Читаем без скачивания Свободный вечер в Риме - Ирма Витт

– А теперь сама, – скомандовала старушка, вытаскивая из-под раковины эмалированную миску. Бери муки, но вот эту, второго сорта! Это мука живая. Сыпь, сыпь, еще… Хватит! Воды долей, водички из кувшина, дрожжей чуток сыпани, маслица натри, солью посоли, сахаром подсласти. А теперь вот это добавь, из пузырька… И изюма горсточку. И мешай. Мешай, мешай, пока липнуть не перестанет. Подожди, теперь пусть продышится… А сейчас в ладошку бери, ну, и обваливай в муке опять. Да что ж ты криво так, выравнивай давай… И сверху по каждой маслицем пройдись, пальчиком прямо. И теперь – раз, – старушка метнула противень в раскаленное нутро духовки. – Все, ждем. Чай пить будешь? Ну так сама давай, вот чайник, вот банка, а сахар в мешочке. Старушка залезла на табурет, свесила ноги и, положив руки на колени, замерла, уставившись в какую-то точку на стене. Оторопевшая Майя отряхнула руки, присела на стул напротив и спросила:

– Рецепт-то совсем простой, почему же хлеб не такой теперь?

– Шшшш! Молчи, глупая, потому и не такой, что когда хлеб печется, надо молчать, да о добром думать. Или молиться, коль умеешь. Кому? Хлебному Богу. Наши-то люди это знали, еще из деревень шло, а теперешние – совсем никудышные пекари. А еще хуже – машины стали вместо людей тесто готовить. Вот хлеб пустой и выходит. Так что тихо, кому говорю.

Чуть запах печеного хлеба пополз из духовки, бабка засуетилась:

– Давай, тащи, девонька, твой же хлеб, тебе и принимать.

Майя открыла духовку, чуть не отпрянув от жара, и рукавичкой выдернула противень на плиту. На нем плотно лежали округлые, как морская галька, румяные пухлые булочки, еле заметно вздрагивающие, будто вздыхающие.

– Бабушка, как мне вас благодарить?

– Чего? А вот за руку меня попридержи, пока я с табурета слезу.

Майя помогла ей встать, ощутив прикосновение жестких пальцев. Старушка завернула булочки в толстое полотенце и в газету.

– Иди, иди с Богом. Выручай деда.

Майя вышла на мороз, прижимая кулек к груди и ощущая легкое головокружение.

Поймав скорее такси, Майя поехала домой, на Казанскую.

– Дед, дед, смотри, что я тебе принесла!

В квартире было необыкновенно тихо. Вышла из кухни мать.

– Я опять Людмилу вызвала…

– Что, что с ним?

– Я не заходила, но, кажется, все, слишком тихо, не дышит…

Дрожа всем телом, Майя толкнула плечом дверь. Дед лежал на спине, держа руки на пододеяльнике по швам. Рот был приоткрыт. В груди похолодело. Де-душ-ка… Брызнули слезы. Из теплого свертка совершенно неуместно и бесстыдно выходил жизнеутверждающий запах горячей выпечки. Вдруг дед шумно вздохнул.

– Это… Это чем так у нас пахнет?

– Это я тебе саечек испекла.

Майя положила горячий еще хлебец в холодную руку.

Дед откусил, потом еще раз. Приподнялся с усилием и сел на постели.

– Ой, внучка, мне бы чаю, сладкого, с лимончиком, а?

– Сейчас дед, сейчас…

В темной кухне сидела мать с круглыми, блестящими в темноте глазами.

– Ну что Май, Май, скажи, что там?

«Никогда, никогда, никогда, никогда… Никогда я не стану такой как она», – думала Майя, заваривая крепкий сладкий чай.

Отель «Континент»

События реальны, имена и названия изменены.

В переулках неподалеку от виа Венето в Риме стоит трехэтажное старинное здание недорогого отеля «Флора». Здание давно не ремонтировалось, и его парадный, некогда пафосный фасад покрылся выразительными трещинами по штукатурке, обнажив предыдущие слои краски. Балясины на огромном балконе номера люкс над входной группой частично развалились, открыв неприглядные металлические штыри, вокруг которых когда-то, еще до всех мировых войн, безымянный мастер накрутил слои бетона. Однако пышные пальмы, растущие вдоль тыльной части здания, придают его очевидной запущенности драматический и в чем-то привлекательный вид. Когда-то в давние времена отель назывался «Континент», имел 5 звезд, возле него круглосуточно дежурили таксисты на длинных лаковых «Изотта-Фраскини», а его роскошный облик многократно запечатлевался в кадрах светских хроник и даже стал своеобразной визитной карточкой этой части города, попав, наряду с фонтанами, на сувенирные открытки, продававшиеся в газетных киосках и либрериях по всему Квириналу. Отель обслуживался образцовым штатом вышколенных горничных, коридорных, портье, швейцаров, прачек, снабженцев и мастеров; субботним ужином в ресторане руководил именитый повар, и попасть на него можно было только по предварительной записи за месяц, а то и за два. Нынешний управляющий, он же младший сын тогдашнего владельца отеля – старый синьор Сильвио – прекрасно помнит триполитанские узорчатые антикварные ковры, золоченые резные зеркала в фойе и другие предметы ушедшей роскоши, потому как совсем мальчишкой он, по отцовскому велению, стал подрабатывать здесь коридорным. Он научился делать комплименты синьорам, и те угощали его лакричными пастилками и гладили по голове, и почти каждый постоялец выдавал ему несколько монет за любезность обслуживания. Он собрал целую коллекцию дарственных черно-белых фотографий кинозвезд и музыкантов, что останавливались в стенах отеля. Он помнит, как душно цвели остриженные в форме шара апельсиновые деревья в кадках у входа, как в зал для завтрака по белоснежным мраморным ступеням спускались женщины в шелковых платьях, оставляя за собой шлейфы духов и мелкую пудровую взвесь – безликие спутники ведут их осторожно, будто бы держат под локоток фарфоровые статуэтки. Он помнит, как прямо с утра выстреливали в потолок пробки игристых вин, под звон серебряных приборов играл на рояле неаполитанские мелодии тапер. Сейчас тот рояль давно продан, и синьор Сильвио лично регистрирует гостей, не имея возможности содержать штат работников, его медлительность часто раздражает усталых путешественников, а ветхое состояние номеров способны оценить лишь редкие ценители темной романтики, готовые уловить среди полустершихся росписей на потолке и в трещинах стен дыхание ушедших эпох. Денег на содержание отеля не хватает, здание уже несколько лет только чудом избегает аукциона, помещения кухонь и кладовых комнат сданы под китайские склады. Поэтому если судьба занесет вас в римский отель «Флора», на завтрак вам предложат лишь талон на свежий круассан и чашку кофе в пастиччерии напротив. Многие связывают упадок отеля с войной и наступившим после нее экономическим кризисом, но на самом деле, все случилось гораздо позже, уже в пятидесятых. В самом хорошем состоянии из всего номерного фонда находится люкс №14, на втором этаже, однако причина его сохранности в том, что уже много десятилетий он почти всегда закрыт на ключ. Гостей туда почти что никогда не селят, лишь изредка синьор заходит туда лично, вытряхивает пыль с покрывала, выбивает ее с кресел и стирает с прикроватных столиков и с трюмо, которое ясно помнит то, что случилось здесь более полувека назад и