Читаем без скачивания Солярис. Эдем. Непобедимый - Станислав Лем

На полдороге они приняли радиосигналы какого-то маленького вездехода, мчавшегося им навстречу в облаке пыли. Встретившись, машины притормозили. В маленьком вездеходе ехали двое — немолодой уже техник Магдов и нейрофизиолог Сакс. Выяснилось, что после отъезда Рогана и других с «Кондора» в гибернаторе обнаружили замороженное человеческое тело. Человека этого, возможно, ещё удастся оживить; так что Сакс вёз необходимую аппаратуру с «Непобедимого». Роган решил ехать обратно, мотивируя это тем, что машина учёного не имеет силовой защиты. На деле же он обрадовался, что можно отложить разговор с Горпахом. Машина круто развернулась, и они помчались обратно, вздымая песок.

Вокруг «Кондора» оживлённо сновали люди. Из песчаных наносов вытаскивали всё новые и новые предметы. В стороне под белыми полотнищами в ряд лежали трупы — их было уже больше двадцати. Пандус был спущен, даже стояночный реактор «Кондора» давал ток. Их машины заметили издалека по облаку пыли и открыли проход в силовом поле. На «Кондор» уже прибыл врач, маленький доктор Нигрен, но он не хотел в одиночку осматривать человека, найденного в гибернаторе.

Роган, пользуясь своими правами — ведь он замещал здесь командира, — пошёл вместе с врачами. Обломки мебели и оборудования, которые раньше не давали приблизиться к дверям гибернатора, теперь были убраны. Индикаторы показывали семнадцать градусов холода. Медики, увидев это, переглянулись и ни слова не сказали. Но Роган достаточно знал о гибернации, чтобы понять, что температура эта слишком высока для полной обратимой смерти, а для гипотермического сна, наоборот, слишком низка. Не похоже было, что этого человека в гибернаторе специально подготовили к пребыванию в соответственно созданных условиях — скорее он попал туда случайно, так же непонятно и бессмысленно, как всё, что делалось на «Кондоре». Действительно, когда они оделись в термоскафандры и открыли тяжёлую дверь гибернатора, то увидели ничком лежащего на полу человека в одном белье. Роган помог перенести его на маленький мягкий стол под тремя бестеневыми лампами, — это был даже не стол, а кушетка для небольших процедур, которые иной раз приходится проводить в гибернаторе. Роган боялся увидеть лицо этого человека — он ведь знал очень многих из экипажа «Кондора». Но этот был ему незнаком. Если бы его тело не сделалось холодным и твёрдым, словно лёд, могло бы показаться, что он спит. Веки его были сомкнуты, кожа в сухом герметическом помещении даже сохранила естественный цвет, только побледнела. Но подкожную ткань заполняли микроскопические ледяные кристаллы. Врачи опять молча переглянулись. Потом начали готовить свои инструменты. Роган сел на одну из коек. Две длинные их шеренги были аккуратно застланы — в гибернаторе сохранился нормальный безукоризненный порядок.

Несколько раз звякнули инструменты, врачи зашептались, и наконец Сакс, отойдя от стола, сказал:

— Ничего не удастся сделать.

— Умер… — скорее делая единственно возможный вывод из этих слов, чем спрашивая, уронил Роган.

Нигрен тем временем подошёл к щиту климатизатора. Вскоре по гибернатору пошла струя тёплого воздуха. Роган встал, собираясь уйти, но тут увидел, что Сакс возвращается к столу. Он поднял с пола и открыл небольшую чёрную сумку — и там оказался аппарат, о котором Роган не раз слыхал, но которого никогда не видел в действии. Сакс весьма спокойно и педантично разматывал провода с плоскими электродами на концах. Приложив шесть электродов к голове умершего, он закрепил их эластичной лентой, потом присел на корточки, вынул из сумки три пары наушников, надел одну из них и, всё в той же позе, начал двигать ручку настройки. На его лице с закрытыми глазами появилось выражение предельной сосредоточенности. Вдруг он нахмурился, нагнулся ещё ниже, придерживая ручку, потом сорвал наушники.

— Коллега Нигрен, — сказал он каким-то странным голосом.

Маленький доктор взял наушники.

— Что? — задыхаясь, дрожащими губами прошептал Роган.

Аппарат этот на палубном жаргоне называли «замогильный фонендоскоп». Если человек умер недавно или если тело не подверглось разложению — как в данном случае, из-за холода, — можно было этим аппаратом «подслушать» мозг, точнее говоря, то, чем было заполнено сознание в последние минуты.

Аппарат посылал электрические импульсы в глубь человека; они шли по пути наименьшего сопротивления, то есть по тем нервным волокнам, которые в предагональном периоде образовывали функциональное единство. Результаты никогда не были точными и надёжными, но ходили слухи, что несколько раз удалось таким образом получить необычайно важную информацию. В этих обстоятельствах, когда так многое зависело от того, приоткроется ли хоть краешек тайны, окутавшей трагедию «Кондора», применить «замогильный фонендоскоп» было просто необходимо. Роган уже понял, что нейрофизиолог вовсе не рассчитывал на оживление замёрзшего человека и приехал, собственно, чтобы поймать передачу из его мозга. Он стоял недвижно, чувствуя странную сухость во рту и тяжёлые удары сердца, когда Сакс протянул ему наушники. Если б не простота и натуральность этого жеста, Роган не решился бы их надеть. Но он сделал это под спокойным взглядом тёмных глаз Сакса, который припал на одно колено у аппарата, осторожно повёртывая ручку усилителя.

Сначала он не услышал ничего, кроме слабого гудения токов, и почувствовал облегчение, потому что он ничего и не желал слышать. Он хотел бы, не отдавая себе в этом отчёта, чтобы мозг этого незнакомого ему человека был нем, как камень. Сакс, поднявшись, поправил наушники у него на голове. Тогда сквозь свет, заливающий белую стену гибернатора, Роган увидел серую, словно пеплом засыпанную, затуманенную картину, как бы висящую на неопределённом расстоянии. Он невольно закрыл глаза, и изображение стало почти чётким. Это было нечто вроде прохода где-то внутри корабля с тянущимися по потолку трубами; всю ширину его загромоздили человеческие тела. Казалось, что они движутся, но это мерцало и колыхалось всё изображение. Люди лежали полуголые, остатки одежды свисали лохмотьями, а их неестественно белая кожа была покрыта не то чёрными крапинками, не то какой-то сыпью. Возможно, и это было лишь случайным побочным эффектом, потому что таких же чёрных точек было полным-полно на полу и на стенах. Вся эта картина, будто нечёткий снимок, сделанный сквозь толстый слой текучей воды, колебалась, растягивалась, съёживалась и мерцала. Охваченный ужасом, Роган внезапно раскрыл глаза; изображение побледнело и почти исчезло, лишь смутной тенью заслоняя яркое сияние ламп. Но Сакс снова коснулся ручки аппарата, и Роган услыхал — будто внутри своей головы — слабое нашёптывание: «…аля… ама… ляля… аля… ма… мама…»