Читаем без скачивания Расскажите, тоненькая бортпроводница (сборник) - Елена Федорова

– Толя, пожалуйста, дай ему денег, – попросила я.

– С большим удовольствием, битте, – проговорил Толя, протягивая немцу все свои деньги.

Немец взял ровно столько, сколько требовалось – двадцать злотых, расцеловал мне обе руки и помчался в аптеку. Немецкая фрау была спасена.

А нам предстояла недолгая разлука. Толю переводили в польский город Калиш.

Перед отъездом мы сыграли грандиозную свадьбу, гостями на которой были все наши однополчане.

Жизнь потихоньку начала налаживаться, приобретая живые, весенние, яркие краски.

В Калише Толя быстро нашел комнатку в доме у милой старушенции пани Кишковской, которая сносно говорила по-русски и была рада приютить нас у себя. Пани стала нашей польской мамой, на время заменив нам родных, по которым мы безумно скучали.

В день нашего отъезда пани Кишковская встала чуть свет, чтобы испечь для нас миниатюрные сдобные булочки. Ей очень хотелось побаловать нас чем-то вкусненьким, а заодно и отблагодарить нас за полный сарай угля, который мы для нее заготовили. Маленькая старушенция долго-долго бежала за грузовиком, увозящим нас из Польши. А я прижимала к груди теплые булочки, пахнущие корицей, и не могла сдержать слез.

Я до сих пор помню маленькую, милую пани Кишковскую, которая всегда была чисто и аккуратно одета, безукоризненно причесана. Свои длинные, побелевшие от страданий волосы она укладывала каким-то замысловатым образом. Серые, живые, любознательные глаза пани Кишковской светились неподдельной радостью. На лице всегда дружелюбная улыбка. От этой милой старушенции исходило такое тепло и обаяние, что мы забыли о тяготах войны, о потерях и утратах, почувствовали себя по настоящему счастливыми. – Мария Николаевна улыбнулась и провела рукой по своим седым волосам. – У меня теперь волосы такого же цвета, как у пани Кишковской. Да и лет мне столько же, сколько было тогда ей. Я тоже превратилась в милую старушенцию, которой посчастливилось встретить в жизни немало хороших людей. И еще я сделала очень важный вывод: в любом возрасте есть свои преимущества, потому что с годами мы становимся мудрее, опытнее, спокойнее, начинаем внимательнее относиться к другим, учимся слушать и слышать.

– А мне кажется, что возраст давит на плечи, заставляя людей пригибаться к земле, – проговорила Оля.

– Если человек честен, то его ничто не может согнуть. Нас сутулят и уродуют плохие поступки и плохие помыслы. Оставайтесь всегда доброй. Научитесь дарить любовь. Ведь порой людям не хватает целой жизни, чтобы постигнуть простую науку – науку любви. А постигать эту науку просто необходимо.

Я до сих пор дружна с мамой моего первого мужа Петра. Мы общаемся с Татьяной – первой женой Анатолия. Ее дети бывают у нас. А внучка постоянно передает приветы бабе Мане из Лобни. Она всем рассказывает, что у нее есть бабушка, которую родные зовут: «Добрейшая Ночная Ведьма», потому что она во время войны летала на «уточках».

Оля рассмеялась, представив, как удивительно звучат в устах ребенка эти слова: «Добрейшая ведьма, летающая на уточке», а потом спросила:

– А после войны вы летали?

– Да. В 1947 году Толю перевели в Иркутск, и я тоже начала проситься на летную работу. Пилотов не хватало, поэтому-то меня и взяли.

Летали мы с Толей в разных экипажах, потому что он никак не хотел мириться с тем, что у него жена авиатрисса. Все уговаривал меня приземлиться, заняться домашним хозяйством. А я не могла себе представить жизни без полетов, без неба, без неповторимой красоты и очарования, которую на земле увидеть невозможно. К тому же мой диагноз – «больна небом» – был неизлечим. Только за штурвалом я могла чувствовать себя совершенно счастливой.

География наших полетов была такой: Киринск, Витим, Бодайбо, поселок Мама. Туда везли пассажиров, а обратно слюду, золото, драгоценные металлы. Тогда в самолетах сидения представляли собой откидные металлические лавки, закрепленные вдоль бортов. Пассажиры сидели друг против друга, держа свой багаж между ног. Когда рейс заканчивался, лавки прижимали к бортам, освобождая место под груз. И обратно мы уже летели, как грузовой самолет.

Подлетаем однажды к Батайску, снижаемся по глиссаде, видим, чуть в стороне гроза полыхает, дождь проливной хлещет, а прямо перед нами ясное, чистое, словно умытое небо, будто природа к нашему прилету генеральную уборку сделала. Красота!

Бывали и неприятные случаи. Зимой мы с командиром Меловым попали в сильную снежную бурю. Самолет обледенел и начал падать. Падали с высоты три тысячи метров. Командир вцепился в штурвал и окаменел. Решений никаких не принимает. Молча смотрит в одну точку. Наверное, мысленно со всеми прощался. Высота уже сто метров…

Я не выдержала, рванула штурвал на себя, самолет резко пошел вверх. Поднялись до девятисот метров, выше лезть не стали. Полет завершился благополучно, все остались живы. А Толя после этого полета мне ультиматум выдвинул: «Или семья, или полеты». Пришлось мне с полетами расставаться. Так в 1948 году превратилась я из авиатриссы в маму.

Через несколько лет перебросили нас в Магадан. Жили мы на реке Дукча, которая впадает в Веселую бухту. Наш сын Виктор пошел в школу, а я пошла работать авиадиспетчером.

Работалось мне легко. Все пилоты мои команды беспрекословно выполняли, побаивались «Ночную ведьму».

А когда в 1959 году началось строительство аэропорта Шереметьево. Толю перевели в Москву и назначили старшим диспетчером авиационно-диспетчерской службы в новом строящемся аэропорту. И для меня работа нашлась. Я стала диспетчером информационной службы. А в 1967 году получила предложение возглавить новую службу бортпроводников.

– Подумать только, – рассуждала я тогда, – выходит, что профессия стюардесс появилась на девятнадцать лет позже профессии авиатрисс! Первой стюардессой стала американка Элен Черчь Маршал в 1930 году. А в России первой стюардессой стала Эльза Городецкая в 1933 году. Несколько месяцев она была единственной русской стюардессой. Все остальные девушки боялись высоты и неженского труда. Ведь первые стюардессы должны были носить багаж пассажиров, гонять в салоне мух, не забывать вытряхивать пепельницы. А пассажиры усаживались в плетеные, складные кресла-шезлонги и периодически поглядывали за борт, наблюдая за полетом.

После этого прошло более тридцати лет, прежде чем появилась целая служба бортпроводников, которую мне и предлагали возглавить. Я согласилась, не подозревая о той закулисной возне, которая начнется за моей спиной…

То главному бухгалтеру подавай пальто как у стюардессы. То его заму срочно нужны английские лекарства… Разумеется, за все эти блага должен платить «дядя», то есть бортпроводник. Меня такие просьбы возмущали до глубины души. Не привыкла я жить за чужой счет, никогда чужого не брала, да и другим не позволяла.

Короче нажила себе врагов. Начались проверки, которые, разумеется, никаких огрехов в работе службы бортпроводников не нашли. Наоборот, члены комиссии удивлялись, как это мы умудряемся так честно работать в наш век, когда все пропитано ложью, взяточничеством и завистью. Разводя руками, комиссия уезжала.

Но следом за ней приезжала другая, не верящая в то, что можно работать честно. Наконец мои «доброжелатели» нашли-таки изъян: Попова не знает английского языка, значит, не может руководить службой. Ура!

Закончилась моя жизнь в Аэрофлоте. В очередной раз я с небес опустилась на землю, в прямом и переносном смысле. Но я не унывала, потому что у меня теперь была более важная профессия – бабушка. Я занялась воспитанием своего единственного внука Шурика.

Всю жизнь я стараюсь искать плюсы во всем, что с нами происходит, понимая, что главное – не лениться искать и не пасовать перед трудностями. Как мудро сказал Теннисон: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Наверное, это – кредо всей моей долгой, интересной жизни, о которой я вам все без утайки рассказала. Теперь ваш черед рассказывать, моя милая, а я буду вас внимательно слушать, – Мария Николаевна подперла щеку рукой и заулыбалась.

– Мы не виделись с Александром почти год. За это время я, благодаря вам, попала на курсы бортпроводников. Учеба так захватила меня, что я обо всем на свете забыла, – задумчиво произнесла Оля, мысленно возвращаясь, на пять лет назад. Это возвращение было волнующим, томительным и одновременно желанным. Потому что о стране прошлого мы всегда знаем гораздо больше, чем о стране будущего.

– Летом нас отправили на практику во Внуково. Я ужасно волновалась, потому что никогда прежде не летала на самолетах. А еще я волновалась, потому что должна была выйти в салон, к пассажирам. Руки у меня дрожали, стаканчики прыгали, пассажиры смотрели на меня во все глаза, я глупо улыбалась и шла вперед по салону, не различая лиц. Какой-то пассажир неловко протянул руку и, поднос с минералкой полетел ему на голову.

– Был грандиозный скандал? – поинтересовалась Мария Николаевна.