Читаем без скачивания Кор-а-кор - Андрей Белан

       - Ты главное не переживай. Никто и заметить не успеет, как мы эту башку чиканьем. Поверь мне, как знатоку. В последнюю заварушку я этим топориком и провоевал, так что с какой стороны эту штуковину держать я знаю очень хорошо. - в подтверждение своих слов Трофим крутанул топором, так что аж воздух по комнате загулял.

       Подтолкнув меня в спину, староста вместе со мной вышел на улицу. Я с удивлением увидел Зоську, сидящем верхом на коне. Причем конь был довольно-таки приличных размеров и ко всему прочему Зося держал за узды еще одного, вообще больших габаритов, черного окраса жеребца.

       Подойдя к гордо ухмыляющемуся Зосиму, я спросил:

       - А это что?

       Тот похлопал своего коня по шее, ответил:

       - Это мой, а это твой, господин. - чуть смутившись, закончил: - Ну, не совсем твой, а так, дам в аренду, А то это, неудобно все-таки пешком, а так хорошо поедем.

       Да... Люди этой деревеньки меня просто поражают, то ругаются через каждое слово, и сказать ничего не могут, то вдруг, лошади, достойные носить на себе рыцарей Серединного мира, под седлом у обычного крестьянина. Одним словом, дела... Но я особенно не любопытный, так самую малость, мне хотелось знать, где у простого мужика взялись деньги на рыцарских лошадей. Думается мне, что об этом Зоська сам расскажет, парень болтлив и в минуту выдает на гора столько слов, сколько я бывает и за неделю не произношу. Повернулся к Трофиму и спросил:

       - Где рубать головушку будешь?

       Трофим подошел к трупу оборотня, откинул мешковину, постоял пару секунд, пристально всматриваясь во что-то видимое только ему. Углядев, ухмыльнулся, размахнулся и рубанул. Взял за волосы голову чудовища, положил в запасливо взятый из дома мешок, протянул мне.

       - А чего медлить? - Ответил на мой невысказанный вопрос. - Я с этим гадом церемониться не буду. И не осуждай меня, Валера, ну не считаю я эту тварь человеком и все. Для меня нет ничего гаже на этом свете. как поедание себе подобных. А этот гад ел моих людей, значит не человек он и все. Точка.

       Я принимая мешок со страшным содержимым, только что и смог сказать:

       - Да я как то и не осуждаю. Так сказать, каждый имеет свою точку зрения и на том и стоит. Поэтому тебя только уважать и можно, твердо стоишь на своем.

       - Вот это и правильно. - староста махнул рукой, свистнул. тут же к нему подбежали двое крепких мужика. Один из них спросил:

       - Чо делать, едрить его в ухо, с этим? - брезгливо пнул обезглавленное тело оборотня.

       - Оттащите за околицу, и сожгите к едреней фене, щоб и духу этой падали не было.

       Мужики хмуро кивнули, сноровисто завернули тело в мешковину, подняли и молча потащили, сосредоточенно сопя.

       - Вот так то лучше. - Трофим удовлетворенно вздохнул, - Ну, Валера, прощаться будем, а то и так уже долго воздух попусту языками молотим, как девицы, не к лицу это нам, мужикам.

       Мы пожали друг другу руки. Я вскочил на коня, погладил его по гладкому боку. Мне всегда нравилось ездить на этих удивительных животных, в отличие от оборотней, всех мастей, нас детей Великого никогда не боялись ни лошади ни другая живность, чувствуя в нас что то родное. Тронув бока жеребца, я легко послал его вперед.

       - Зоська, не отставай.

       Мой попутчик махнул на прощание старосте и, догнав меня, пристроился с боку по левую руку.

       Когда мы выехали за околицу, то моему взору открылась толпа зевак, собравшихся поглазеть на сожжение обезглавленного тела оборотня. По-моему народ решил сделать из этого действия гуляние, я так решил, исходя из того, как интенсивно от деревни тащили к месту сожжения гада столы и тюки с едой. И осуждать их у меня даже в мыслях не было, я бы сам, если бы натерпелся как они, пил и гулял недели две, а потом чуток передохнул и повторил все по новой.

       Проехав и их, я украдкой посмотрел на своего невольного спутника. Он же в своей природной неусидчивости и болтливости стал говорить, совершенно не обращая внимания слушаю я его, или нет. Минут через двадцать я все-таки решил прислушаться, все-таки может парень что нибудь и интересное расскажет. А чуток послушав, вообще увлекся этим занятием. Зося говорил о себе и своей деревне.

       - Вот я и говорю, подобрали меня мелкого. Принесли в дом, накормили, уложили поспать, а с утра совет собрали, что со мной дальше делать. Больше всех ярился Стародуб, отец Данилы, кузнеца нашего. Сам тоже кузнецом был, руки во! Плечи во! Волосы длинные, ремешком перехвачены. Здоровый мужик был. Так вот он и говорит, что дескать, надо мальца, это меня значит, выкинуть к такой-то матери из деревни, що приблуд нам только тут и не хватало. И мало чо я из себя представляю, може лихо какое-то, а то и похуже, кто его знает. Все его поддержали, но Трофим наш вмешался. Дал в лоб. Стародуб хоть и здоров был, как бык, да против старосты что мальчик против мужика. Как миленький ёкнул и поймал пятой точкой землю. Сидит ошарашено рот открывает. А староста наш и говорит, что дескать мы люди, а не зверье какое-то. Он, наш Трофимушка, тогда только с Серединного мира вернулся с войны. Горячий был - жуть. Чуть що, сразу в лоб. Ну, это мне так люди потом рассказывали. Я то сразу старосту как нормального мужика знал, можно сказать он мне отца заменил родного. Так вот оставили меня в деревне. Поселили в доме старосты. Дескать, его слово и, если чо не так, то с него и спрос. Вырос я в доме Трофима, он же мне и надел дал, и дом построить помог, и пока не окреп, в обиду не давал. А потом я сам своих обидчиков обидел, как меня Трофимушка учил. Во...

       Зося замолчал, минут двадцать ехал молча, видимо вспоминая свое детство. Мне же почему - то, вспомнилось мое детство, не такое как у этого молодого парня, а более суровое. Но в отличие от Зоси я помнил своего родного отца, пахнущего дымом, потом и кожей. Сильного и огромного. Он подхватывал меня своими могучими руками и подбрасывал высоко - высоко вверх, смеялся. Отмахивался от испуганных криков матери - лучшей убийцы клана саблезубых, которая боялась за меня как простая человеческая женщина, и даже больше. А отец ловил меня и прижимал к своей крепкой груди и шептал мне на ухо, как сильно он меня любит и что он не задумываясь отдаст все ради того, чтобы я жил. Моё детство было наполнено радостью и трудностями постоянной учебы, но никто из моих сверстников никогда не жаловался, слишком уж интересно нас воспитывали, слишком сильно нас любили, неопытных щенков. Но мое детство закончилось неожиданно и зло...

       Я тяжело вздохнул, отгоняя от себя так некстати пришедшие в голову картины прошлого, посмотрел на дорогу, на окружающие нас с Зосей поля, повернув голову к своему спутнику, спросил: