Читаем без скачивания Черная кровь. Черный смерч - Ник Перумов

– Говорят, Великую не замутишь, – пояснила йога, – но на моей памяти было и не такое. Ко всему надо быть готовым.

Целое утро мрачная Уника нещадно погоняла свой отряд. Ронику, сгибавшемуся под немалой для ребёнка ношей, казалось, что он сейчас упадёт. В какой-то момент Таши протянул было руку, чтобы взять у мальчишки котомку, но мать зло цыкнула на него:

– По сторонам поглядывай и руки не занимай! Они тебе для оружия нужны, а не чужую ношу таскать.

– Я сам справлюсь, – прошептал Роник. – Я сильный.

– Правильно, – хрипло похвалила йога, всматриваясь в пустынный берег. Потом она плавным движением вскинула лук и с двадцати шагов всадила стрелу в одинокий кустик, притулившийся на самом обрыве.

Казалось бы, не было в нём ничего особенного – полузасохшая купинка, вся как есть сквозная; что за опасность может там скрываться? – разве что змея притаится среди корней, однако куст вдруг вздыбился, растопорщив ветви, потом сжав их как бы в кулак, и стало видно, что каждая веточка покрыта чем-то полупрозрачным, словно студнем, что варят из лосиных копыт. Таши поспешно сорвал с плеча лук, Роник, выставив дротик, кинулся прикрывать Унику.

– Не мельтешите, – успокоила ведьма, – ничего он нам днём не сделает.

Она откупорила флягу, принялась плескать издали, приговаривая:

– Чистой водой, проточной водой – сгинь, пропади!

Через минуту на тонких прутках и следа былой пакости не осталось. Уника отломила хрусткий сучок, протянула своим спутникам:

– Глядите, это и не деревяшка вовсе, а кость. Зверь это в засаде сидел. Днём он не опасен, от него и Рон, поди, вырвется, а там – река рядом, помылся – и всех делов. А вот ночью с костяными кустами связываться не стоит. Потому и надо эти места засветло пройти.

Уника бросила костяшку и споро пошла дальше. Роник и Таши двинулись следом. Таши шагал с изготовленным к стрельбе луком и уже не пытался помогать младшему товарищу.

– На кусты стрелы не трать, – не оглядываясь, бросила Уника, – а ежели что другое заметишь – стреляй. Один Лар знает, что здесь может встретиться.

– А это что за чудище? – спросил Таши, сторожко оглядываясь окрест. – Что-то старики о таком не рассказывали.

– При стариках такого и не было, – согласилась Уника. – Это всё Кюлькасовы штучки, после его смерти появились. Я эти кусты мертвяником зову, а встретилась с ними впервые в лесу, не доходя Болотищ. Там тоже немалая бойня была, ночных карликов непохороненных тьма осталась, вот и завелась эта пакость. А ночью ещё – бездомные духи. Только зазевайся, мигом твоё тело украдут – сам бездомным духом станешь.

– Ежели эти твари воды боятся, – задумчиво проговорил Таши, – так они после первого же дождика подохнуть должны…

– Оклемаются, – отозвалась Уника. – Хотя во время непогоды они и впрямь скукоживаются. А потом оживают.

– И этот оживёт?

– Этот – нет. Я его заговорила.

– А кто там возле Болотищ карликов бил? – тихо спросил Роник, изо всех сил поспешавший следом за йогой.

– Ну не я же… Я в ту пору шмакодявкой была. А вообще – беседовать будем на привале. А сейчас пришли никак…

Ведунья принялась карабкаться по обрыву, изрядно крутому в этом месте, Таши и Рон спешили следом. Турбо, с самого утра ни на шаг не отходивший от Роника, выбрался наверх последним.

Перед тремя путешественниками лежали развалины Низового селения.

Частокол, некогда сооружённый из морёного дуба, покосился, но ещё не прогнил окончательно и, несмотря на зимние ветры, особенно злые в низовьях, упорно стоял, словно никакой враг никогда и помыслить не мог, чтобы войти в селение. Лишь ворота, незапертые в тот трагический день, обвалились, открывая широкий проход к брошенным домам. Всё кругом заросло матёрым бурьяном, какой лишь на брошенных поселениях вырастает. Перед воротами стоял потемневший столб с вырезанным ликом Пура, а рядом насыпан невысокий курганчик – всё, что успели родичи сделать девять лет назад, когда Матхи ещё умел ходить. Не удалось тогда испросить прощения у брошенных под открытым небом погибших родовичей, а быть может, неуспокоенная магия убитого Кюлькаса не дала людям закончить начатое. Тогда люди едва ушли отсюда живыми, и с тех пор Матхи строго забронил без дела ходить на низ. Страшные тут места, про´клятые.

– Тут под курганчиком человек сто похоронено, – чуть слышно пояснила Уника. – Кто именно там зарыт – Лар знает, это ж сколько лет люди погребения ждали – одни кости и остались. От кого хоть малая часть в могилу попала – тому обиды нет, а кто так и сгинул – с тем как быть? Тут ведь народу жило больше восьмисот человек, а нашли едва сотню. Сами понимаете – диатримы постарались.

Йога сбросила наземь мешок, распустила волосы, волной упавшие почти до колен, и, непрестанно кланяясь, направилась к воротам. Таши и Рон остались стоять, не смея приблизиться и не зная, что делать, очутившись в таком месте. Простоволосая женщина била поклоны и не то плакала, не то тянула заунывную песню без слов. Таши стоял повесив голову и шептал заговоры, которым когда-то научила его мать.

Земля под ногами задрожала, судорожно пытаясь опрокинуть незваных гостей. Тяжёлый звук, не то гром, не то полный угрозы рёв заполонил окрестности. Роник поспешно подхватил пику и на всякий случай придвинулся ближе к Таши. Молодой воин перехватил лук поудобнее и проверил пальцем, хорошо ли натянута тетива. Певучий звук тугой жилы потерялся в подземном гуле. Уника, не обращая внимания на ходящую ходуном землю, продолжала кланяться, испрашивая у обиженных родовичей прощения для всех ныне живущих. Рухнула часть поветшавшего частокола, Уника даже не повернула головы. Разложила на могильном холмике дары, лицо идола смазала жиром и лишь затем, пятясь, отошла к своим.

– Уходить надо отсюда. Сами видите, что делается, теперь тут живому человеку быть не можно. Эти края долго будут мёртвым принадлежать, пока Всеобщая мать убитых не успокоит. А если по совести, то хорошо бы на площадь сходить, предкам дары принести. Матхи слепой в прошлый раз туда не добрался. Уж и не знаю, вообще нельзя туда пройти или это на Матхи у предков такая обида. Сами знаете, последние годы шаман к предкам и не обращался, знал, что виноват перед ними.

– А чем он провинился? – спросил Роник.

– Струсил, – не вдаваясь в подробности, ответила Йога. – Тебе уж говорили, у шамана своя храбрость, простому человеку неведомая. За всю жизнь один раз Матхи слаб оказался, а вот поди ж ты… предки вины не забыли. Только об этом никто из живых знать не должен. Вот разве что он знает, – Уника кивнула на сына, – сболтнула я как-то при нём, а теперь жалею. Тебе, ежели шаманом станешь, – расскажу. А покуда – не мешайте.