Читаем без скачивания Н 7 (СИ) - Ратманов Денис

— Плохо дело, — сказал врач, медленно двигаясь по коридору и косясь на меня. — Воспаление прогрессирует. Вводим конские дозы антибиотиков, но пока не помогает. Надо было сразу ампутировать ногу, теперь зараза выше пошла.Странно, почему так, у Семерки ведь молодой здоровый организм.

Кисиль остановился напротив предпоследней палаты справа, возле которой сидел человек со смартфоном — приставленный к Семерке охранник. Увидев нас, он убрал телефон, напрягся.

— Борис, спокойно, это со мной, — сказал Тирликас, и охранник расслабился.

Кисиль открыл дверь в палату, жалуясь:

— У нас полно практикантов, шастают туда-сюда, и Борис издергался, пока всех запомнил.

В нос шибануло сперва озоном, потом — тем самым гнилостным запахом.

Семерка лежала лицом ко входу, из приподнятых ног торчали спицы. Правую голень раздуло, ее частично скрывали повязки, пропитанные то ли гноем, то ли каким-то раствором. На бедрах тоже были зафиксированы повязки. Я перевел взгляд на лицо Семерки: и без того белая, она стала еще бледнее и слилась с простыней. Губы растрескались, под глазами черные круги, нос заострился.

— Привет вам. Что — страшная? — хрипнула она и сразу продолжила: — Не дам ногу оттяпать, лучше сдохнуть.

— Убийцы этого и добивались. Сами не смогли тебя прикончить, так ты им поможешь, — проворчал Витаутович.

Я понятия не имел, как себя вести. Выразить сожаление? Пообещать, что все будет хорошо?

— Мы с Иваном Абрамовичем вас оставим — поговорите.

Тирликас протянул мне колонку в форме куба, и я понял, что это: глушилка сигналов.

— Помнишь парня, что ко мне приходил, когда ты из СИЗО сбежал? — спросила Семерка, когда они вышли.

— Да, Юль, помню. Ты лучше скажи, что с тобой.

— Со мной — множественные оскольчатые переломы обеих берцовых костей. На левой ноге малую берцовую сохранили, на правой нет. Размозжение мягких тканей, ожоги третьей степени. Повезло, что машина не сразу загорелась. Левая нога — нормально, правая… Сам видишь. Так вот. Тот парень вздернулся у себя в квартире. Следов насилия нет. Самоубийство выглядит убедительным, написана посмертная записка, чтобы никого не винили в смерти. Это раз. Девочка молоденькая из Свердловска, Аня, только после академии — прыгнула с крыши высотки. «В смерти прошу никого не винить». Один человек — выстрел в голову из снайперской винтовки. Второй — машина потеряла управление. Третий — ограбление. И, вот, я. А, еще одного одаренного убили: анафилактический шок от меда, на который у него аллергия. Смерти в разных городах, единственное, что их связывает — все одаренные или самородки.

— Но данные о нас засекречены, значит, убийца — кто-то из своих, — предположил я.

— Соображаешь. Или убийцы. Или кто-то из командного состава слил информацию злоумышленникам.

— И кому это выгодно? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Коллективному западу. Власть имущим, видящим в нас угрозу. Таким, как Шуйский. А поскольку среди нас кроты… хотя среди самородков — точно нет, мы лучше умрем, чем предадим своих.

— Именно поэтому те ребята покончили с собой? Чтобы не предать? Их шантажировали?

— Такая версия в разработке, — хрипнула она, принялась жадно пить.

Напившись, она продолжила:

— Ничего не обнаружили, никаких связей между убийствами. Кроме того, что все погибшие — телепаты, кроме одаренного. Выпиливают тех, кто может обнаружить предателей, расчищают поле деятельности. Замешан кто-то из высшего руководства.

— Я есть в вашей базе?

— Нет. Но о тебе знают. Надеюсь — знают те, кто на нашей стороне, иначе ты тоже под ударом. В прессе, естественно, об убийствах одаренных — ни слова. И верить нельзя никому

— Все предупреждены? — поинтересовался я.

— Теперь да.

— Спасибо, Юль.

Подумалось, как здорово, что никто не в курсе про Микроба и Дарину. Вот пусть и не знают как можно дольше.

— Наши всех трясут. И одаренных, и КГБ, но — никаких зацепок. Работают профессионалы… а я — не могу. Мне сразу хотели ногу оттяпать, но я убедила этого не делать. Думала, организм справится. Хоть и кривая нога, но своя…

Чувствуя, что может разреветься, Семерка отвернулась и вперилась в стену. Я мялся возле ее кровати, а взгляд то и дело падал на раздутую ногу. У нее были красивые ноги — длинные, стройные. Ладно мужику на протезе хромать, но девушке…

— Кажется, тебе пора идти, — прошептала она.

У нее есть родня? Они в курсе? Есть кому о ней позаботиться и быть рядом в трудный час? Что я могу для нее сделать?

Семерка усмехнулась, все так же глядя в стену, я ощутил прикосновение к разуму и, видимо, не успел спрятать мысли.

— Им незачем знать. Обо мне заботится государство. Все мы, самородки, по сути безродные. Отдаляемся от родственников, находим родных по духу. А ты… просто запомни меня такой, какой я была.

И вдруг меня осенило: Рина! С ее талантом она может остановить воспаление! Но я быстро спрятал мысль.

— Когда операция? — спросил я и подумал, что, если сегодня, то могу не успеть.

— Сутки ждем, если положительной динамики не будет, завтра утром. Жаль, я молиться не умею.

— Да я тоже не особо.

— Хотела попросить свечку поставить за здоровье или как там.

Я сжал ее руку.

— Ты сохранишь ногу. Я попытаюсь помочь.

Видимо, в моем голосе было столько уверенности, что она подняла голову, посмотрела в глаза с надеждой.

— Как?

— Есть одно средство. Типа как свечку поставить, но эффективнее.

Я замолчал, колеблясь, говорить ей или нет. Не скажу. Вдруг Дарина пошлет меня к черту, ведь Семерка ей никто — зачем помогать какой-то незнакомой женщине, рискуя засветиться? Да и не факт, что ее способностей хватит срастить раздробленные кости.

— Ты говоришь загадками, — вздохнула Семерка.

— Просто результат зависит не от меня. Нужно уговорить одного человека. И еще, как бы ни повернулось, об этом нашем разговоре и о том, что будет дальше — никому. Как бы ни хотелось поделиться — просто забудь, что это было.

— Никому, — кивнула Семерка. — Даже своим. Клянусь.

Я еще раз сжал ее руку, потом забрал глушилку.

— Я приду после обеда, каким бы ни был результат моего разговора с… ним.

Семерка вскинулась и прошипела:

— Вот только жалеть меня не надо. Не люблю! Лучше принеси сигарет, а то уши пухнут.

Ох уж эти «сильные» женщины! И вот как после этого о них заботиться?

Лев Витаутович и заведующий были в кабинете. Тирликас сразу же распрощался, и мы вышли на улицу, сели в машину, и только там он заговорил:

— По делу работают лучшие сотрудники БР, но — никаких зацепок. Что наводит на мысль об участии в заговоре высшего руководства.

— Юля то же самое сказала. Нужно еще раз перетрясти контакты Шуйского и компании. Опросить тех, кого посадили за соучастие.

— Думаешь, в БР работают идиоты? — усмехнулся Витаутович, заводя машину. — Есть основания полагать, что исполнители уже мертвы. Ну и члены различных ячеек не знают друг друга, это старая практика.

Будто наяву я услышал голос нашего шотландского сопровождающего, Акселя: «Березка». Интересно, этот Березка как-то причастен к убийствам, или тут что-то другое? Когда он выйдет на меня? Если скоро, за ним можно проследить, авось выведет на кого-нибудь интересного…

Мысли оборвал Витаутович:

— Ты уже говорил с майором Кротовым?

— С кем? — переспросил я, спустя несколько секунд сообразил, о ком он — о кряжистом майоре-бээровце, с который вербовал меня в военкомате. — А-а-а, нет. Я даже фамилии его не знал, только имя и отчество: Антон Иосифович. В этот раз военкомате все решал с Кубиковым, потом меня никуда не вызывали. Я еще удивился, что отчитаться не потребовали. А вы в курсе, что ли, что он мне говорил?

Тирликас кивнул.

— Позже выяснил, кто и куда тебя призвал, мы-то все в одной лодке и многое друг о друге знаем, что очень осложняет дело с покушениями на одаренных.

— Вам известно общее количество одаренных? — спросил я, мысленно прикидывая, что если на каждый город по пять человек, количество получится запредельное.