Читаем без скачивания Сцены из жизни провинциала: Отрочество. Молодость. Летнее время - Джон Максвелл Кутзее
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Костер, который развели мистер Кутзее и Джоана, погас. Дрова отсырели, еду не приготовишь. «Может, предложишь им печенье, которое ты испекла?» – сказала я Марии Регине. Потому что более жалкого зрелища, чем эти голландцы, отец и сын, сидевшие бок о бок под деревом и притворявшиеся, будто им и не холодно, и не сыро, я в жизни не видела. Жалкого, но и смешного. «Предложи им печенье и спроси, что мы будем делать дальше. Спроси, не хотят ли они отвезти нас на пляж, поплавать».
Я сказала так, чтобы рассмешить Марию Регину, но она только рассердилась еще сильнее, и в итоге пришлось Джоане вылезти под дождь, поговорить с ними и вернуться с известием, что, как только дождь перестанет, мы поедем назад, в их дом, и они напоят нас чаем. «Нет, – сказала я Джоане. – Иди к мистеру Кутзее и скажи, что чай пить мы не будем, пусть отвезет нас в нашу квартиру; завтра понедельник, Марии Регине нужно подготовить домашнее задание, а она к нему еще и не притрагивалась».
Конечно, для мистера Кутзее этот день сложился неудачно. Он рассчитывал произвести на меня хорошее впечатление; может быть, хотел также показать отцу трех красивых бразильских женщин, с которыми он дружен; а вместо всего этого получил полный грузовик едущих под дождем мокрых людей. Но я была рада, что Мария Регина увидела, каков ее герой в настоящей жизни – поэт, который даже костер развести не умеет.
Вот такова, стало быть, история нашей поездки в горы с мистером Кутзее. Когда мы наконец вернулись в Уинберг, я сказала ему – при его отце, при девочках – то, что мне хотелось сказать весь тот день.
– Вы очень добры, что пригласили нас на пикник, это был очень джентльменский поступок, – сказала я. – Но может быть, учителю не стоит отдавать предпочтение одной из его учениц, ставить ее выше всех остальных лишь потому, что она хорошенькая. Я не осуждаю вас, а просто прошу подумать.
Прямо так и сказала: «потому что она хорошенькая». Мария Регина разозлилась на меня за такие слова, но я на это внимания не обратила, мне важно было, чтобы меня поняли.
Ночью, когда Мария Регина уже легла, ко мне заглянула Джоана.
– Почему ты так сурова с Марией, mamãe?[142] – спросила она. – Ведь ничего же дурного не происходит.
– Ничего дурного? – сказала я. – Что ты знаешь о жизни? Что знаешь о дурном? И о том, на что способны мужчины?
– Он неплохой человек, mamãe, – сказала она. – Ты же наверняка это понимаешь.
– Он человек слабый, – ответила я. – А слабый мужчина хуже плохого. Слабый мужчина не знает, где следует остановиться. Слабый мужчина бессилен перед своими желаниями, он идет туда, куда они его ведут.
– Мы все слабые люди, mamãe, – сказала Джоана.
– Ошибаешься, я-то как раз и не слабая, – ответила я. – Где бы мы были сейчас, ты, Мария Регина и я, если бы я позволяла себе быть слабой? А теперь иди ложись. И не передавай этот разговор Марии Регине. Она его не поймет.
Я надеялась, что больше ничего о мистере Кутзее не услышу. Но нет, спустя день или два я получила от него письмо – не через Марию Регину, по почте, – чинное письмо, отпечатанное на машинке, даже адрес на конверте и тот был отпечатан. Первым делом он извинялся за неудачу с пикником. Он рассчитывал поговорить со мной наедине, писал мистер Кутзее, однако такой возможности ему не представилось. Не может ли он еще раз повидаться со мной? Он мог бы прийти к нам на квартиру – или, быть может, я предпочитаю встретиться где-то еще и, скажем, позавтракать с ним? Он хотел бы сразу подчеркнуть: разговор пойдет не о Марии Регине. Мария – умная девушка с добрым сердцем; учить ее – большая честь; он никогда, никогда не обманул бы мое доверие к нему – и надеется, что я не стану возражать против таких его слов. Ибо красота, подлинная красота, непреходящая, рождается, когда сквозь оболочку плоти проступает душа, а от кого же могла Мария Регина получить свою красоту, как не от меня?
[Молчание.]
И?
И все. К этому все и свелось. Не может ли он повидать меня наедине?
Конечно, я спросила у себя, с чего он взял, что мне захочется с ним встречаться или хотя бы письмо от него получить. Я же ни единым словом его не поощрила.
Так что же вы сделали? Встретились с ним?
Что я сделала? Ничего не сделала, просто понадеялась, что он оставит меня в покое. Я носила траур, хотя муж тогда еще не умер, я не жаждала внимания мужчин и уж тем более – внимания учителя моей дочери.
Скажите, а то письмо все еще у вас?
У меня нет его писем. Я их не сохранила. Когда мы уезжали из Южной Африки, я очистила квартиру и повыкидывала все старые письма и счета.
И вы ему не ответили?
Нет.
Вы не ответили ему, не допустили дальнейшего развития отношений – отношений между вами и Кутзее?
Что это значит? Что за вопросы? Вы приехали из Англии в такую даль, чтобы поговорить со мной, сказали, что пишете биографию человека, который много лет назад учил мою дочь английскому языку, и вдруг позволяете себе допрашивать меня о моих «отношениях» с ним? Это что же вы за биографию пишете? Что-то вроде сборника голливудских сплетен – тайны богатых и знаменитых? И если я откажусь обсуждать мои так называемые отношения с этим мужчиной, вы объявите, будто я что-то скрываю? Нет, я не имела – воспользуюсь вашим словом – отношений с мистером Кутзее. Да для меня было бы и неестественным испытывать какие-то чувства к мужчине вроде него, к мягкотелому. Да, мягкотелому.
Вы хотите сказать, что он был гомосексуалистом?
Ничего такого я сказать не хочу. Просто он не обладал качествами, которые женщина ищет в мужчине, – силой, мужественностью. У
