Читаем без скачивания Фрактальный принц - Ханну Райяниеми

концу дня вы, возможно, и сами это поймёте. А как вы относитесь к Бану Сасан?

Абу улыбается:

– Я здесь вырос.

Таваддуд в изумлении моргает.

– Я хотела бы услышать эту историю.

– Боюсь, она слишком длинна для послеобеденной прогулки. Кроме того, я нечасто решаюсь её рассказывать: трудно иметь дело с семействами мухтасибов, если не носишь фамилию Соарец, Угарте, Гомелец или Узеда. – Абу разводит руками. – При этом неважно, сколько гоголов доставляют из пустыни мои муталибуны.

– Что ж, мудрый человек в вашем положении подыскал бы себе невесту среди младших дочерей из семейств мухтасибов. Даже если у неё… не слишком хорошая репутация.

Абу опускает взгляд.

– Я надеялся провести приятный день с привлекательной женщиной, не затрагивая подобных проблем.

Его человеческий глаз полон грусти, и Таваддуд едва удерживается, чтобы не сказать, что он не должен жениться на женщине, предпочитающей монстров. Но рана, нанесённая Дуни, всё ещё причиняет боль. Я покажу отцу, на что способна. Но не так, как она думает.

Таваддуд легонько касается плеча Абу.

– Вы правы. Давайте оставим брачные союзы и Семейства на Осколках, где им и место. Здесь неважно, кто вы. И это одна из причин, по которым я сюда прихожу.

По обыкновению Таваддуд выбирает место для своей практики рядом с безликой статуей Соборности – бородатый мужчина с инструментами слесаря уже носит на себе каракули и пятна диких кодов, различимые в атаре.

Пока Абу осматривается, Таваддуд достаёт из сумки палатку – отдельные детали образуют конструкцию на тонких шестах, похожих на ноги гигантского насекомого. В результате получается небольшой шатер со столиком и койкой. Таваддуд раскладывает свои инструменты и кувшины джиннов. К тому времени, когда она заканчивает приготовления, появляются первые пациенты.

Они выстраиваются в очередь снаружи и входят по одному. В большинстве случаев дело заключается просто в навязчивых идеях, от которых легко избавить. Людям, по-настоящему поражённым диким кодом, помочь сложнее, но, к счастью, сегодня их немного. Один из таких посетителей – подросток со светящимися V-образными штрихами, перемещающимися по его телу, словно стаи птиц. Мальчик утверждает, что это древний символ победы и хотел бы сохранить отметины, но Таваддуд объясняет ему, что они будут разрастаться, пока не сожгут всю его кожу.

Она обхватывает его лицо ладонями и внимательно изучает через атар-очки.

– Ты опять был в пустыне, – упрекает его Таваддуд. Мальчик вздрагивает, но она не выпускает его голову. – Дай мне посмотреть.

Она снимает с пояса один из кувшинов джинна, открывает его и выпускает оттуда существо, которое в атар-взгляде предстаёт в виде облачка треугольников.

– Я же говорила, чтобы ты туда не ходил, – напоминает она.

– Человек не может без мечты, моя госпожа, а мечты живут в пустыне, – отвечает мальчик.

– Я вижу, ты поэт. Сиди спокойно. – Маленький джинн поглощает дикий код в лобной доле мозга мальчика. – Будет немного больно. Но если ты не свернёшь с пути муталибуна, можешь ничего не достигнуть.

– Я слишком ловкий, чтобы меня поймали, – морщась от боли, говорит подросток. – Как Али-ртуть.

– Но и он оказался не самым быстрым. Никому и никогда не скрыться от Разрушителя Наслаждений.

– Кроме Принца-цветка, – возражает мальчик. – Бессмертного вора.

А потом к ней приходит гуль.

Это жена одного из сапфировых акробатов, худая мускулистая женщина с тёмными кудрями, в облегающей одежде из сфабрикованной в Соборности ткани. Акробат ведет её за руку. Она идёт за ним, словно ребёнок, в её глазах пустота.

Таваддуд усаживает её.

– Ты можешь назвать своё имя? – ласково спрашивает она.

– Чанья, – отвечает женщина.

– Её зовут Мари, – угрюмо говорит акробат.

Таваддуд кивает.

– Тебе известно, откуда это у неё?

Акробат сплёвывает и протягивает Таваддуд гладкий прозрачный листок.

– Я нашёл это в её палатке, – сообщает он. – Всё сжёг, оставил только один, чтобы показать вам.

Таваддуд бросает взгляд на страницу, плотно заполненную текстом. Некоторые слова уже выгорели, но их всё ещё можно прочесть. Внезапно она ощущает их притягательную силу…

ИСТОРИЯ О МОЛОДОМ КАБЕЛЬЩИКЕ И АЛЬ-ДЖАННА ПУШКИ

Давным-давно, ещё до того как Крик Ярости потряс Землю и Соборность запустила когти в её почву, в городе Сирре жил юноша. Он был сыном кабельщика, его грудь и спина потемнели от солнца, а в своём ремесле он достиг немалого мастерства. Но как только наступал вечер, он отправлялся в одну из таверн, чтобы послушать истории муталибунов – охотников за сокровищами. С горящими глазами, затаив дыхание, внимал он рассказам о свистящих песках и рух-кораблях и о тёмных страстях, пробуждаемых алчностью в сердцах людей.

Но больше всего юноша любил слушать историю о Потерянном аль-Джанна Пушки, священном месте, охраняемом Ауном, о подземном городе, где дремали и ворочались во сне первые загруженные души.

– Возьмите меня с собой, – говорил он. – Я буду нести вашу поклажу. Я буду просеивать песок в поисках кувшинов джиннов. Я не испугаюсь никакой работы, только позвольте мне стать муталибуном.

Но старые муталибуны почёсывали бороды, качали головой и говорили «нет», никогда не объясняя причины отказа. Однажды вечером юноша потратил весь свой дневной заработок на медовое вино, чтобы уговорить самого старого из муталибунов ответить, почему его не берут.

– Ты слишком многого хочешь, – произнес старик с улыбкой на потрескавшихся от зноя губах. – А муталибун не испытывает желаний. Он ищет, берёт, но не желает. Джинны и потерянные аль-Джанна значат для него не больше, чем пыль под ногами. Откажись от своих желаний, мой мальчик, и, возможно, тогда ты станешь муталибуном.

Весь день юноша до боли в руках и плечах соединял провода, прокладывал пути для джиннов, изнемогая от тяжести катушки на спине, но ни на мгновение не переставал размышлять. Конечно, старики устали – устали от грубости сапфиров под кожей, потеряли рассудок в пустынных видениях, навеянных диким кодом. Даже отец юноши с его незначительными стремлениями как-то взял сына с собой на площадь аль-Калаа к женщине-пауку, чтобы с помощью её даров взбираться выше на стены, цепляясь крошечными шипами на ладонях и ступнях.

Но ведь чтобы добиться успеха, чтобы забираться выше, чем остальные, надо хотеть этого? Чем больше юноша раздумывал над словами старика, тем сильнее пустыня обжигала его мысли, словно солнце, бьющее в глаза с вершин Осколков.

Он соблазнил официантку из таверны голодным взглядом своих тёмных глаз и обещаниями подарить кольца джиннов и мыслящую пыль, которая будет звёздами сверкать в её волосах. И она стала его сообщницей: подсыпала в стакан уставшего муталибуна снадобье, полученное от женщины-паука, взяла защищённое Печатями снаряжение и рух-посох и отдала всё это юноше. На рассвете он оделся в костюм муталибуна и у Вавилонских ворот присоединился к группе охотников за сокровищами, чтобы уйти с ними в пустыню.

В те времена муталибуны были ещё более неразговорчивы, чем сейчас. Они берегли голоса и объяснялись жестами, если случалась нужда. Даже их охотничьи джинны казались безмолвными тенями, выходящими из кувшинов, чтобы порывами кровожадного ветра преследовать в ночи видения мертвецов. Юношу приняли за