Читаем без скачивания Принц в наследство - Натали де Рамон

— Кто там по ночам шляется?!

— Доброй ночи, папаша Пешо! — отозвался Леон. — Это я, Леон, я тебе Кузину привел! Спасибо!

— Ты ее запри, и калитку запри, а я сейчас в подвал спущусь, вина нам с тобой нацежу!

— Посидим со стариком, а потом в замок? — шепнул Леон.

Я категорически замотала головой, это совершенно не входило в мои планы, и я не понимала: нам так хорошо вдвоем, зачем еще посиделки с папашей Пешо? Я опять подумала о предостережениях Зигрено по поводу Леона, но тогда неужели чудо только что пережитой нами лунной поездки — всего лишь моя иллюзия? Почему, стоит мне лишь прикоснуться к Леону или даже просто встретиться с ним взглядом, меня захлестывает волна счастья? Тоже иллюзия?

— Спасибо, в другой раз, папаша Пешо! У меня гости!

— У тебя гости? Может, лодка нужна? Леон взглянул на меня. Я кивнула.

— Нужна!

— Так и быть, бери, если гости!

— Спасибо! Доброй ночи, папаша Пешо!

— Доброй!

Глава 21, в которой вассал заслужил награду

— Вассал во всем подчиняется своей королеве, он заслужил награду, — прошептал Леон и прижал меня к себе.

Волны и радуги… Я приподнялась на цыпочки и громко поцеловала его в лоб.

— Для оммажа не хватает меча, и я должен встать на колени, моя королева, — тихо засмеялся он, поднимая меня на руки.

— Для чего?

— Оммаж — это ритуал посвящения в рыцари… У меня снова закружилась голова, я обхватила руками шею Леона и нарочито отстраненно поинтересовалась:

— Мы так и пойдем запирать лошадь?

— И только так, моя королева, отныне и навеки! — Он торжественно понес меня в кромешный мрак сарая. — Подождите, здесь где-то должны быть весла.

— А свет здесь не зажигается?

Но он не успел ответить, как что-то загрохотало у него под ногами, где-то зафыркала невидимая Кузина, а в следующее мгновение мы почему-то оказались на сене. Все так же прижимая меня к себе, Леон встревоженно спросил:

— Ты цела, Катрин?

Впервые он сказал мне “ты” и назвал по имени! Что я могла ответить?

— Да, Леон, да!

И я в полной темноте прижалась к нему еще крепче, хотела сказать, что с ним я цела, как никогда прежде, но почувствовала на своих губах его губы, и облака, радуга, цветы все сразу захлестнуло меня, словно не в силах больше ждать ни одного мгновения. Я не видела ни его глаз, ни губ, ни рук, но они были и радугой, и облаками, и цветами, и не знаю еще чем, что уносило, растворяло, обжигало и обнимало прохладой. Я чувствовала, как соединяюсь, растворяясь в нем, исчезаю сама или исчезает весь мир. Я даже открывала глаза, но в этой кромешной темноте действительно не существовало ничего, кроме нашего дыхания и потока счастья, который уносил нас в неведомые таинственные галактики или превращал в одну из них, а вся вселенная существовала и летела только ради нас, заботливо укутывая бархатной темнотой, чтобы никто не посягнул украсть ни одной искорки принадлежащего только нам небесного света.

Мы заснули или исчезли в бескрайней вселенной счастья, не размыкая ни губ, ни рук, не осознавая ни жизни, ни смерти, словно наша единая душа на самом деле взлетела, милостиво давая отдых нашим беспомощным телам, так и не сумевшим подобно душам, остаться единым целым.

Глава 22, в которой Леон проснулся

Леон проснулся, оттого что где-то пропел петух, а может быть, он проснулся раньше, но только незатейливое “ку-ка-ре-ку” вернуло его к действительности. Сквозь щели сарая пробивались тугие солнечные лучи, в них танцевали почти невесомые пылинки, а неизвестно откуда взявшийся котенок старательно охотился за своим хвостом. Совсем рядом вякнула овца, подала голос корова. В дверь сарая заглянул важный индюк.

Сельская идиллия, с улыбкой подумал Леон, осторожно поворачивая голову, боясь потревожить Катрин, спящую на его уже основательно затекшей руке. Он всматривался в ее лицо и чувствовал прилив невероятной нежности к родинке на щеке, к складочке на лбу, к сеточке морщин на голубоватой коже под глазами, к полуоткрытым губам, к разметавшимся легким волосам с запутавшимися в них стебельками травы. Она лежала такая беззащитная, такая слабая, так доверчиво прижималась к его плечу… Дотянуться бы до одежды, вон, мурашки по коже пошли. Маленькая моя замерзшая королева.

Леон все-таки умудрился достать ее цветастое платье, и вдруг рядом с ним оказалась какая-то свернутая бумажка. Откуда бы ей взяться? Он осторожно прикрыл одеждой спину Катрин и подтолкнул к себе этот листок, но, или слишком много двигался, или она сама уже давно проснулась и так же, как и он, медленно возвращалась на бренную землю, его королева заворочалась, не открывая глаз, прошептала:

— Леон! — и потянулась к его лицу.

— Катрин! — тоже прошептал он и поцеловал ее губы.

— Где мы? — Она с изумлением оглядывала сарай и показалась Леону еще более трогательной с чуть припухшими от сна глазами и прилипшими к плечам травинками.

— На этом свете, моя королева, как вы отдохнули? Она мягко улыбнулась и снова быстро поцеловала его.

— Я опять потеряла очки, и все опять как в тумане.

— Главное, вассалы королевы на месте, и похоже, — он протянул ей бумажку, — кто-то прислал моей королеве стихи.

— Вы… ты уже их прочитал? — спросила она с неожиданной для Леона интонацией.

— Нет. — Он даже растерялся, он никак не ожидал, что это действительно могут быть стихи.

— Читай, я ничего не хочу от тебя скрывать. Я наследница того, о чем говорится в этом завещании, и приехала сюда, чтобы окончательно убедиться в нереальности всего этого бреда, — удивительно серьезно сказала она и, смутившись, добавила: — Мне и сейчас кажется, что и ты, и то, что с нами происходит, всего лишь сон, мечта… Когда я по-настоящему проснусь, тебя не будет рядом…

— В таком случае, моя королева, я просто не советовал бы вам просыпаться, хотя я более чем реален, можете даже укусить меня.

Она смущенно отвела глаза, и Леона опять затопила волна нежности к этой трогательной открытой маленькой женщине.

Глава 23, в которой мы лежали на сене

Мы лежали на сене в каком-то сарае практически голые, если не считать наброшенного на меня платья, в компании добродушных домашних животных, а Леон, обнимая меня одной рукой, держал в другой листок с несуразными, мало понятными стихами и читал. Однако, произнесенные его неповторимым голосом, слова таинственно оживали, приобретая достоинство и значимость. Но неожиданно на строчке: “На правом берегу Туэ, близ Пуату с Анжу”, Леон вдруг развеселился, но дочитал тестамент до конца, поцеловал меня, потянулся, еще раз повторил: