Читаем без скачивания В дебрях Даль-Гея - Юрий Тупицын

— Будет, — согласился Всеволод, поглядывая на товарища с непонятной для самого себя грустью. — А если Мира убедить не удастся? А он — командир, ситуация — аварийная, Лена же человек дисциплинированный.

Лобов кивнул.

— Дисциплинированный. — Он вздохнул. — Если убедить Мира не удастся, они пополнят свои запасы на «Антаресе» и уйдут на Уикту. Но, может быть, они все-таки подождут месяц-другой!

— Может быть, и подождут. А может быть, и не подождут! Как их встретит Уикта? И как мы будем их искать? Если силовое воздействие исключено!

В глазах Лобова мелькнула лукавинка.

— У меня есть пароль к моноцитам.

— Какой пароль?

— Я встречался с Андреем Дзю. И он дал мне пароль к Туку, с которым дружил больше других.

— Никогда не слышал о пароле! — В эмоциональности Снегина слышалось не столько недоверие, сколько возмущение — в конце концов, разве не ему, командующему дальним космофлотом, полагается первым узнавать о таких вещах?

— Андрей Андреевич никому и не говорил об этом.

— А тебе сказал?

Лобов кивнул:

— Мне сказал.

Эпилог

Ударная волна гравитации от вспышки новой звезды, белого карлика тесной звездной пары — ВМ 1713 по каталогу службы безопасности, рассыпалась в двух-пяти часах хода на крейсерской гиперсветовой скорости от пролива Персея.

— Попадание в десятку! — удовлетворенно констатировал Снегин, когда Клим доложил результаты обсервации. Он гордился работой отдела астрофизики, сумевшего выбрать и саму звездную пару, и гравитационный заряд подпространственной торпеды. И не скрывал этого!

Серфинг прошел гладко. Сказались пилотажные тренировки, которыми изнурял себя не только Лобов, но и Снегин в период подготовки к экспериментальному полету. Тренировались на пилотажной модели «Перуна», условия серфинга задавались математическим имитатором процессов ударной гравитации. Сначала в простых, а потом во все более сложных условиях, вплоть до критических по углам подхода и характеру переднего фронта ударной волны.

— В общем-то, как на тренажере, — сказал Иван, снимая со штурвала руки. И тыльной стороной левой кисти провел по лбу, стирая капли пота — непросто дался ему этот экстремальный получасовой пилотаж.

Реплику Лобова экипаж «Перуна» встретил дружным смехом. Смех этот был естественной разрядкой того высокого, хотя и незаметного внешне напряжения, в котором космонавты находились последние часы. Служба безопасности перед запуском торпеды в точку Лангранжа поверхности Роша еще раз уточнила вероятность благоприятного исхода встречи ударной волны и последующего серфинга. И сообщила ее значение на борт «Перуна», уже стоявшего на исходной позиции в рукаве Ориона. Эту вероятность, вероятность жизни в противовес гибели, равную семидесяти шести процентам, каждый из находящихся на борту серфингуюшего корабля все время держал в голове. Семьдесят шесть! Много это или мало? Все зависит от точки зрения. Если сидеть в ЦУПе, центре управления полетом, семьдесят шесть процентов выживания выглядят приемлемо, но когда сидишь в кабине идущего на гиперсветовой скорости корабля, слышишь команду запуска гравитационной торпеды и знаешь, что через считанные секунды обрушится ударная волна, способная разнести тебя в молекулярную пыль, счет идет другой. Разум, как ни старайся, упрямо цепляется не за вероятность благополучного исхода, а за вероятность гибели. И двадцать четыре процента начинают казаться непомерно большой, к тому же ужасно несправедливой цифрой. Это значит, что из четырех попыток серфингирования одна, как это ни печально, кончится катастрофой. А какая — четвертая или же сразу первая — неизвестно!

Итог причинам смеха подвел Кронин, заметивший с напускной серьезностью:

— Я тоже не заметил особой разницы между тренажером и полетом на серфинге. И в том и в другом случае — это своего рода хождение по бревну. По существу процесса — разницы никакой. Но в первом случае бревно лежит прямо на земле, а во втором — перекинуто через пропасть, на дне которой бушует горный поток.

Инженер, конечно, шутил. Он шутил потому, что именно в такой форме, привычной для себя и приятной для других, привык снимать напряжение рискованных ситуаций. Он шутил и потому, что за это время Иван Лобов не проронил ни слова. Мысленно Иван был уже там, за проливом Персея. Пройдет два с небольшим часа, «Перун» пройдет этот пролив и вынырнет из гиперсвета в живое, эйнштейново пространство. Иван выйдет на связь с «Антаресом»… И все станет на свои места!

Надежда, если она поселяется в душе такого человека, как Иван Лобов, обладает завораживающими свойствами. Убедив себя, что Лена и Мир Сладки живы, Иван сумел убедить в этом и других. И за хлопотами программы экстраординарного полета на гравитационной волне эта убежденность как-то незаметно превратила надежду в реальность. Подсознательно у экипажа «Перуна», включая и самого Лобова, укрепилось мнение, что самое главное — это серфинг. Благополучный серфинг! А далее серьезных проблем уже не будет, вопрос о спасении Лены и Мира Сладки решится как бы сам собой. Разум Лобова полусознательно отворачивался от того жгучего факта, что вовсе неизвестно — уцелел бортовой шлюп «Денеболы» или нет, живы Лена и Мир Сладки или погибли. «Потом, это все потом! — твердил торопливо разум, когда внимание Ивана невольно обращалось к этому вопросу вопросов. — Сначала серфинг, все остальное потом!» И вот это самое потом наступило. И грызло — сердце, душу и разум Ивана Лобова. Ждать оставалось два часа. Всего два часа, долгих, проклятых часа, полных вспышек надежд и тщательно скрываемого отчаяния!

Лобов взглянул на Снегина:

— Мне кажется, теперь тебе надо занять левое кресло, Всеволод.

Синие глаза Снегина похолодели.

— Почему?

Вопрос прозвучал излишне резко, и Снегин пожалел об этом. Он всегда был самолюбив, а поэтому и обидчив, знал за собой этот недостаток, старался блокировать его, но… То, что легко удавалось ему в служебном кабинете, на совещаниях и советах, не всегда давалось в области личных контактов. Всеволоду показалось, что Иван просто жалеет его и в утешение, потакая чужим амбициям, уступает ему командирское кресло и право пилотировать корабль от первой руки. А пожалел Снегин о своей резкости потому, что тут же, вторым ходом мысли понял — не до жалости и не до чужих амбиций сейчас Ивану. Но слово, излишне резкое в корабельной атмосфере, уже вылетело — не поймаешь его, как это хорошо известно. Но Иван или не обратил внимания на его резкость, или попросту ее не заметил.

— Ради дела, конечно, — ответил он и, видя, что товарищ не вполне понимает его, добавил: — Подустал я на серфинге. Да и вообще, ожидание мучает! Будь я один, собрался бы. А когда есть ты, зачем?