Молодой евангелист, знакомя старика со своей жизнью, был предельно откровенен.

– По субботам-воскресеньям почти всегда пьянство и блудодейство, – сообщил он. – Мы, бывало, бегали в ближайший поселок и притаскивали выпивку. Вино, главным образом, мы готовы были головы разбить, такая нам охота выпить была. И бабенки к нам повадились, прознали дорогу в лагерь. Даже чернокожие приходили.

Старику стало нестерпимо тошно.

Молодой же, когда кончился этот оргазм, простер к старику ладони и рассказал, как однажды он пап на колени и на него снизошла благодать.

– Так может случиться и с вами, – сказал он и опустился на одно колено, всеми порами своими источая пот.

– Гм-гм, – прочистив горло, начал старик. – Что-то я не очень уверен, что предназначен для спасения.

Евангелист ответил юношески-скептической усмешкой. Никаким там хитростям не устоять против парового катка веры.

– Вы не понимаете, – сказал он улыбаясь.

Если ты в твои годы способен понять, с чем я боролся всю свою жизнь, – тогда это чудо, подумал старик.

Он отхаркнулся и сплюнул на землю прямо перед собой. Он слишком долго сидел в одном положении и чувствовал тяжесть в груди от скопившейся мокроты.

– Я слишком старый, – монотонно произнес Стэн Паркер.

Он и вправду очень устал. Ему хотелось побыть одному.

– Но ведь блаженство спасения, – не унимался евангелист, чья шевелюра вздымалась надо лбом ровными волнами, – это великое блаженство, дается каждому просящему, стоит только протянуть руку.

Старик заерзал на стуле. И ничего не сказал. Великое блаженство сияло в этом зимнем дне. У старика слегка закружилась голова.

– А вы, кажется, упрямый, дружище.

– Не будь я упрямым, меня бы здесь не было.

– Может, вы в бога не верите? – спросил евангелист, который уже начал поглядывать по сторонам в поисках стимула для дальнейшей исповеди. – Могу вам книги показать, – подавляя зевок, добавил он.

И тогда зрение, пусть даже искажающее, но свое собственное, вдруг открыло некую истину старику, казалось бы безнадежно прижатому в угол. И все для него прояснилось.

Он ткнул палкой в комочек выплюнутой мокроты.

– Вот он, бог, – сказал он.

Плевок на земле поблескивал остро и независимо.

Молодой человек слегка насупил брови. Надо же, каких только чудаков не встретишь!

– Ну, вот что, – сказал он. – Я вам оставлю эти книжки. Вы их почитайте. Не спеша. Тут есть совсем нетрудные.

Его томило преступное желание выпить. Поскорей бы добраться туда, где кончается дорога.

Он ушел, и, смыкаясь за ним, еще хлопали и шлепали листвой невысокие кусты, и черный пес, тыча в землю сухим кончиком носа, обнюхал его следы, а старик все не отрывал глаз от алмазно блестевшего плевка. Глубокое проникновение в суть вещей наполняло его грудь великой нежностью. Даже самые непонятные, самые отвратительные случаи в его жизни стали сейчас ясными. В свете этого дня. Хоть бы подольше меня не трогали, подумал он, оставили бы мне этот покой и ясность.

Но почти сразу же зачем-то понадобилось прийти его жене.

– Стэн, – сказала она, приблизясь, а он еще раньше узнал ее по тому, как хрустела трава под ее больной ногой. – Стэн, что я тебе скажу – ты не поверишь! Я сейчас сгребала граблями сорную траву у сарая, где был тот розовый куст, что мы пересадили к дому, ну, помнишь, наша старая белая роза, и знаешь, что я нашла, Стэн? Ту серебряную терочку для мускатного ореха, которую миссис Эрби подарила мне на свадьбу! Погляди.

– А, – произнес он.

Что это за никчемная штучка? Он ее не помнил.

Тени ветвей прошли по его лицу, затемняя зрение. Запах фиалок висел холодной пеленой.

– А мы-то думали на того прохожего, что торговал магнетической водой, – сказала Эми Паркер.

Лицо у нее было довольное. Видно, она и сама плоха, если может подозревать других в самом худшем. Однако иногда, хотя и редко, подозреваемый оказывался невиновным.

– Конечно, – сказала Эми Паркер, – она вся облезла и никуда не годится. Хоть мы ей и не пользовались никогда.

Она пошла было прочь, но вернулась обратно, взяла его руки в свои, словно два неживых предмета, заглянула ему в лицо и спросила:

– Тебе ничего не нужно, Стэн?

– Нет, – сказал он.

Что она теперь могла ему дать?

Она и сама почувствовала это. Она ушла и принялась бродить по саду в поисках какого-нибудь дела.

Сквозь лакированную листву деревьев падали холодные, синие тени. Несколько валунов, пролежавших все эти годы в саду – потому ли, что их слишком трудно сдвинуть с места, а вернее, потому, что все о них и думать забыли, – сейчас в густом бронзовом свете приняли огромные размеры. В этот час очертания предметов расплывались, как в тумане, либо разрастались и обретали благородную четкость минерала.

Стэн Паркер медленно поднялся со стула. Чтобы пройтись. Несмотря на онемевшее бедро.

Я верю в этот лист, – усмехнулся он, проткнув лист палкой.

Пес, волоча по-зимнему облезший плюмаж хвоста, потащился за стариком, а он шел очень медленно, дивясь невероятности земных предметов и неосязаемому пламени заходящего солнца. Оно сейчас стояло у него в глазах.

Когда он добрался до той стороны дома, где сучковатый куст жимолости чересчур разросся, вытянулся вверх и царапал стену, жена его уже стояла на нижней ступеньке.

– Ты что, Стэн? – спросила она.

На лице ее был испуг.

Я верю, – думал он, – в трещины на дорожке. Где кишат муравьи и надсаживаются, возводя свои укрепления. Но все же надсаживаются. Как это мучительное солнце на ледяном небе. Кружится и кружится. И надсаживается. Но весело. До того, что он задрожал. А небо опять затуманилось.

Он стоял, ожидая освобождения от тяжести своего тела, и страстно желал какой-то последней ясности. И она пришла, простая, как его собственная рука. Стало ясно, что в результате всех сложений и умножений будет только цифра Один, и никакая другая.

– Стэн! – крикнула, подбежав к нему, жена, ужаснувшись, что он уже ушел от нее.

Стоя на растрескавшейся бетонной дорожке, они прильнули друг к другу, их души боролись вместе. Она бы вытащила его обратно, если б могла, чтобы он разделил с нею неминуемый приговор, который она сейчас не могла представить себе иначе как одиночное заключение на всю жизнь. И она старалась удержать его всей силой своего тела и своей воли. Но он ускользал из ее рук.

– А-а-a! – закричала она, когда он упал на дорожку.

И не отрывала от него глаз.

Он не мог ей сказать, что она ничего не увидит на его лице. Она уже была слишком далеко.

– Это ничего, – выговорил он.

Она поддерживала его голову и все вглядывалась в его лицо, даже тогда, когда на нем уже нечего было прочесть.

Эми Паркер рыдала недолго, потому что она часто представляла себе, как это будет. Она, грузная старуха, неловко поднялась на ноги, порвав чулок, и со щемящей нежностью в сердце пошла через сад позвать людей, они придут и помогут ей в необходимых делах. Она внушала себе, что это будет для нее большой поддержкой. И мальчик Элси тоже, ее внук, в чьих глазах ее невнятная, таинственная жизнь станет в конце концов ясной.

Она завернула за угол пустого дома. Немножко поплакала по чему-то, что осталось от любви и привычки и не покидало ее. Стэн умер. Мой муж. В этом бесконечном саду.