Читаем без скачивания Каллисто - Георгий Мартынов

— Здравствуйте! — сказала она, приветливо улыбаясь. — Рада вас видеть. Благодарю, что согласились исполнить желание Дьеньи.

«Так и есть», — подумал Широков.

— Мы хотели бы увидеть детей, — сказал Синяев.

— Для этого вам придется заглянуть к нам немного позже. Дети на берегу. Вы же знаете порядок, Дьеньи, — обратилась она к дочери.

— Я думала, что в этом случае…

— Свидание с гостями планеты взволнует детей, и они не будут спать после купания. Кто из вас Широков? — неожиданно спросила она, с трудом произнося русскую фамилию.

Синяев указал на своего товарища. Петр Аркадьевич почувствовал себя неловко, когда узкие глаза матери Дьеньи с пристальным вниманием обратились на него.

«Георгий прав, — думал он, молча позволяя рассматривать себя. — Она говорила обо мне с дочерью».

Он не знал, что сказать. Все это было очень странно, с земной точки зрения.

— Ваше имя Пьетя?

— Петр, — ответил Широков. — У нас на Земле имена часто произносятся по-разному, в зависимости от отношений между людьми.

— Рьиг Диегонь называет вас Пьетя.

— Да, он мой друг и гораздо старше меня. Я ничего не имею против, чтобы и вы называли меня так.

— Хорошо. А меня зовут Мьеньо.

Широков вспомнил, что слышал уже такое имя от Диегоня несколько лет тому назад, на Земле.

— Если не ошибаюсь, — сказал он, — так зовут одну из дочерей Рьига Диегоня.

— Да, это верно. На Каллисто имена часто повторяются. Фамилии — никогда. — Она еще раз осмотрела Широкова с ног до головы пристальным, словно оценивающим взглядом, потом повернулась к дочери: — Соединитесь со мной, когда будете одна. Надеюсь, — прибавила она, обращаясь уже ко всем, — что сегодня увижу вас еще раз. Дети будут рады поговорить с вами. Теперь мне пора на берег.

— Даже чересчур откровенно, — сказал Синяев, когда экран был отсоединен от Куссуди. — Я даже не предполагал, что угадал так точно.

— Обижаться на них нельзя, — ответил Широков. — Таковы их понятия.

Ему было неловко перед Гесьянем и Линьгом, на глазах которых произошел этот эпизод, но оба каллистянина как будто ничего не заметили.

«Будем говорить прямо, как они сами», — решил Широков и, обратился к Дьеньи:

— Почему ваша мать обратила на меня такое особое внимание?

Дьеньи ответила с такой откровенностью, какой он не ожидал от нее:

— Потому, что я много говорила ей о вас. Вам должно быть понятно почему.

Широков смешался.

— Что показывать дальше? — выручил его Гесьянь.

— Не знаю.

— Можно соединиться с какой-нибудь станцией погоды? — спросил Синяев.

— Вообще нет, но вам можно. Включаю дежурную станцию Атилли.

«Открылось окно» в большую, просто обставленную комнату. Несколько кресел, стол. Вдоль стен стояло много не то шкафов, не то каких-то ящиков, по-видимому металлических. Между ними находились экраны. Синяев не заметил ни одного прибора, ни одного аппарата, которые, по его представлениям, обязательно должны были находиться на такой сугубо технической станции. Обыкновенная комната с несколько необычной обстановкой — и только.

В ней находилось двое. Один стоял склонившись над столом, рассматривая не то план, не то какую-то схему, другой что-то делал у одного из шкафов. Оба повернулись, привлеченные звуком вызова, а когда увидели, кто вызывает их, подошли к экрану.

— Наши гости, — сказал Линьг, — хотят познакомиться с вашей работой.

— Мы будем рады помочь им в этом, — ответил один из дежурных.

Это были инженеры погоды, как называлась на Каллисто их специальность.

Разговор продолжался долго, но его вел один Синяев. Широков не задал ни одного вопроса. Он внимательно слушал даваемые объяснения, следил за демонстрацией вызова дождя, но несколько часов спустя попросил Синяева рассказать, что именно им говорили.

Мысли Петра Аркадьевича были далеки от вопросов погоды.

Экран перенес их в Институт архитектуры. Здесь они встретились с людьми, проектирующими новые города, которые должны были появиться на новом, сейчас еще пустом месте. Им показали планы, макеты, рисунки зданий.

Широкову и Синяеву Атилли казался городом дворцов, но в сравнении с тем, что должно быть построено, он был довольно скромен.

— Почему вы проектируете исключительно роскошные здания? — спросил Синяев. — Мне кажется, что и более скромный дом может удовлетворить человека. И почему ни один дом не похож на другой?

— Все, что окружает человека, — ответили ему, — должно быть красиво. Это делает жизнь приятнее. А вкусы у людей разные. На Каллисто еще не все красиво. Мы стремимся к тому, чтобы все города перестроить по-новому. Чем лучше жизнь, тем больше возрастают потребности.

— Где же предел этим потребностям?

— Пока его не видно. Да и вряд ли он может быть достигнут.

— Теперь покажите какое-нибудь строительство, — попросил Синяев. — Хотя бы дома.

Гесьянь соединился с дежурным по сектору и поговорил с ним.

— В Атилли сейчас ничего не строится, — сказал он. — Придется немного подождать. Нас соединят со строительством нового завода, недалеко отсюда.

— А почему нужно ждать?

— На строительной площадке нет экрана. Но его установят очень быстро.

— Зачем же такое беспокойство? Мы рады посмотреть что-нибудь другое.

— Никакого беспокойства нет. Мы рады доставить вам удовольствие. Ждать придется недолго.

Линьг стал рассказывать о способах производства. Его рассказ был настолько интересен, что Широков забыл все свои мысли и слушал так же внимательно, как и Синяев, у которого не было причин задумываться о посторонних вещах.

По словам Линьга получалось, что все производимое на планете предметы обихода, средства транспорта, одежда, продукты питания, сами машины, — все изготовлялось без участия человека.

Невольно создавалось впечатление, что человеку нечего делать на планете, отданной во власть «умных» машин.

Линьг улыбнулся, когда Широков вслух выразил эту мысль.

— В этом впечатлении, — сказал он, — виновато мое изложение. Я говорю как инженер. Ничего подобного, конечно, нет и не может быть. Как бы ни была сильна машинная техника, как бы мы ни автоматизировали производство, человек был, есть и всегда будет главной движущей силой прогресса. Никакая самая «умная» машина не может заменить творческого разума. Никак не может создаться положение, при котором человеку нечего будет делать. Можно создать машину, целый завод, который будет работать практически бесконечно, без вмешательства человека. Но такой завод будет выпускать всегда одно и то же. Очень непривлекательна станет жизнь, если все, что вас окружает, всегда будет одно и то же. Это не жизнь. У нас все меняется, и меняется часто. Очень многое в современной жизни нас не удовлетворяет. Машина — помощник, но не более.