Читаем без скачивания Евангелие Люцифера - Том Эгеланн

Вельзевул расправил свои огромные крылья, сразу же бросившие ледяную тень на Джованни.

— Идем со мной, дитя! — прорычал демон, и голос его был именно таким, каким Джованни представлял его себе: грубым, сиплым, скрипучим.

— Джованни? Ты проснулся?

За Вельзевулом в желто-сером тумане он различал целую армию уродливых тел и демонов; серафимы и шедимы; некоторые голые, другие волосатые, некоторые крылатые, другие бескрылые. Звериный рев, жуткие крики исходили из туманных глубин, отдававших серой. Интуитивно Джованни чувствовал присутствие царя Ваала, графа Фурфура, маркиза Шакса и других могучих демонов. Но он их не видел, сейчас не видел. Вельзевул издевательски произнес:

— Ты кого-то высматриваешь, Джованни? Свою маму, может быть? Она здесь, как ты знаешь, она вместе с нами. И папа твой тоже здесь. Позвать его?

Демоны низшего ранга, подобно изголодавшимся грифам, сидели на ветках без листьев и бесстрастным взором внимательно смотрели на бесцветный ландшафт.

— Джованни! Сколько можно! Уже половина десятого!

Он открыл глаза. Рассвет проникал через тонкие занавески. Лучана стояла у его кровати, изящная, пахнущая душем. На мокрых волосах полотенце.

— Вставай!

— Доброе утро.

— Ты — соня!

Он оперся на локти. Белла, их разжиревшая гончая, спавшая на его кровати в ногах, вскочила тоже. Из душа раздалось пение Сильваны.

— Послушай, — сказала Лучана.

— Мм?

— У меня сегодня дело в Л’Акуиле.[31]

— Ты об этом ничего не говорила.

— Я узнала только вчера.

— Что там будет?

— Ну как ты думаешь?

Он сел, почесал живот, потом волосатую грудь. Белла зевнула.

— Домой приеду поздно, — сказала Лучана.

— Во сколько?

— Трудно сказать. Поздно. Сам знаешь. Но позавтракать мы можем вместе.

Они разлили чай, на завтрак были яйца всмятку, варенье и сыр. Белла лежала под столом и кусала резиновую кость, которая пищала при каждом ее укусе. Лучана была молчаливой и неприступной. Сильвана размазала мягкий яичный желток по поджаренной белой булке. Как и мама, она была нелюдимой и закрытой. «А ведь, между прочим, и я такой же», — подумал Джованни, помешивая чайной ложкой сахар.

— Так что же будет в Л’Акуиле? — спросил он.

— Покупка недвижимости.

— И что-то интересное?

— Всего лишь промышленное здание.

— Поедешь на поезде?

— Меня повезет Энрико.

Сильвана посмотрела на родителей. Джованни улыбнулся ей. Она ответила улыбкой. У нее всегда был взрослый взгляд. Ей только десять, и возраст выдавало тщедушное тельце, но по уму Сильвана была старше своего возраста. Порой ее высказывания поражали его. Словно они принадлежали взрослой женщине. Иногда он ловил себя на мысли, что дочь одержима. Это был глупый и иррациональный страх, возникший из-за тематики его занятий и постоянных кошмаров, он понимал это, но никак не мог отделаться. Сильвана жила в собственном мире. У нее был воображаемый друг по имени Ло-Ло, с которым она подолгу разговаривала. Эти разговоры были взрослыми. Если рассуждать трезво, то у девочки могло бы быть легкое психическое отклонение. Но нет. С Сильваной все было в порядке в этом отношении. И все же что-то угнетало Джованни. Чего он не мог понять. За несколько секунд она могла полностью перемениться. Взгляд маленькой девочки мог наполниться чем-то, что нельзя определить и что пугало его. Словно она видела все, оценивала все, знала все. И все же. Если она одержима, то чем? Или кем? Одним из тех демонов, которые были в его ночных кошмарах? Не будь смешным, Джованни. Может быть, ему сменить сферу деятельности? Специальность стала его собственной одержимостью.

По улице прогрохотал мопед без глушителя.

— А ты чем займешься сегодня? — спросила Лучана. Не глядя на него. Ее взгляд был прикован к кругам, образуемым ложкой в чашке чая.

Он подумал: «Зачем она изображает интерес ко мне?»

— У тебя сегодня много лекций? — продолжила она, когда он не ответил.

— Только две.

— В холодильнике бараньи котлеты.

— Приятная новость. Тебя ждать?

— Нет. Ешьте сами. Я приеду поздно.

— Да. Ты уже говорила.

Когда Джованни было восемь лет, он заразился брюшным тифом. Почти неделю он провел в состоянии комы в сельской больнице. Врачи говорили родителям, что болезнь очень опасна и в самом худшем случае Джованни может умереть. Родители не отходили от его постели вплоть до самого выздоровления. Папа и мама были верующими католиками и призвали церковную общину деревни молиться за его выздоровление. Когда молитвы не помогли и они стали думать, что сына заберет Бог, которому они всегда молились, они вызвали местного священника, который окропил его святой водой и прочитал молитву. Это не помогло Джованни. Измученный жаром мозг увлек мальчика в первые ряды представления в аду, где армия демонов и дьяволят издевалась над ним, соблазняла его, угрожала, издевалась, третировала. С криками, ревом, шипением, лестью вертелись они в болезненных фантазиях Джованни. Сегодня, более тридцати лет спустя, его навещали те же самые картины и звуки, запахи и предчувствие гибели. Он мог проснуться среди ночи, весь покрытый потом, от кошмара, который казался ему таким же реальным, как вид спящей Лучаны и овал луны за занавеской. Эти сны часто поднимали его с постели, он шел на кухню, где согревался теплым молоком с медом и пытался выгнать из головы жуткие видения. Безумие, Джованни, настоящее, ярко выраженное безумие. Даже средь бела дня, когда светило солнце, он мог вообразить, что видит демона — на улице, в коридоре университета, за деревом в парке или плывущего в воде фонтана, находившегося рядом с пиццерией, полной туристов. Он начинал думать, не пора ли ему сходить на консультацию к психиатру. Визит не состоялся. Хотя он и верил в демонов в духовном смысле, он никогда не верил в них как в физические объекты. И тем не менее они имели над ним мрачную власть, похожую на фобию или фетиш, от которой он стремился избавиться полностью или хотя бы на некоторое время. Детские фантазии закрепились в нем, как будто его болезнь оставила приоткрытой дверь в другой мир.

— Тебе надо подстричь бороду, — сказала Лучана.

— Думаешь, надо?

— И подстричься.

Он провел пальцами по волосам у висков. Как и его отец, он начал рано седеть.

— А тебе, мой очаровательный ангел, ничего не надо менять, ты и без того само совершенство. — Он хотел, чтобы получилась шутка, преувеличенное объяснение в любви, но сам услышал, как глупо и фальшиво это прозвучало.

Она улыбнулась. Или же ему показалось, что она улыбнулась.