Читаем без скачивания Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек как отелесненный разум
Традиционно человек определяется как разумное животное, Homo sapiens, или animal rationalis. Но в наше время, когда стремительно расширяется сфера искусственного разума, человека уже приходится определять иначе: не как разумное животное, а, наоборот, как оживотворенный разум, ratio animalis, или как отелесненный разум, ratio corporis. Если среди живых существ, обитателей биосферы, человек выделяется именно как мыслящее существо, то среди разнообразных техногенных форм разума, образующих ноосферу, он выделяется как воплощенный разум, глубинно (пуповинно) связанный с материей природы. Это разум, погруженный в живое тело – в стихию желаний, прикосновений, сближений, проникновений. На фоне мыслящих машин, киборгов, андроидов и других видов искусственного разума, человек – это прежде всего Homo haptikos и Homo eroticus (человек осязающий и эротический). Еще неизвестно, в какой степени будут осуществлены проекты искусственного разума, но уже сейчас очевидно, что по контрасту с ними человек все более определяется как естественный разум, причем акцент переносится на понятие «естественный».
На рубеже XX–XXI веков радикально меняется отношение к телу. Никогда еще не была столь сильна медицинско-спортивная составляющая цивилизации. Если посмотреть на поток медийных новостей, то медицина и спорт, то есть дисциплины исцеления и укрепления тела, занимают в них до трети позиций. Никогда еще наука не продвигалась так глубоко в тайны строения тела, в клеточно-молекулярные механизмы старения и наследственности, в биохимию мозга, в иммунные системы и т. д. Вместе с тем в теле обнаруживается нечто призрачное, как будто оно подходит к какому-то рубежу своей биологической эволюции, перешагнув который утратит ряд своих определяющих свойств: целостности и единичности, индивидуальной невоспроизводимости, пространственно-временной ограниченности.
Тело и информация
Эту новую оптику восприятия тела можно уподобить физической картине мира, резко изменившейся на рубеже XIX–XX веков, когда на месте «исчезнувшей» материи была обнаружена энергия. В середине ХХ века, в работах Нормана Винера, Джона фон Ньюмана, Клода Шеннона и на знаменитых нью-йоркских кибернетических конференциях (Macy Conferences, первая из которых состоялась в 1946 году), происходит дальнейший сдвиг научной мысли от категории энергии к категории информации. И вот уже полвека спустя, с конца ХХ века, материя, в том числе живая, все более рассматривается как способ хранения и передачи информации, одним из плотнейших вместилищ которой является человеческое тело. Однако в плане информационной насыщенности, а также конструктивной изменяемости-пластичности тело все-таки уступает текстам и кодам, оперирующим на электронной основе. Поэтому тело все более рассматривается как первый, «наивный» подступ к новому ноосферному витку эволюции, где сознание, вырвавшись из плена медленной биологической эволюции, будет прямо оперировать текстами и кодами, не нуждаясь в посредничестве тела. Да и само тело все больше подлежит чтению, пониманию, интерпретации, генетической расшифровке, виртуализации – и все меньше таким «старинным» способам его восприятия, как осязание и чувственное наслаждение. «Человеческое тело, наше тело, кажется излишним в своей распростертости, в сложности и множественности своих органов, тканей и функций, потому что сегодня все концентрируется в мозге и генетическом коде, которые целиком исчерпывают операциональное определение бытия», – писал Жан Бодрийяр в книге «Экстаз коммуникации»[381].
То, что казалось интеллектуальной провокацией, вскоре стало догмой новых научных идеологий и культурных движений. Вот как характеризует это мировоззрение Кэтрин Хейлз, специалист по виртуальной реальности и гуманитарным аспектам кибертехнологий:
…Тело преимущественно, если не всецело, есть языковая и дискурсивная конструкция. С развитием кибернетики, которая отделила информацию от ее телесного воплощения (stripped information of its body), согласуются гуманитарные теории дискурса, особенно археология знания Мишеля Фуко, который рассматривал тело как игру дискурсивных систем. Хотя исследователи в физических и гуманитарных науках так или иначе признавали важность материальности, тем не менее они вместе создали постмодерную идеологию, согласно которой материальность тела вторична по отношению к тем логическим и семиотическим структурам, которые в ней закодированы[382].
И хотя сама Хейлз утверждает незаменимость и неотменимость воплощенных форм сознания, она не может не признать, что современная теория в основном «постчеловечна» – «ставит информационную модель выше ее материального воплощения, так что наше воплощение в биологическом субстрате рассматривается скорее как историческая случайность, а не неизбежность жизни»[383].
В свете растущих перспектив объединения организмов и компьютера информатизация тела выступает как насущная задача. Если сознание – это информационная матрица, которую можно пересадить на силиконовую или на квантовую основу, то что прибавляет тело к сознанию, помимо того, что его ограничивает, загоняет в физически маломощного, пространственно ограниченного субъекта? Если киборг посттелесен, то про тело можно сказать, что оно протоинформационный ресурс, протомыслящая машина. Согласно предвидению Рэя Курцвейла, «к концу XXI века утратится четкая разница между людьми и роботами. В конце концов, какая разница между человеком, который усовершенствовал свое тело и мозг с помощью вычислительных и нанотехнологий, – и роботом, который разумом и чувствительностью превосходит своих человеческих создателей?»[384]
Ханс Моравец, первопроходец теории мыслящих машин, был еще более радикален, указывая, что даже самый совершенный организм, генетически сконструированный на белковой основе, уступает роботу – сознанию, интегрированному в искусственные материалы.
…Белок не идеальный материал. Он устойчив только в узком диапазоне температуры и давления, очень чувствителен к радиации и представляет помеху для многих конструктивных решений и компонентов…Человек, созданный генетической инженерией, – это всего лишь второсортный робот, в который вмонтирован неисцелимый дефект: его конструкция задана белковым синтезом под руководством ДНК. Только в глазах человеческих шовинистов у него будет какое-то преимущество[385].
Таким образом, в контексте новейших теорий искусственной жизни и искусственного разума происходит ознаковление и обезжизнивание тела – семиотизация и девитализация. Утверждается отношение к телу как к информационной машине, которая при переходе на более прочные технические носители способна симулировать любые биологические функции и превосходить в этом природу. Латинский корень vit (vita – жизнь) все чаще заменяется на vitr (in vitro – в пробирке, в искусственной среде) или на virt (virtual – виртуальный, воображаемый, симулируемый).
Собственно, медицина и спорт, которые распространяют образы и знаки тела в средствах массовой информации, тоже имеют дело не с данностью тела, а либо с его недугами, изъянами, либо с его стремлением превзойти норму, поставить рекорд, то есть с наиболее знаковыми, «цифруемыми» аспектами телесности. Медицина исходит из девитализации тела, спорт – из его технизации, нацеленной на исчислимый результат: метры, килограммы, секунды… Как ни парадоксально, единственное растущее движение современности, которое все еще воспринимает данность тела всерьез и возлагает на него глобальную религиозно-политическую
