Читаем без скачивания Виза в позавчера - Юрий Дружников

- Браток! Мне сторожиха в тресте дом указала. Тут Марина проживает?

На крыльце заскрипели доски. Полусонный гость вывалился из дверей, ухватился за перила, справил надобность и ушел. Солдат поправил вещмешок с привязанной к нему каской и повторил:

- Чего молчишь? Марину знаешь?

Олег застыл, сидя на льду и соображая, как быть. Он ничего не ответил, бросился в дом, пролез сквозь людей на кухню и потянул мать за фартук. Та сразу поняла.

- Вытирай пока рюмки, доченька. Я сейчас...

Мать накинула на плечи платок. Но тут в кухню вошла Марина. Под глазами у нее посинело, веснушки поблекли. Бросилась она к матери, приникла к щеке.

- Не уходи, только не уходи!- зарыдала Марина.- Одна я тут, чужая им!

- Ну... Ну...- погладила ее мать по голове.- Успокойся. Да и дело сделано. Куда ж назад? Ничего, стерпится. Левушка - человек нетрудный.

- Не понимаю я его, совсем не понимаю!

- Поймешь! Не сразу, однако, поймешь. Никуда теперь не денешься...

Олег тянет мать за фартук. Отстранила она Марину.

- Подожди-ка,- говорит,- я сыну помогу.

И следом за Олегом прямым ходом к воротам.

Солдат сидел на корточках, подперев спиной столб, смотрел на мертвую собаку. Мать оглянулась, не видит ли кто, и тихо спросила:

- Гриша?

Он кивнул.

- Пойдемте со мной!

- Маринка разве не здесь?

- Да пойдемте же, говорю, быстрей пойдемте отсюда!

Разговор у матери с Григорием был короткий. Гриша поселился у Немцев на полу возле печки.

Дети с ним пилили дрова, ходили в лес, сбивали смолистые шишки и собирали в мешки, катались на трамвае от круга до круга. Оживился Григорий только раз, когда в морозный день привязал к сапогам коньки, взятые у соседа, и пробежался по замерзшему пруду.

Вечером, накануне Гришиного отъезда, мать неправдами достала на мясокомбинате костей, сварила бульон и все подливала и подливала Грише. Днем отпросилась она у главбуха и побежала домой, чтобы успеть Гришу проводить. Его не было: он отправился в комендатуру перед отъездом отметиться. А дома что-то произошло, мать сразу догадалась.

Люська ходила по комнате надутая. Олег лежал на кровати и плакал.

- Что у вас здесь получилось ?

Оба молчали.

Мать села к Олегу на кровать.

- Что с тобой, сынок? Чего ты?

- Может, и ты нас разлюбишь и бросишь?- кричит.- Тогда давай быстрей!

- С чего ты взял?

- С того, что я все понял!

- Чего понял?- переспросила мать.- Да у меня никого на свете нет дороже вас!

- Понял все! Сперва любят, а после обманывают!

- Глупый!- хохотнула Люська.- Разницы не понимаешь: то дети, а это мужчины с женщинами. У них вечно сначала с одним, потом с другим!

- С другим!.. На Григория, значит, плевать?!

- Дурак ты!- сказала Люська.

- Может, я и дурак, а Марина ваша - предатель!..

Долго Олег всхлипывал. Плакал он не от своей обиды, от Гришиной. Мать не смогла его успокоить, только пристыдила:

- Сейчас Григорий придет, а ты зареванный весь. Тоже мне мужчина!

Но, видно, был у них до этого разговор с Григорием. Потому что вернулся тот из комендатуры, молча вещички сложил и говорит:

- Спасибо вам за все. Не ходите меня провожать, не надо.

- Обязательно пойдем, Гриша!- возразила мать.- Я с работы специально для этого отпросилась.

Приехали они на трамвае на вокзал. Все дни Григорий держался, а тут, перед концом, пал духом, шел и повторял:

- Как же это, а? Как же?

- Вот так уж, Гришенька, так устроена жизнь. Насилу мил не будешь...

Механически мать твердила дешевые слова, но, наверно, нужные, как все утешения.

- Выходит, я виноват. Но в чем же?

- Марине тоже не сладко,- сказала мать.- Женщины требуют от начальницы, чтобы уволили ее из треста. Не хотят с ней работать. Любовь такая вещь...

Хотя - какая именно вещь любовь, мать и сама понимала все меньше. Да и позже соловьи для нее не запели. Старухой стала, жизнь в одиночестве прожила и одна трех внуков вынянчила.

Постояли Немцы с Григорием у вагона. Состав шевельнулся, заскрипели сцепки. Гриша обнял Олега, потом Люську. Мать обнять застеснялся, сказал:

- Передайте ей: Гришка, мол, желает тебе счастья.

- Обязательно передам,- кивнула мать.

Он забрался в теплушку, уселся на пороге и махал рукой. Мать, Олег и Люська, убыстряя шаги, двигались по платформе, стараясь не отстать от вагона. Вдруг Григорий отвязал от мешка каску и бросил Олегу.

- Держи!

Каска забренчала, крутясь по камням, пока Олег не схватил ее.

- Зачем ему?- встревожилась мать.- С вас же спросят!

- Война спишет!- крикнул Григорий.

- Гриш, ты в другой раз сперва женись, а после люби, ладно?- подал голос Олег.

- Ладно!- улыбнулся Григорий.

Поезд загудел и пошел быстрей.

Мать остановилась на платформе, обняла Люську, которая почему-то разрыдалась. Олег, размахивая каской, бежал за поездом до самой водокачки.

Обещание свое мать не выполнила, Марине ничего не сказала. После проводов Немцы стали ждать Гришины письма к себе. Фото его, которое Марина отдала матери, Люська поставила на подоконник, рядом с фотографией отца.

Немцы очень ждали писем. Но Григорий не написал.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ БИЛЕТЕРШИ

Люська Немец легко, чуть ли не вприпрыжку, выбегала к доске, и до нее долетали смешки, хотя она еще ни слова не сказала. Может, из-за отсутствия витаминов она не росла и смирилась с тем, что никогда не вырастет. И все-таки она еще повзрослела.

Каждый день, когда дома никого не было, Люська кокетничала сама с собой перед маленьким зеркалом, причесывалась по-новому, потому что вчерашняя прическа ей не нравилась. Она сама себе перешила из материной черную юбку с разрезом и пуговицами; девчонки шептались, будто юбка слишком облегает бедра и вообще с таким высоким разрезом носить позорно.

- Уроки не делаешь. Чем же ты вообще занимаешься?- с подозрительной интонацией спрашивала классная руководительница.- Целыми неделями в школе тебя нет!

- Подумаешь, работать пойду...

- Она еще хамит!- взрывалась учительница, мгновенно переходя на крик.- Ну, это уже слишком. Девочка-лодырница... Да как же такое можно допустить во время войны!

Говорила она, как снаряды взрывались: бум, бум, бум... Видимо, не случайно у ширококостной классной была кличка Бомба.

Может, просто пришла весна, думала Люськина мать. Хотя и военная, а все же весна! Та самая, про которую столько написано и столько объяснено, что и слово-то произносить вроде бы неловко.

Так или иначе, но в конце третьей четверти, перед самыми каникулами, скoпилось у Люськи пять двоек. Мать вызывали в школу раза три, но это не помогло. Завуч позвонила в соседнее ремесленное училище:

- Нельзя ли пристроить восьмиклассницу, очень хорошую, только учится плохо?

В ремесленном набора не было. Оставалось просто исключить Люську Немец в назидание другим.

Люська не сказала матери, что ее исключили из школы. Каникулы шли замечательно, чего же травить материну душу?

Утром, найдя красивую картинку в довоенном журнале, Люська причесывалась под нее и танцевала перед зеркалом непонятный танец, заменяющий ей гимнастику. Нарочно громко топая каблучками, чтобы потревожить соседей, она спускалась с крыльца и бежала в кино.

Купив самый дешевый билет, Люська садилась в дорогой восьмой ряд. Если прогоняли, не смущалась и пересаживалась. Бывало, глядела она одну картину несколько дней подряд.

Посреди дня забегала она домой чего-нибудь поесть. С братом вдвоем они разогревали оставленный матерью суп. Ели молча, каждый занят своим: Олег марками, которые он за отсутствием альбома переклеивал в новую тетрадь. Люська - мыслями о том, что после каникул в школу идти не надо. Поев, Люська немедленно убегала.

- Куда?- строго спрашивал Олег, догадываясь о происходящем.

Хотя он был младшим, но, в конце концов, в доме он - единственный мужчина.

- Не твое дело!- очаровательно улыбаясь, отвечала Люська.

Она его авторитета принципиально не признавала.

Школу затолкнули в старую избу, а школьное здание на соседней улице занимал госпиталь. Люська прокрадывалась через черный ход. Там пахло хлоркой. Сегодня какая палата? Вчера была шестнадцатая, значит, сегодня семнадцатая, второй этаж.

Она открывала дверь и слышала возгласы:

- Артистка пришла!

- Садись, доченька!

- На-ка, кисельку сперва похлебай...

Люська садилась на пустую кровать и говорила:

- Ну вот, значит. Я вам какое рассказывала? "В шесть часов вечера после войны"? Теперь, значит, "Сестра его дворецкого". В общем, так...

И начиналось кино. Она его пересказывала в лицах, куплеты пела, плясала и сцены изображала в действии, ловко прыгая между кроватями и тумбочками. Когда, пробившись сквозь толпу в дверях, входила санитарка и объявляла мертвый час или обход врачей, палата упрашивала:

- Не шуми, тетка Нюша, пущай она до конца расскажет!

Санитарка и сама садилась, слушала и смеялась, а после опять спохватывалась: