Читаем без скачивания Ночная прогулка - Боб Шоу

В гостиной Конвери взял ружье у патрульного и провел пальцем по пыльному прикладу.

— Вы редко им пользуетесь?

— Да. Последний раз я охотился года два назад, еще когда не был женат.

— Так-так… Мощная штука, верно?

— Да. — Бретон чувствовал, как нарастающее недоумение почти физически разрывает ему грудь. Что случилось?

— Даже чересчур, — небрежно добавил Конвери. — Они разрывают животное в клочья. Не понимаю, зачем ими пользуются.

— Отличный механизм, — ответил Бретон. — Я люблю хорошие механизмы. Совсем забыл! Оно не стреляет.

— Почему?

— Я уронил затвор, и ударник заклинило.

— А-а! — Конвери вынул затвор, оглядел его, понюхал, посмотрел в ствол на настольную лампу и отдал ружье патрульному.

— А другого ружья у вас нет?

— Нет. Посещайте, лейтенант, сколько можно тянуть? Зачем вы приехали?

— Бретон замялся. — Что-то случилось с моей женой?

— Я думал, вы так и не поинтересуетесь. — Голубые глаза пошарили по лицу Бретона. — Ваша жена цела и невредима. Она допустила глупость — пошла одна через парк поздно вечером, и на нее напали, но с ней все хорошо.

— Не понимаю… Как же так, если на нее напали?

— Ну, ей удивительно повезло, мистер Бретон. Из-за дерева вышел мужчина, кстати, похожий на вас, и выстрелом из ружья разнес череп нападавшему.

— Что-о-о?! Не думаете же вы… Где этот человек?

Конвери улыбнулся.

— Мы пока не знаем. Он как сквозь землю провалился…

Ощущение томительной беспредельности, смещение перспектив и параллакса, немыслимые переходы, в которых искривления пространства-времени извиваются, между отрицательностью и положительностью, а в центре зияет бесконечность — божественная, иллюзорная, горькая…

— Вы только поглядите, как этот типчик пьет, — продолжал Гордон Палфри. — Он явно задумал выйти на орбиту.

Женщины обернулись и посмотрели на Бретона, а он, стараясь выиграть время, чтобы сориентироваться, жалко улыбнулся и сел в глубокое кресло. Он перехватил взвешивающий взгляд Кэт и прикинул, можно ли было догадаться, случайно на него посмотрев, что он вдруг отключился. После не слишком удачного обследования психоаналитик по фамилии Фускьярди заверил его, что отключения эти со стороны практически неуловимы, но Бретон усомнился — ведь переходы нередко занимали несколько часов субъективного времени. Фускьярди настаивал, что Бретон обладает редкой, хотя вовсе не уникальной способностью отключаться полностью, однако отключения эти длятся лишь долю секунды объективного времени. Он даже предложил связать его с университетской психологической лабораторией, но Бретон успел утратить интерес к дальнейшим проверкам.

Теперь он устроился поудобнее в глубоком старом кресле, наслаждаясь его солидностью и прочностью. Вновь пережитый эпизод последнее время возникал все чаще и действовал на него угнетающе, хотя фускьярди предупреждал его, что переход в первую очередь должен быть связан с ключевыми моментами его жизни — и особенно с отмеченными острыми эмоциональными стрессами.

Этот переход был необычно долгим и воздействовал тем сильнее, что начался без всякого предупреждения — без каких-либо расстройств зрения, которые, по словам Фускьярди, обычно предшествуют припадкам мигрени у других людей.

Разбитый соприкосновением с прошлым, Бретон попытался крепче уцепиться за настоящее, но Кэт и Палфри все еще были поглощены необычным плодом автоматического письма. Послушав, как они проделывают обычный ритуал опознания автора, он позволил своему сознанию погрузиться в теплый алкогольный туман. Столько происшествий за вечер, который начался в атмосфере пресной скуки! «Мне бы остаться в конторе с Карлом, — думал он. Цементная компания „Бландел“ ждет результаты съемки в конце этой недели, а изыскания продвигались медленно еще до того, как возникло это нелепое расхождение в двадцать миллигалей в показаниях гравиметров. Ну, может, дело в юстировке. Карл отличный специалист, но при таких съемках надо ведь учитывать дикое количество факторов — положение Солнца и Луны, приливы, упругую деформацию земной коры и прочая, и прочая. Кто угодно может допустить ошибку, даже Карл. И кто угодно может позвонить, не назвавшись, кому угодно. Я просто свихнулся, раз вообразил, что это чья-то каверза. Звонок, так сказать, был психологической банановой коркой, и ничего больше. Отличное уподобление… И виски отличное. Даже Палфри, в общем, ничего, если взглянуть под правильным углом. Особенно Мириам. Приятная фигура. Жаль, что она подчинила свою жизнь тому обстоятельству, что по воле судьбы получила лицо голливудской египетской царевны. Будь она похожа на Элизабет Тейлор, ей бы тут каждый вечер были рады… Или хотя бы на Роберта Тейлора…»

Спохватившись, что куда-то уплывает на облаке благодушия, рожденном парами виски, Бретон вновь настроился на другой конец комнаты и услышал, как Кэт упомянула Оскара Уайльда.

— Опять? — слабо возмутился он. — Может, не надо опять Оскара Уайльда?

Кэт пропустила его замечание мимо ушей, а Мириам улыбнулось своей скульптурной улыбкой, но Гордону Палфри пришла охота поговорить.

— Джон, мы ведь не утверждаем, что это продиктовал Оскар Уайльд. Но кто-то же продиктовал, а стиль отдельных кусков идентичен ранней прозе Уайльда.

— Ах, ранней! — перебил Бретон. — То-то и оно! Погодите-ка… Уайльд умер в тысяча девятисотом году, верно? А сейчас восемьдесят первый год. Следовательно, за восемьдесят один год он по ту сторону, или за завесой, или как это там у вас, у спиритов, называется… так он не только не развился в своем творчестве, но, наоборот, регрессировал к годам студенчества.

— Да, но…

— И не из-за отсутствия практики! Ведь, судя по тому, что я вычитал из книг, которые вы давали Кэт, он с момента смерти держит первенство в автоматическом письме. Видимо, Уайльд — единственный писатель, чья продуктивность резко возросла после его похорон, — Бретон засмеялся, смакуя ту приятную стадию опьянения, когда он начинал думать и говорить вдвое быстрее, чем в трезвом состоянии.

— Вы исходите из предположения, будто данная сфера существования точно соответствует всем остальным, — возразил Палфри. — Однако это вовсе не обязательно.

— Да ни в коем случае! Судя по вашим данным о следующей сфере, она сплошь населена писателями, лишенными письменных принадлежностей, так что все свое время они тратят на то, чтобы телепатировать всякую чушь в наша сферу. И Оскар Уайльд почему-то сделался — как это — стахановцем, наверное, в наказание за «De Profundis».

Палфри снисходительно улыбнулся.

— Но мы же не утверждаем, что эти…