Читаем без скачивания Журнал «Вокруг Света» №08 за 1986 год - Вокруг Света

Другого такого острова нет в Арктике. Недаром его называют осколком древней Берингии и оазисом жизни: здесь, далеко за Полярным кругом, на стыке двух полушарий — Западного и Восточного,— сохранились до наших дней редчайшие виды растений и животных. Остров — это крупнейший в мире «родильный дом» белых медведей и единственное в стране гнездовье белых гусей, лежбища моржей и птичьи базары, стадо акклиматизированных недавно овцебыков и стаи легендарных розовых чаек...

Есть что охранять и изучать. Потому-то коротким полярным летом, когда в Арктике вспыхивает жизнь, в разные уголки острова устремляются исследователи. Ежедневные маршруты, наблюдения, новые записи в дневниках — свежие вести из мира природы. А вечером уютно гудит печка в палатке или в балке, закипает чай, и ближе к полуночи, как теперь, все «чибисы» и «пумы» собираются вместе — в эфире: делятся информацией, решают неотложные дела, справляются о погоде.

Солнце еще долго будет плавать над головой, не ныряя за горизонт, перемешивая краски неба, земли и моря; тени гор будут кружиться вокруг своей оси, совершая за сутки полный оборот, подобно стрелкам часов. А мне опять жить заботами и тревогами острова. Встретить старых друзей и обрести новых. И снова убедиться в том, что открытие далекой полярной земли продолжается (В этой публикации автор продолжает рассказ о первом в нашей стране островном арктическом заповеднике. См. его очерки «Заповедная осень на Врангеле». — «Вокруг света», 1978, № 9 и «Школа Дрем-Хеда». — «Вокруг света» 1981, № 1.).

Среди многих намеченных маршрутов по острову больше всего жду встречи с мысом Уэринг. И вот вездеход пересек остров с юга на север, от моря до моря, и выполз из гор на плоскую равнину Тундры Академии. Я намеренно устроился на крыше вездехода, несмотря на резкий встречный ветер и взлетающие иногда из-под радиатора тучи брызг. Несколько часов Уэринг покачивался перед глазами, постепенно вырастая в размерах и заслоняя собой горизонт, становясь все отчетливей и подробней,— скалистая громада, вздыбившаяся навстречу ветрам, льдам и волнам океана. Здесь, на крайнем восточном рубеже острова, выходят наружу из-под земли древние породы, слагающие его «костяк»,— высокая отвесная стена тянется на несколько километров вдоль береговой черты. Мощные толщи пестрых сланцев, известняков и песчаников смяты в складки, надвинуты друг на друга, разорваны сбросами, пронизаны кварцевыми и кальцитовыми жилами. Среди хаоса камней внимательный взгляд заметит сверкнувшую друзу хрусталя, сине-зеленые пятна яшмовых и малахитовых выходов. Настоящая природная лаборатория для геолога!

К Уэрингу невозможно привыкнуть. Помню, когда я впервые его увидел,— было это давным-давно, еще в первую мою зимовку на острове, он просто ошеломил, подавил меня своими нацеленными в облака пиками и гребнями, нависшими над головой кручами и глыбами, осыпями, камнепадами и свергающимися с высоты потоками с обрывками радуги, арками, гротами, пещерами, останцами и кекурами, но больше всего оглушительным шумом жизни — слитыми воедино голосами десятков тысяч гнездящихся на скалах птиц.

Едва вездеход, свернув с галечного берега, вполз в долинку между Уэрингом и куполообразной горой Замковой, небо пересекла зеленая ракета — это «Пума-восемь» заметила нас, поздравляет с прибытием. Лагерь — жилой балок, где обитают орнитолог Василий Придатко и лесотехник Игорь Олейников, и две подсобные палатки — стоит в Красной долине. Так ее окрестили потому, что по меньшей мере три обитателя долины — белый медведь, бердов песочник (куличок размером чуть больше воробья) и сердечник пурпуровый (растение, встречающееся в СССР только на острове Врангеля) — занесены в Красную книгу.

С Василием мы старые друзья, вместе работали на острове в «медвежьей» экспедиции, но давно не виделись. Из переписки я знал, что он все последние годы занимался изучением птичьих базаров острова. Лучше него Уэринг наверняка не знает никто.

Работают они с Игорем так: сразу после сеанса вечерней радиосвязи отправляются на базар, а спать ложатся утром. Какая разница, если светло круглые сутки, а для наблюдений удобней: многие птицы днем улетают на кормежку в море, к ночи же возвращаются на скалы.

Балок — не только жилье, это и рабочий кабинет, и библиотечка, и походная лаборатория, на полках и в ящиках под нарами — книги, оттиски статей, картотека, рукописи, инструменты для препарирования — всему есть свое место, все под рукой.

— Ваш десант очень кстати,— улыбается Василий, оглядывая приехавших сотрудников заповедника.— Работы много, поможете... Подойти к Уэрингу по морскому льду нам не удалось, помешал водяной заберег, пришлось лезть на скалы и спускаться на берег по распадку, цепляясь за камни. Все это время слышим то нарастающий, то стихающий, как прибой, гул базара. А когда наконец ступили на припай: справа—темные, закрывающие полнеба скалы, слева — нагромождения торосов, впереди — узкая полоса льда, еще проходимого, но уже испещренного трещинами,— птичий грай, отраженный эхом, возрос многократно, заполнил пространство.

Птицы всюду — сидят рядами на скалах, кружат стаями и поодиночке, планируют на льдины. Свист и хлопанье крыльев, резкое краканье кайр, истерические визги чаек-моевок, вскрики чистиков, бурчанье бакланов, важные возгласы бургомистров... В нос бьет острый запах — подножие гор покрыто гуано.

Непросто разобраться в этом гомонящем, хлопотливом царстве. И все же можно. Постепенно, привыкнув, начинаешь улавливать в жизни базара свой ритм, систему, свою иерархию. Прежде всего замечаешь, что «жилплощадь» здесь при всей толчее и мельтешении поделена довольно четко, по-хозяйски: верхние точки скал, вершины захвачены крупными хищниками-бургомистрами, чуть ниже поселились бакланы, в узких расщелинах и нишах прячутся чистики, все ровные карнизы и выступы сверху донизу принадлежат кайрам, а между их черными скоплениями, на совсем уж отвесных стенках, цепляясь за трещины и неровности, лепятся гнезда бело-серых моевок. Ни одно удобное местечко не ускользнуло от внимания птиц, они примостились даже за водопадом, отгороженные от солнца струей летящей воды.

Да и движение птиц беспорядочно только на первый взгляд, в нем есть свой смысл и согласованность. Одни сидят на гнездах, насиживают яйца, другие «мотаются» на кормежку к полыньям и разводьям, третьи борются за место под солнцем: покушаются на чужое гнездо или, наоборот, отгоняют агрессивного соседа.

— Ты, наверное, удивляешься, как они живут в таком шуме-гаме?— спрашивает Василий.— А ведь он им необходим, они просто не могут без него. Тишина была бы для них убийственна. Каждая птица чутко реагирует на любой звук, и это помогает ей определиться. Я составляю сейчас карту шумового поля базара, ребята из Киева прислали такой прибор — для записи звуковых колебаний. Посмотрим, что получится!

Василий говорит, что зоологам пора выходить на другой уровень исследований. Обобщения нужны. На универсальной основе, с привлечением всех наук. Рассказывает, как, например, археологи помогли ему определить возраст базаров. Они нашли на древнеэскимосской стоянке у Чертова оврага кости кайр — значит, уже тогда, три с половиной тысячи лет назад, эти птицы здесь гнездились. Потом возраст базаров пришлось отодвинуть еще дальше, ко времени возникновения острова. Это уже область палеогеографии. Или другой пример: решили сделать горизонтальные аэрофотосъемки базаров, обратились за помощью к топографам и летчикам. И благодаря им увидели привычное другими глазами!

Дорогу нам преграждает мыс с зияющей аркой. Это первые из трех ворот Уэринга. Пока мы огибаем их, карабкаясь по льдинам — пройти под аркой мешает широкое озеро разлившейся воды,— охраняющий ворота бургомистр, недовольно покрикивая: «Так... Так... Так...»— зорко наблюдает за нами, а потом вдруг, сорвавшись, пикирует на меня. С Василием он, должно быть, свыкся.

— Не понравился ты ему,— посмеивается в бороду мой спутник.— А представь, нападет такой, когда ты на скале висишь. И отмахнуться нечем! Или когда плывешь на резинке, а он сверху — бац! Нельзя расслабляться. Арктика... Вообще жизнь базара полна скрытого напряжения и опасностей,— переходит он на серьезный тон.— Здесь все спешат — за считанные дни надо исполнить брачный ритуал и вывести потомство. И все настороже. Чуть зазевался — и конец. Никакой дружбы — жестокий закон выживаемости.

Вот еще одна жертва естественного отбора,— Василий поднимает со льда окоченевшую моевку.— Исследователю здесь, чтобы добыть экземпляр, не надо убивать птиц, и так хватает. А добивать подранков мне все же пришлось научиться. В университете этого не проходят. И каждую такую птицу нужно вскрыть и изучить по десяткам морфопараметров. Чем больше, тем лучше. Скажешь, чистая статистика, для чего это нужно? Видишь ли, я всерьез занялся фенетикой — наукой о внешних признаках птиц, пытаюсь распутать вопрос об эндемиках острова. Ты что-нибудь слышал о чистике Таяна и кайре Геккера?