Читаем без скачивания Моя крайность (СИ) - Чепурнова Тата

— Отчим вернулся, — с трудом выговаривается, стыдясь той правды, которую я потребовал. — Каждый день ругается с матерью… и из-за этого… она снова пьёт. А вчера кто-то обчистил мою заначку, чёрт.

Ругнувшись, зажмуривается, но не от вылетевшего браного междометия, а от слез собравшихся на кончиках её выгоревших ресниц.

— Извини, сейчас не в тему конечно, — неуклюже обнимаю, страшась собственных реакций организма на хрупкую фигурку, находящуюся в моём плену. — Спать придётся вместе, в одной кровати… диван Лёха сегодня забрал.

==========================

Кофр*- багажник для мотоцикла.

Глава 18 "Не надо… он привык"

Марго.

— Макс, эй, тише-тише, — прошу его проснуться, шепча в пугающую пустоту, наполненную сдавленными хрипами и частым рваным дыханием. — Максим… Ма-а-акс…

Боязливо касаюсь плеча, холодного, словно его окунули в ледяную воду, даже россыпь мелких мурашек, покалывает мою ладонь. Заставляя меня саму съежиться от прохлады, прокатившейся по телу вместе с кровью загустевшей от непреодолимого чувства встревоженности. Ни на одно прикосновение Максим не реагирует, вроде бы спит, но в то же время словно умирает в агонии. Мечется в постели, вздрагивая от касаний, казалось бы ещё сильнее, нежели когда я его не трогаю.

Такое я вижу впервые и это не идёт ни в какое сравнение: ни с приступами "белочки", которые я перевидала за свою жизнь слишком много, ни с отходняком после недельного запоя.

Время нарочно тянется медленно, удлиняя секунды до бесконечности. А мне становится невыносимо от бессилия и страха: за слабую себя, и за буйного Максима, который естественно страдает сейчас от чего-то непонятного. И ему в разы хуже, чем мне, охваченной паникой.

— Максюш, — срываясь на жалобный плач, скинув одеяло на пол, сажусь на Максима сверху.

С трудом возвращаю дергающемуся телу горизонтальное положение, уложив обратно в мягкие подушки. Влажные волосы, сбившиеся в причудливые вихры, липнут к его лбу, покрытому испариной. Макса трусит, прокатываясь по мышцам неконтролируемой судорогой, а та без спроса передается моим бедрам, плотно прижатым к мужскому торсу.

— Просыпайся, пожалуйста, — шепчу, уткнувшись в грудь лбом, чувствуя как под ним грохочет сердце, готовое сломать ребра и вырваться из парализующего фобией сна. — Пожалуйста.

Целую его солёные щёки от своих же слез, смотря как резко распахиваются глаза. Широко открытые, пугающе бесцветные и ничего не понимающие, даже не пытаются сфокусировать взгляд, взирая куда-то сквозь меня.

— Слезь, мне больно, — шелестит пересохшими губами, кривится и высвободив левую руку, принимается растирать старую травму на оперированной ключице. — Ну-у-у.

Схватив меня за плечи, отталкивает, вроде не грубо, но с заметным раздражением сжимая пальцы. Ничего не остаётся, как подчиниться и я спешно спрыгиваю на пол, ощутив ступнями отрезвляющую прохладу ламината.

— Что это было?

Со слегка отхлынувшим беспокойством спрашиваю у Максима, который уже успел сесть на кровати, сгорбившись и уперевшись локтями в колени, а сжатыми кулаками во взмокший лоб.

— Ни-че-го. Просто ночной кошмар, — рассеяно трёт лицо ладонями, но складывается такое впечатление, что всего лишь избегает моего любопытного взгляда.

— Я могу чем-то помочь? У меня есть в рюкзаке обезболивающее, очень хорошее, — плавно шагнув, неуверенно кладу руку на острый выпирающий плечевой сустав, нежно поглаживая влажную кожу. — Я купила обезболку когда клевер набивала, а мастер категорически запретил пить. Сказал, что это может навредить рисунку и тот поплывёт, — непонимающе пожимаю плечами. Зачем я ему это рассказываю?

Болтаю без умолку, вроде как с целью разрядить обстановку утра, начатого со стресса. Но полной уверенности, что моя болтовня хоть как-то трогает собеседника — нет. Он закрыт от меня и физически — сгорбленной позой, и эмоционально, отгородившись молчанием, смешанным с тяжёлым дыханием.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не надо, — огрызается Макс, морщится, отбрасывая мою руку, пальцы которой оказались в непозволительной близости со шрамом. — Не трогай!

— Болит же, — обеспокоенно говорю скорее самой себе, чем ему. — Есть наверное мази и…

— Я привык, нечего меня жалеть, — смотрит исподлобья при этом продолжая страдальчески кривить полноватые губы. Приобретённое физическое увечье причиняет ему страдания, от которых он усердно открещивается, делая вид, что двенадцати сантиметровая полоса, бугристым скоплением сшитой кожи, его не волнует. Не раздражает и не напоминает о катастрофе, разделившей его жизнь на до и после. А я не понимаю истинной причины, то ли моё присутствие, то ли забота, принятая Максимом за жалость, так сильно его бесит.

Осознаю лишь одно, что бороться с упрямством Макеева бесполезно, он и подыхая не позволит подать ему стакан воды. Гордый, дурной, вечно отмахивающийся от помощи, но не сейчас. В данную секунду его коэффициент раздражения увеличивается в разы, разгорается в холодных глазах и скапливается в напряженных мышцах лица.

— Может завтрак приготовить? — пытаюсь проложить примирительный путь через сытый желудок.

— Не суетись. Ок? — голосом нарочно демонстрирует, что надо бы и замолчать, оставив в покое хозяина квартиры. Для убедительности небрежно отодвигает меня в сторону, направляясь к двери. — Отстала бы лучше, пиявка мелкая.

Возмущается, скорее всего с полной уверенностью, что я не расслышу его бубнежку под нос, которая едкой отравой пускается по венам.

Дурочка, раскатала губу на спасибо. А тебе под попу коленом, получите — распишитесь и лучше всего катитесь восвояси со своими завтраками.

— Хорошо, — сдержанно произношу, понимая что напирая, ничего не добьюсь, лишь лоб расшибу от взятия на таран.

— Закажи пиццу и не парься. У меня всё равно в холодильнике кроме шампанского и молока ничего больше нет, — бросает небрежно, выходя в коридор. — Деньги возьми в куртке, внутренний карман.

Так и делаю, оформляю заказ через приложение, придерживаясь исключительно своих гастрономических предпочтений, варю кофе и жду. На удивление, курьер является раньше заявленного времени ожидания, даже Макеев ещё не успевает вернуться из ванной.

Мой хлопковый комбинезончик висит в шкафу, по этой причине я максимально тяну футболку, одолженную у Макса, старательно скрывая бёдра.

Не такое уж и фантастическое зрелище — девушка с утра в одежде парня.

— Лёша? — опешив, отскакиваю от открытой двери. — Что ты здесь делаешь?

Немой вопрос, аналогичного содержания так и застывает на раскрытых от удивления губах брата…

Глава 19 "Не вправе быть слабым"

Максим

Запах… знакомый, еле уловимый первым проникает в подсознание, цепляется за вытравленные из памяти куски прошлого. Плохо вытравленные раз я, будто окутан цветочным ароматом, на смену, которому приходит другой.

Запах паники… жуткого адреналина, и тот давно успел расширить сосуды, ведущие к сердцу, бьющемуся в такт дерзкой музыки и к мозгу, отравленному изрядным количеством спиртного.

Следом все тело пронзает боль, даруя новый запах: мерзкой, тяжёлой органики. Вязкой и густой, липнущей, словно смола.

И тут же едкий дым обжигает горло и с упреком щекочет ноздри, врывается в лёгкие, но с каждым сиплым выдохом покидает меня вместе с желанием жить.

Нестерпимый вой в ушах, который соперничает с собственными стонами, адская боль, выкручивающая наизнанку, чтобы после заполнить рот липкой смесью слюней и крови.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Больно… страшно и горячо, словно меня живьём жгут, а после пепел вытряхивают за ненужностью, или в назидание собственной вины. А я ту забыть не могу, отпустить и не пытаюсь, наказывая себя, с таким же остервенением, как и мой организм. Который очень часто кидает меня в омут страшного сновидения, назло выжимая из совести мою непосредственную причастность к страшной трагедии.