Читаем без скачивания Кровь времени - Максим Шаттам

Джереми провожал трамвай взглядом, пока от вагона не осталась лишь сияющая дымка, подсвеченная красными фарами. Губы его сжались так плотно, что начали бледнеть; он громко сглотнул; рука шарила в кармане штанов из бежевой ткани… Наконец он вытащил оттуда порванный листок бумаги. Несколько строчек текста, написанного красивым почерком, покрывали верхнюю половину записки. Рука Джереми закрывала ее почти целиком, за исключением самой последней фразы: «Самир. 5 лет». Он сжал кулак, но все попытки справиться с комком в горле оказались тщетными — глаза затуманила влажная пелена; под чисто выбритой кожей скул перекатывались желваки.

Ночь смотрела на него миллионами звезд — ясными, слегка подрагивающими глазами небесных циклопов. Капля упала на записку рядом с именем Самир и тут же впиталась в бумагу. Жидкость расплывалась по волокнам, влажное пятно росло, становилось все больше и наконец достигло имени мальчика.

10

Во вторник утром Марион открыла дверь брату Дамьену. Она была жизнерадостной и нарядной: поверх свитера и джинсов надела пальто из белой шерсти, на голову — шерстяную шапочку, за спиной на ремне висела сумка. Брат Дамьен взглянул ей в лицо так внимательно, как будто раньше никогда ее не видел: зеленые глаза женщины словно стали ярче… Монах на секунду задумался о происхождении ранки на ее нижней губе, но сумел обуздать свое любопытство.

В Авранш они приехали до половины десятого и сразу поднялись в комнату под крышей. Работа по составлению описи в полном молчании протекала до полудня, когда монах предложил Марион спуститься на обед. Она рассчитывала, что ей удастся отделаться от компании и в одиночестве почитать дневник, лежавший в сумке, однако обстоятельства сложились иначе. Хранитель библиотеки настоятельно приглашал их пообедать вместе, чтобы затем провести детальный исторический обзор рукописного наследия Мон-Сен-Мишель.

Когда в конце дня Марион и брат Дамьен возвратились в аббатство, женщина почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Что стало причиной — постоянное напряжение глаз при чтении заголовков в потемках или пыль? В стенном шкафчике ванной комнаты Марион отыскала упаковку эффералгана, приняла лекарство и легла на постель в ожидании, пока боль спадет. Сумерки ее убаюкали, и Марион провалилась в бессознательное состояние полусна…

Видела, как открылась дверца платяного шкафа, показались пестрые края ее вещей, сложенных стопкой, как цвета перемешались… Затем острота зрения стала постепенно возвращаться; неожиданно Марион вновь стала совершенно ясно различать каждую деталь: рукава блузок скомканы как попало — она никогда не положила бы так свою одежду, тут она отличалась маниакальной педантичностью. Вещи надо складывать безукоризненно, чтобы не приходилось еще раз проглаживать их утюгом по утрам. Что касается ее нынешнего местопребывания, Марион прекрасно помнила, как возмущалась, что в шкафу отсутствуют плечики для одежды; ей пришлось постараться, чтобы сложить блузки в аккуратную стопку. А теперь концы рукавов торчат наружу… да, не все, но некоторые — совершенно точно. Кто-то передвигал или по крайней мере поднимал ее одежду!

Марион спрыгнула с кровати так стремительно, что закружилась голова; ей пришлось постоять у постели, пока головокружение не прошло. Осмотрела комнату, диван, кровать, ванную; спустилась вниз, в прихожую; задыхаясь, тщательно обыскала все закоулки, в любой момент готовая закричать и нанести удар по подозрительному объекту. Затем вернулась в прихожую и, убедившись, что телефон никуда не пропал, внимательно его осмотрела. Пока она еще недостаточно хорошо знала этот дом — трудно понять, поменялось ли местоположение еще каких-нибудь предметов. А интуиция подсказывала ей, что это именно так. Должна ли она немедленно позвонить в ДСТ? Дом пуст, никого нет, напрямую ей ничто не угрожает. Но кто-то побывал здесь, пока она работала в Авранше. Она заставила себя отдышаться; никто не сможет отыскать ее здесь, никто, она в безопасности, гарантированной ДСТ. Это их работа, они профессионалы, а значит, нечего бояться. Сердце мало-помалу стало биться с обычной частотой: замок не взломан — значит, в комнату проник кто-то из членов братии, кто-то, у кого есть ключ от дома. «Знаете что, это уже чересчур!»

Марион схватила телефонную трубку и набрала один из номеров, записанных сестрой Анной. Послышался певучий голос сестры Габриэлы.

— Сестра Габриэла, это Марион. Будьте добры, позовите сестру Анну!

Ее не заставили ждать долго — сестра Анна взяла трубку почти мгновенно.

— Здравствуйте! Чем могу вам помочь? Может быть, вы присоединитесь к нам за ужи…

— У кого есть ключ от моего дома? — спросила Марион.

— Что? Разве что-то случи…

— У кого есть ключ?

— Ну, у нас… то есть я хочу сказать — у братии. Здесь, в монастырских покоях, есть дубликаты от всех наших ключей. Большинство братьев и сестер пользуются ими ежедневно, чтобы передвигаться по аббатству. Здесь есть ключи от всех дверей, в том числе от разных построек, составляющих собственность монастыря, — как, например, от дома, в котором вы живете. В чем дело, Марион? Я чувствую, вы взволнованы. Что-то случилось?

Марион обдумывала ответ — она не ожидала услышать подобное.

— Марион?

— Да… нет, все в порядке… я… извините, у меня просто очередной приступ паранойи.

— Тогда вам стоит присоединиться к нам, мы…

— Нет, благодарю вас за приглашение, лучше отдохну дома. У меня есть чем заняться. Еще раз спасибо и спокойной ночи! — Она повесила трубку.

Любой член братии имеет доступ к ее комнатам… ну так что же, что из этого следует? Речь ведь не идет об определении личности подозреваемого, раз она больше не находится в центре заговора. Но кто-то проник к ней в дом и рылся в ее вещах!

«Сестра Анна или кто-нибудь другой, — предположила Марион, — чтобы убедиться, что у меня нет ничего представляющего опасность для меня самой… например, оружия… Она отвечает за мою безопасность. Вот и удостоверялась, что в припадке хандры я не выкину какую-нибудь глупость… Именно так я поступила бы на ее месте. А записка, загадка? Это игра… чья и с какой целью? Чтобы отвлечь меня, заставить думать о другом…»

Подобные рассуждения так и не убедили Марион. Слишком многое оставалось неясным, идеи бурлили в голове… Единственное, в чем она была уверена, — в разговоре с любым человеком ей следует держать язык за зубами. Будь то игра, придуманная братией, чтобы не выпускать ее из виду и помочь провести здесь время, или результат действий одного человека, преследующего собственные цели, — ей следует держаться в стороне, наблюдать и вступить в дело только в нужный момент.

Впрочем, это не мешает ей принять некоторые меры предосторожности. Стоит вызвать слесаря, как это тут же станет известно всему острову. Но она во всяком случае имеет право оградить свою личную жизнь от посягательств извне. Женщина убрала несколько вещиц с одноногого круглого столика в прихожей и стала двигать его к входной двери, пока он не стукнулся об нее. Тогда она выпрямилась и сделала глубокий вдох. Это гарантирует, что никто не войдет в дом, пока она сама находится внутри. Возможно, эта предосторожность и окажется излишней — ведь, если ей действительно что-то угрожает, круглый столик ее не спасет. В этом случае лучше тут же позвонить в ДСТ и дать им знать о возникшей проблеме. С другой стороны, если все происшедшее — результат действий, предпринятых другими людьми для ее же безопасности, тем более нечего бояться и эта импровизированная баррикада не имеет смысла. «Да, но она поможет мне — поможет спать спокойно. Хуже от нее не будет».

Марион так и не поужинала как следует. Провела большую часть вечера на диване, откуда караулила вход в комнату, время от времени рассеянно глядя в телевизор. Мысленно вновь и вновь возвращалась к дневнику Джереми Мэтсона: у него прекрасно получилось рассказать о бытовой стороне своей жизни, описать место, где он обитал, — этот когда-то роскошный, а теперь кое-как обустроенный вагон. Безо всякой скромности он писал о себе как о хорошем человеке и поверял бумаге свою грусть, ничуть не сдерживаясь, что удивляло Марион. Джереми поразительно точно подбирал слова, и это отражалось на восприятии текста. Почти сразу становилось понятно: в тексте нет и намека на желание автора показать себя в лучшем свете. Как признавался он сам, единственная его цель — поведать о драме, предвестники которой появились уже на первых страницах.

Недавние события несколько охладили читательский пыл Марион. Тем не менее любопытство возобладало. Кем был Джереми Мэтсон, если отрешиться от его собственного предисловия? Что он за человек? И какая мрачная история связана с погибшими детьми, над списком которых он, по собственному признанию, проливал слезы?