Читаем без скачивания Сара Дейн - Кэтрин Гэскин

— Молчи! — рявкнул он. — Ты говоришь, как уличная девка!

— Ты думаешь этим меня смутить? Послушай меня, Джереми: я не собираюсь испрашивать чьего бы то ни было разрешения на то, что мне сказать или как поступить. Ты это понимаешь? — Она взметнула руки. — О, конечно, мне есть за что быть тебе признательной, и я об этом не забываю тоже. Но моя благодарность не дает тебе права указывать, как мне жить. Что ж, я жила не так, как тебе того хотелось, но жизнь моя не обернулась той катастрофой, которую ты предрекал. Жизнь моя была полна до краев, но если бы я жила по-твоему, то все еще кисла бы над рукоделием, оплакивая Эндрю. Луи знал, какая жизнь мне нужна, и потому на мне женился. Теперь ты понял?

— Да, конечно, понял, очень ясно понял.

— Ну? — спросила она.

Он подошел к ней совсем близко и вперил в нее взор.

— Я понял это настолько ясно, что ухожу отсюда и женюсь на первой же приличной женщине, которую встречу. Единственное мое требование к ней — отсутствие честолюбия и никаких интересов, выходящих за рамки домашнего очага. Я хочу, чтобы она была робкой и покорной. Она будет, по сути дела, наибольшей противоположностью тебе, Сара. Так как если я тебе надоел до смерти, то могу тебе сказать, что я тобой сыт по горло. И я надеюсь, что никогда не увижу ни тебя, ни тебе подобных!

Тут он повернулся и большими шагами вышел из комнаты, на ходу нахлобучивая шляпу. Он распахнул дверь, отчего Эдвардс, который к ней прислонился, влетел в комнату и ухватился за огромную бочку, чтобы не упасть. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что многочисленные сковородки, подвешенные к потолку, закачались и зазвенели. Эдвардс стоял с раскрытым ртом и оглушенно смотрел на них.

— Мистер Хоган ушел, Эдвардс, — сказала Сара, хотя это было очевидно. — Пойди скажи Клепмору, что он может прийти сюда.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Глава ПЕРВАЯ

I

Сара медленно открыла глаза и увидела вокруг себя знакомую спальню в доме на Голден-Сквер. Было июньское утро 1814 года. Каждое утро на протяжении шести месяцев она просыпалась с подобным чувством ожидания, как будто именно в этот день должно произойти что-то необыкновенное. Но через несколько мгновений на нее снова опустилось ощущение разочарования и безразличия. В комнате было сумрачно из-за задернутых занавесок, и она не имела представления о времени. В дом проникали лондонские звуки: уличные крики, грохот тяжелых колес, пронзительные голоса прислуги, подметавшей лестницы домов, разносились в воздухе. Эти звуки уже стали ей знакомы, но смириться с ними она никак не могла — каждое утро они резали ей слух, как в первый раз. Она устремила взгляд на балдахин над головой и сказала себе, что ее раздражение совершенно не обоснованно, но от этого ей не стало легче. Она протянула руку и почти свирепо дернула за шнурок.

Пока она прислушивалась к поспешным шагам, последовавшим за ее звонком, она думала о предстоящем дне. Он мало будет отличаться от предыдущих: нужно будет просмотреть корреспонденцию, возможно, посетить агентов по морским перевозкам и закончить его на вечере в доме леди Фултон на Сент-Джеймской площади. Вряд ли она доберется до постели раньше рассвета. Еще несколько недель назад ее вполне устраивал такой распорядок, она даже не задумывалась над ним, потому что все было ново и интересно. Резкий контраст между этим Лондоном и тем, который она помнила, с его меблирашками на Флит-стрит и Стрэнде, явился для нее бальзамом, исцеляющим от усталости и раздражения, которые порой охватывали ее. Возможность снять собственный лондонский дом, держать карету и хороших лошадей, иметь ливрейных лакеев на козлах, когда едешь на прогулку в парк, — все эти признаки принадлежности к высшему свету, которые показались бы пустой фантазией девчушке, служившей в модном ателье несчетное количество лет назад. Она живо помнила этого ребенка и помнила, как ее ум, заостренный необходимостью выкручиваться и как-то существовать на жалкие заработки Себастьяна, хватался за любую возможность подзаработать, и как она умела изловчиться что-то ухватить, пока не настал день, когда долги Себастьяна заставили их сесть в карету, направляющуюся в Рай. Теперь Сара сама стала уважаемой клиенткой одной из самых модных портних, и в отличие от других клиенток имела забавно-наивную привычку расплачиваться вовремя. У нее было странное ощущение, когда она посещала вечера и приемы, что юная Сара стоит рядом и критически рассматривает обстановку гостиных, туалеты дам и кареты, в которых они прибывали.

Она повернулась в постели и вздохнула. Однажды она наняла кабриолет, потому что слуги удивились бы, что их госпожа заказывает карету, чтобы отправиться на Вилли-ерс-стрит, недалеко от Стрэнда. Она внимательно все рассмотрела: высокие узкие здания, уличных торговцев, грязных детишек, бродячих собак. Это была та улица, где, по словам Себастьяна, она родилась, но никакого ощущения узнавания она в Саре не вызвала. Она недолго пробыла там: юная Сара, очевидно, покинула ее в самый неподходящий момент; а богато одетая дама, ожидающая в кабриолете, вызывала слишком сильное любопытство в этом районе, где не стеснялись в комментариях. Она вернулась на Голден-Сквер с чувством, что утратила что-то очень ей дорогое.

Аккуратная пожилая горничная, мягко постучав, открыла дверь спальни. Она прошла прямо к окну и отдернула занавески: ясное утреннее солнце наполнило комнату своим светом.

— День сегодня, можно сказать, погожий, мэм.

— Да, Сьюзан, — ответила Сара безразличным тоном. Она села в постели и накинула легкую шаль, которую ей принесла горничная, взяла гребенку и провела ею по волосам.

Сара поставила поднос с завтраком на колени.

— А дети? — спросила она. — Они дома или уже ушли?

— Мистер Дэвид и мисс Элизабет дома, мэм. Мне кажется, однако, что мистер Дункан уже ушел. А мисс Генриетта только что начала занятия.

Сара кивнула и с непонятным раздражением стала ждать, когда Сьюзан кончит суетиться и уйдет. Они немного поговорили о туалетах на этот день, горничная ушла, и Сара с удовольствием выпила свой кофе.

Оказалось гораздо легче, чем она предполагала, войти в эту лондонскую жизнь. Луи довольно точно предсказал, как Лондон примет ее. Ей, конечно, было не избежать толков о ее прошлом, но вскоре нашлось много людей среди шикарной публики, которым было гораздо важнее ее нынешнее богатство, чем ее прошлая жизнь, и они с удовольствием общались с ней. Она достаточно ясно сознавала, что большая часть ее новых знакомых — те, чьи приглашения на приемы и обеды она принимала — не принадлежат к высшему кругу, но она отсортировала их и выбрала наиболее привлекательных. Всем, за исключением королевской знати, элегантность и богатство казались единственными критериями, заслуживающими внимания, а этими двумя качествами Сара обладала в полной мере. Разговоры о ее прошлом, конечно, были неизбежны, но ее богатство было оценено очень точно; полузабытая история Луи де Бурже и деньги превратили ее из осужденной воровки в невинную жертву судебной ошибки. Чаще всего ее принимали прекрасно, ею восхищались, ею занимались. Блай, ставший уже вице-адмиралом и проживавший в Ламбете, нанес ей визит: он, казалось, был в восторге от встречи и в своей всегдашней смущенно-неловкой манере принес соболезнования по случаю гибели Луи. Он пригласил ее посетить своего друга и покровителя сэра Джозефа Бэнкса, который, будучи президентом Королевского общества, пользовался огромным влиянием. Для Бэнкса Сара была колониальной редкостью, и казалось, встреча с ней позабавила его. Но что было важнее для него, так это тщательно собранная Луи коллекция образцов флоры, привезенная ею. И для того чтобы получить ее, Бэнкс — в первую очередь ученый — был готов принять Сару у себя в доме. Те, с кем она там встретилась, были сразу же извещены, что она была помилована до истечения срока наказания. У Сары в эти первые месяцы была хорошая причина вспомнить, что она когда-то заслужила благодарность Блая своим поступком.