Читаем без скачивания Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Архиепископ сел, зажал стиснутые руки между колен и устремил непокорный взгляд в окно, за которым, золотистые в лучах заката, взлетали голуби, собираясь на ночлег. В свои сорок девять лет Ральф де Брикассар стал худощавее, чем был в юности, но он и стареть начинал так же великолепно, как великолепен бывал почти во всем, что бы ни делал.

– Ральф, не забывайте, кто мы. То, что мы люди, второстепенно. Прежде всего мы – слуги церкви, духовные пастыри.

– Когда я вернулся из Австралии, вы располагали наши качества в ином порядке, Витторио.

– Тогда речь шла о другом, и вы это знаете. С вами сегодня трудно. Я говорю о том, что мы не можем сейчас рассуждать просто как люди. Мы обязаны рассуждать как духовные пастыри, ибо это в нашей жизни превыше всего. Что бы каждый из нас ни думал сам по себе, как бы ни хотел поступать, мы обязаны сохранить верность не какой бы то ни было мирской власти, но церкви! Мы должны быть верны его святейшеству папе – и никому другому! Вы дали обет послушания, Ральф. Неужели вы снова хотите его нарушить? Во всем, что касается блага церкви, святой отец непогрешим.

– Он ошибается! Его суждения предвзяты. Все его усилия направлены на борьбу с коммунизмом. Германия для него – самый надежный враг коммунизма, единственная препона продвижению коммунизма на запад, и он хочет, чтобы Гитлер прочно держался у власти в Германии, так же как его вполне устраивает Муссолини в роли правителя Италии.

– Поверьте, Ральф, вам известно не все. А он – папа, и он непогрешим. Если вы отрицаете это, вы отрицаете самую веру свою.

Дверь скромно, но поспешно отворили.

– Ваше высокопреосвященство, к вам генерал Кессельринг.

Оба прелата встали, следов горячего спора на лицах как не бывало, оба улыбались.

– Очень приятно вас видеть, ваше превосходительство. Садитесь, пожалуйста. Не выпьете ли чаю?

Беседа продолжалась по-немецки – в ватиканских верхах многие свободно изъяснялись на этом языке. Сам папа очень любил и говорить по-немецки, и слышать немецкую речь.

– Спасибо, монсеньор, с удовольствием выпью. Во всем Риме только у вас и можно отведать такого превосходного, настоящего английского чаю.

Кардинал Витторио простодушно улыбнулся:

– Я приобрел эту привычку в бытность мою папским легатом в Австралии – и так и не смог от нее отучиться, несмотря на то что я истинный итальянец.

– А вы, святой отец?

– Я родом ирландец, господин генерал. Ирландцы тоже с детства привычны к чаю.

Генерал Альберт Кессельринг всегда смотрел на архиепископа де Брикассара с симпатией – среди мелкотравчатых елейных прелатов-итальянцев так приятно встретить человека прямого, безо всякой изворотливости и хитрости.

– Всегда поражаюсь, как чисто вы говорите по-немецки, святой отец, – сказал он.

– Просто у меня есть способности к языкам, господин генерал, а это, как и всякие другие способности, не стоит похвалы.

– Чем можем мы служить вашему превосходительству? – любезно осведомился кардинал.

– Вероятно, вы уже слышали о судьбе дуче?

– Да, ваше превосходительство, слышали.

– Тогда вам отчасти понятно, почему я пришел. Пришел заверить вас, что все в порядке, и узнать – может быть, вы передадите от меня сообщение в летнюю резиденцию папы, в Кастель-Гандольфо? Я сейчас слишком занят и не имею возможности отправиться туда сам.

– Сообщение мы передадим. Так вы очень заняты?

– Естественно. Должно быть, вам понятно, что теперь мы, немцы, оказались здесь во враждебной стране?

– Здесь, господин генерал? Здесь вы не на итальянской земле, и ни один человек здесь не враг, если он не носитель зла.

– Прошу меня извинить, монсеньор. Естественно, я имел в виду не Ватикан, но Италию. А в отношении Италии я должен действовать так, как приказывает мой фюрер. Италия будет оккупирована, и мои солдаты, которые до сих пор были союзниками, возьмут на себя обязанности полицейских.

Архиепископ Ральф сидел в непринужденной позе, по лицу его никак нельзя было предположить, что ему ведомы какие-либо столкновения идеологий; он внимательно присматривался к посетителю. Неужели тот не знает, что творит его фюрер в Польше? Как он может не знать?

Кардинал Витторио изобразил на своем лице тревогу.

– Дорогой генерал, но вы же не введете войска в Рим? Нет-нет, только не в Рим – подумайте о его истории, о бесценных памятниках старины! Войска на наших семи холмах– ведь это будет означать борьбу, разрушения. Заклинаю вас, не делайте этого!

Генерал Кессельринг, казалось, смутился.

– Надеюсь, до этого не дойдет, монсеньор. Но я ведь тоже принес присягу и должен повиноваться приказу. Я должен исполнять то, чего пожелает мой фюрер.

– Но вы попробуете вступиться за нас, генерал? Прошу вас, вы должны попытаться! – быстро заговорил архиепископ Ральф, он подался вперед в кресле, взгляд широко раскрытых глаз завораживал, прядь чуть посеребренных сединой волос упала на лоб; он отлично понимал, как действует на генерала его обаяние, и без зазрения совести этим пользовался. – Знаете, несколько лет назад я ездил в Афины. Вы бывали в Афинах, сэр?

– Да, был, – сухо ответил генерал.

– Тогда вы, конечно, знаете эту историю. Как случилось, что в не столь уж давние времена люди решились разрушить здания на вершине Акрополя? Господин генерал, Рим был и остается памятником двух тысячелетий бережного внимания, заботы, любви. Прошу вас, заклинаю: не подвергайте Рим опасности!

Генерал не сводил глаз с говорящего, и во взгляде этом сквозило почти испуганное восхищение; ему самому была очень к лицу генеральская форма, но еще больше украшала архиепископа де Брикассара сутана с примесью царственного пурпура. Он тоже казался солдатом, воином с худощавым стройным телом и с ликом ангела. Должно быть, таков архангел Михаил – не милый юноша с полотен эпохи Возрождения, но великолепный зрелый муж, тот, кто любил Люцифера и поборол его, тот, кто изгнал из рая Адама и Еву, сразил змия, кто стоял по правую руку Господа Бога. Знает ли Ральф, каков его облик? Что и говорить, такого человека не забудешь.

– Я сделаю все, что только в моих силах, монсеньор, обещаю вам. Признаться, до некоторой степени тут решает и мой голос. Как вам известно, я человек культурный. Но вы многого хотите. Если я объявлю Рим открытым городом, значит, мне уже нельзя будет взорвать мосты или обратить здания в крепости, а это в конечном счете может оказаться невыгодно для Германии. Какие у меня гарантии, что Рим не отплатит мне за мою доброту предательством?

Кардинал Витторио, причмокивая губами, что звучало как поцелуй, гладил свою очередную любимицу– теперь это была изящная сиамская кошка; после слов Кессельринга он кротко улыбнулся и посмотрел на архиепископа: