Читаем без скачивания Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

Ариетта почувствовала первые схватки в день Рождества Богородицы, 8 сентября 1362 года. Дама-родовспомогательница вместе с Франсуа находилась в большом, еще не оконченном зале, когда явились сообщить об этом. Узнав новость, акушерка встала на колени, перекрестилась и сложила руки.

— Боже, сделай так, чтобы это был мальчик!

— Почему непременно мальчик?

— Потому что девочки, появившиеся на свет в день Рождества Пресвятой Девы, умирают девственницами. Это всем известно!

Франсуа презирал бабьи суеверия.

— Если родится девочка, я не собираюсь делать из нее монашку.

Прежде чем подняться в комнату Ариетты, куда ее призывали обязанности ремесла, повитуха посмотрела на Франсуа с трагическим видом.

— Девственными умирают не только монашки, монсеньор. Дети — тоже!

Роды проходили трудно. Когда дама-родовспомогательница объявила, наконец, матери еле слышным голосом, что это девочка, Ариетта не проявила никакого огорчения. Может, ей была неизвестна эта примета?

Она протянула руки к младенцу:

— Иди ко мне, Катерина!

Когда ему принесли ребенка, Франсуа находился в часовне. Он надеялся на маленького Луи, но это оказалась маленькая Катерина. Что ж, будущий рыцарь де Вивре появится позже… Священник находился на месте. Как и было условлено, он немедленно приступил к так называемому «малому крещению», быстрому обряду, к которому прибегают, когда имеется какая-то опасность для жизни ребенка или отсутствуют крестные родители. Настоящие крестины состоятся зимой, когда прибудут граф и графиня де Танкарвиль… Во время краткой церемонии Франсуа молил святого Людовика, святого Франсуа и всех святых о счастье для своей второй дочери. Потом отнес ее спать. Изабелла занимала его бывшую комнату на втором этаже донжона, с восточной стороны; Катерину поместили в комнату напротив, которая раньше принадлежала Жану. Франсуа сам проследил за тем, как малютку уложили в бретонскую кровать вместе с кормилицей. Это был красивый большой младенец, пышущий здоровьем. Он поцеловал ее и, успокоенный, поднялся этажом выше, к своей жене, чтобы проведать ее.

Катерина де Вивре умерла на самом исходе дня, в час вечерни. Как только кормилица поняла это, она побежала сообщить новость родителям. Франсуа онемел от потрясения. Ариетта слабо улыбнулась:

— На то была воля Божья. Мы быстро сделаем замену…

Франсуа безмолвно сжал руку жены, и ее слова оказались единственной надгробной речью, сказанной над маленькой Катериной де Вивре. Смерть ребенка в те времена была событием самым заурядным, самым обыденным, насколько это возможно. Так случалось в среднем один раз из двух. По этому поводу не полагалось ни слишком негодовать, ни слишком убиваться. Иначе во что превратилась бы жизнь?..

Спустя какое-то время Ариетта заснула. Франсуа оставил ее одну и поднялся на дозорную площадку.

Луна была наполовину скрыта облаками, которые стремительно гнал ветер. Лабиринт в этом неверном освещении выглядел зловеще. Внизу, в часовне замка Вивре, пели отходную… Этой сентябрьской ночью исчезла Катерина, маленький огонек, вспыхнувший и погасший в один и тот же день, невинное существо, познавшее рай, не познав жизни. Ариетта права: такова воля Божья. Но почему Бог так судил? Приход Катерины де Вивре на эту землю навсегда останется крошечной тайной…

Луна скрылась совсем. Франсуа сказал себе, что и весь этот год все было черно. То, что он пережил со времени своего отъезда в Сольё, странно напоминало ему пережитое во время чумы: бесконечную и нудную череду ужасов…

С дозорной площадки теперь не было видно ничего; доносились только звуки отходной. Франсуа решил вернуться в свою комнату. Пока он спускался по лестнице, ему в голову пришла все же одна утешительная мысль, единственная в этой сумеречной веренице: благодаря Ариетте он больше не боялся черного сна.

Глава 16

«БОЖЬЯ МАТЕРЬ, ГЕКЛЕН!»

Чтобы развеять грусть, Франсуа был не прочь хоть завтра отправиться на войну. Но в Бретани по-прежнему длилось перемирие, да и во Францию никто не призывал сира де Вивре. Тогда Франсуа решил посвятить себя военным упражнениям и охоте. Пристрастие дворянства к занятиям, требующим грубой физической силы, вовсе не было признаком зверства, грубости или пустоты. Это была совершенная необходимость. Скакать верхом и сражаться в доспехах весом сорок—шестьдесят фунтов, управляться с таким оружием, как копье или меч, требовало исключительного физического развития. Затравить оленя или кабана в чаще или молотить по «чучелу» было для них единственным средством поддерживать себя в форме. Стоило распуститься на неделю-другую, и вот уже появлялся жирок, не хватало дыхания, а вслед за этим маячила и смерть в ближайшем сражении…

Итак, Франсуа упражнялся во владении оружием. Начал он, вполне естественно, с того, что избрал своим напарником Оруженосца. И этот Оруженосец, чьего имени Франсуа не захотел знать, немедленно его удивил. Совершенно непохожий на своего несчастного предшественника, столь же худощавый, насколько тот был массивный, он осмелился в первое же занятие бросить своему господину невероятный вызов:

— Вы не сможете победить меня на мечах, монсеньор. Бьюсь об заклад, что я вас первый задену.

Франсуа пожал плечами. Он уже сожалел, что взял к себе на службу этого дохляка, который к тому же оказался еще и бахвалом. По своему обыкновению Франсуа не бросился первым в атаку, а выжидал, желая посмотреть, как поведет себя противник. Оруженосец приблизился к нему, замахнувшись мечом. Но в последний миг, перед самым выпадом, он вдруг с ловкостью жонглера перебросил оружие из правой руки в левую и ударил Франсуа в правый бок. Если бы он разил по-настоящему, его господин был бы мертв…

Франсуа разозлился так, как с ним редко бывало.

— Это не по правилам! Удар не считается!

— В бою еще как считается! И многим от него уже никогда не встать.

— Кто тебя этому научил?

— Природа, монсеньор. Я левша. Держу оружие, как все, в правой и меняю руку в последний момент. Хотите, продолжим?

Франсуа согласился. Еще много раз он дал себя победить, пока не понял, наконец, что самое главное — следить за взглядом Оруженосца. Его глаза выдавали крайнюю сосредоточенность и вспыхивали за долю секунду перед тем, как тот проделывал свой трюк. Оставалось лишь поймать этот миг, и тогда отбить удар уже не составляло особого труда. Оруженосец больше не настаивал и переложил меч в левую руку.

— Обойдемся без неожиданности, монсеньор. Просто бейтесь против меня, и все. Уверяю вас, это гораздо труднее, чем вы думаете!

Франсуа согласился, но немедленно испытал множество затруднений. Каждое соприкосновение мечей сбивало с толку, и ему едва-едва удавалось отбивать атаки. В конце концов, один удар, еще более непредвиденный, чем другие, настиг Франсуа. Он в сердцах бросил оружие наземь.