Читаем без скачивания Доктор Сон - Стивен Кинг

Он улегся и натянул на себя краденое одеяло. Дэн ждал беспамятства, и оно пришло, но Томми пришел раньше. Футболка «Храбрецов». Свисающий подгузник. Голубые глаза, рука в синяках, ладошка-морская звезда.

«Сахав. Мама».

«Я никогда об этом не расскажу, — подумал он. — Ни единой душе».

Когда луна взошла над Уилмингтоном в штате Северная Каролина, Дэн Торранс впал в забытье. Ему снился «Оверлук», но, проснувшись, он не вспомнил этих снов. Вспомнил он голубые глаза, руку в синяках, протянутую ладошку.

Ухитрившись забрать свои вещи, Дэн отправился на север, сначала в штат Нью-Йорк, затем в Массачусетс. Прошло два года. Иногда он помогал людям, обычно — старикам. Он это умел. Слишком часто в пьяные ночи малыш был последним, о чем он успевал подумать, и первым, о чем он думал наутро с похмелья. И это о малыше он всегда думал, когда обещал себе бросить пить. Может, на следующей неделе. А уж в следующем месяце — точно. Малыш. Глаза. Рука. Ладошка-морская звезда.

«Сахав».

«Мама».

Часть первая

АБРА

Глава первая

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МИНИТАУН

После Уилмингтона он перестал пить ежедневно.

Он мог неделю, даже две не брать в рот ничего крепче диетической колы. Он просыпался без похмелья, и это было хорошо. Он просыпался с ощущением жажды и тоски — тяги — и это было плохо. Потом наступал вечер. Или выходные. Иногда спусковым крючком служила реклама «Будвайзера» по телевизору — молодые люди со свеженькими лицами, без пивных животов, опрокидывающие по кружке после волейбольного матча. Иногда он видел пару приличных дам, выпивающих по бокальчику после работы за столиком уличного кафе — из тех, что носят французские названия и украшены множеством висячих растений. Иногда слышал песню по радио. Однажды это был «Мистер Робото» в исполнении «Стикс». Когда он был сухой — то уж сухой как лист, а когда пил — то уж напивался от души. Если он просыпался рядом с женщиной, то вспоминал Дини и мальчика в футболке «Храбрецов». Он думал о семидесяти долларах. Он думал даже об украденном одеяле, которое оставил в водостоке. Может быть, оно так до сих пор там и лежит. Если так, скорее всего оно покрылось плесенью. Иногда он напивался и прогуливал работу. Какое-то время это терпели — он хорошо знал свое дело, но рано или поздно терпение заканчивалось. И тогда он говорил «спасибо» и садился в автобус. Уилмингтон сменился Олбани, Олбани — Ютикой. Ютика превратилась в Нью-Палтц. Нью-Палтц уступил место Стербриджу, где он напился на фольк-концерте под открытым небом и проснулся на следующий день со сломанным запястьем. Следующим был Уэстон, после него — дом престарелых на Мартас-Винъярде, и там-то он долго не проработал. На третий день старшая медсестра унюхала запах перегара, и на этом все — прощай и ничего не обещай. Однажды его путь пересекся со следом Узла верных, но он об этом так и не узнал. По крайней мере, не осознал, хотя дальней частью мозга — той, что сияла, — что-то почувствовал. Запах, исчезающий, неприятный, как запах жженой резины на участке шоссе, где недавно произошла большая авария.

С Мартас-Винъярда Дэн отправился на автобусе «МассЛайнс» в Ньюберипорт. Там он нашел работу в доме ветеранов, заведении, где всем все было более-менее пофиг, где старые солдаты часто сидели в инвалидных креслах под дверями пустых консультационных кабинетов, пока моча из их коллекторов не начинала течь на пол. Ужасное место для пациентов, и чуть получше — для таких никчемушников, как он — хотя Дэн и еще несколько сотрудников старались получше обращаться с ветеранами. Он даже помог паре из них перейти порог, когда пришло их время. На этой работе он задержался надолго, так что президент-саксофонист даже успел передать ключи от Белого дома президенту-ковбою.

Дэн несколько раз напивался в Ньюберипорте, но всегда накануне выходного, так что все проходило без проблем. После одного из мини-запоев он проснулся с мыслью, «По крайней мере талоны я ей оставил». Это вернуло к жизни старый добрый психопатический дуэт ведущих.

«Нам очень жаль, Дини, но никто не уйдет с пустыми руками! Что у нас для нее есть, Джонни?»

«Что ж, Боб, Дини не выиграла денег, но она получает нашу новую настольную игру, несколько граммов кокаина и толстую пачку ПРОДУКТОВЫХ ТАЛОНОВ!»

А Дэн получил несколько месяцев без выпивки. Вероятно, это был его странный способ покаяния. Ему не раз приходило в голову, что будь у него адрес Дини, он бы давно отослал ей эти сраные семьдесят баксов. Он бы даже отправил ей вдвое больше, если бы это избавило его от воспоминаний о пацане в футболке «Храбрецов» с протянутой ладошкой-морской звездой. Но адреса у него не было, так что вместо этого он оставался трезвым. Бичевал себя кнутами. Сухими.

Потом как-то вечером он шел мимо питейного заведения под названием «Отдых рыбака» и увидел в окно симпатичную блондинку, в одиночестве сидевшую у бара. На ней была юбка из шотландки до середины бедра, она выглядела одинокой, и он вошел; и оказалось, что она недавно развелась, какая жалость, не составить ли ей компанию, и через три дня он очнулся все с той же черной дырой в памяти. Он пошел в ветеранский центр, где мыл полы и вкручивал лампочки, надеясь, что его простят, но напрасно. «Более-менее пофиг», как оказалось, не то же самое, что «пофиг» — почти, да не совсем. Уходя с несколькими предметами, которые хранились в его шкафчике, Дэн вспомнил фразу Бобкэта Голдтуэйта: «Моя работа никуда не делась, просто теперь ее делает кто-то другой». Так что он сел на другой автобус, на сей раз в Нью-Гэмпшир, а перед посадкой приобрел стеклянную емкость с опьяняющей жидкостью.

Всю дорогу он просидел на Сиденье для пьянчуг — том, что возле туалета. Он знал по опыту, что если собираешься квасить всю поездку, лучше всего выбирать это место. Он сунул руку в коричневый бумажный пакет, открутил крышечку стеклянной емкости с опьяняющей жидкостью и вдохнул коричневый запах. Этот запах умел говорить, хотя произносил только одну фразу: «Привет, старый друг!»

Он подумал: «Сахав».

Он подумал: «Мама».

Он подумал, что Томми теперь уже ходит в школу. Если, конечно, добрый дядюшка Рэнди его не прикончил.

Он подумал: «Единственный, кто может нажать на тормоза, — это ты».

Эта мысль посетила его не впервые, но на этот раз вслед за ней пришла другая. «Тебе не обязательно так жить, если ты этого не хочешь. Можно, конечно… но необязательно».

Голос был такой странный, такой непохожий на его обычные внутренние диалоги, что он подумал, что тот исходит от кого-то другого — он мог ловить чужие мысли, но теперь это редко случалось без его желания. Он научился от них отгораживаться. Тем не менее он окинул взглядом салон, почти уверенный, что кто-нибудь на него смотрит. Нет, никто. Все спали, разговаривали с соседями или смотрели в окно на серенький новоанглийский день.