Читаем без скачивания Год зеро - Джефф Лонг

Она перебила:

— Пап, семнадцати. Для протокола. Уже две недели.

Его рот раскрылся в изумлении и тут же закрылся. Обычно одна из секретарш напоминала ему, что надо подарить дочери несколько роз и чек. Миранда наблюдала, как на его лице обозначается выражение досады.

— Если все сказанное тобой — правда, — вернулся отец к вопросу о генезисе Уинстона, — тебе удалось одним махом перескочить целый процесс.

Она именно выскочила из рамок их хронологии. А что такого?

— Ничего загадочного тут нет, — торопливо проговорила Миранда. Ее десять минут почти истекли. — Все естественно, как в природе. Ученые настолько заняты генным картированием и клонированием мышек, что никому даже в голову не приходит выйти в мир и устроить проверку генетическому коду. А мне пришло. Вот так я сделала настоящее открытие.

Теперь она целиком завладела вниманием Эббота.

— Ты обязательно должен увидеть это своими глазами, — сказала Миранда. — Давай приблизимся к нему.

Она спрыгнула на уступ ниже.

— Миранда, поднимись сейчас же. Это опасно.

— Ну, чуточку поближе. Чтобы он тебя получше рассмотрел. И ты тогда поймешь.

— Он же совершенно непредсказуем.

— Да нет же, вполне предсказуем! — упорствовала она. — Он — чудо. Ты ведь знаешь закон последствий, не охваченных умыслом. Когда результаты нельзя предвидеть заранее.

То ли ее убежденность, то ли его любопытство способствовали этому, но мостик через пропасть между ними все же как-то выстроился. Эббот скинул свой плащ спортивного покроя и спустился к дочери. Она соскочила еще на один уступ, он — следом. Она не стала подзывать отца к самой воде. Он был достаточно близко.

Миранда развернула последний сверток — еще один омар. Она опустила его на лед в нескольких футах от ее ног.

— Уинстон, держи! — крикнула она.

Монстр появился. Он чувствовал себя в воде как дома, его зеленый спинной плавник быстро рассекал воду, оставляя расходящийся след. На этот раз он не красовался и не строил из себя развеселого дельфина. Он резко притормозил сразу за омаром и, пробив тонкий лед, поднялся из воды по плечи, обратив морду к ним.

Морда Уинстона была столь необычайна, что могла показаться и отвратительной, и завораживающе красивой. Не существовало привычных критериев, чтобы дать ему оценку. Голова чуть приплюснутая, ноздри черные, расширяющиеся, кожа блестящая. Губы, по форме напоминающие человеческие, но абсолютно бесцветные. Зубы не удались: кривые, со следами гниения, слишком слабые и кое-где обломанные от разгрызания костей. Гены лягушки затормозили рост кожи черепа, и в результате на голове образовались пузырьковидные мешочки. Наполовину высунувшись из льда, монстр потянулся к омару и принялся сдирать панцирь. Затем впился зубами в брюхо и вытянул внутренности, как спагетти. При этом он делал вид, будто двое на берегу его совершенно не интересуют.

— Привет, Уинстон, — сказала Миранда.

Коротенькие обрубки ушей повернулись.

— Как ты, мой маленький принц?

Монстр заговорил. Это был не лай и не уханье. Очень напоминало искаженную человеческую речь: длинная серия гортанных смычек и булькающих звуков. Он словно рассказывал о чем-то весьма значительном.

— Это его родной язык, — пояснила Миранда. — Если внимательно слушать, можно уловить конкретные слова. Почти на английском. Думаю, у него дефект подъязычной кости. Четко формировать звуки Уинстон не может, но у него определенно есть что сказать. И он понимает меня.

— Ты сама себе сотворила домашнего питомца. Попугая. И выучила словам.

— Нет, все вышло как-то странно. — Миранда оглянулась на отца. — В день своего рождения он уже знал, как надо говорить. Он появился из инкубатора с готовым словарным запасом.

— Хватит выдумывать! — оборвал ее отец.

— Говорю тебе. Самой не верилось. Но это продолжается.

— Что именно?

— Он все помнит.

Отец пренебрежительно фыркнул:

— Миранда!

— Он помнит прошлое, — продолжила она. — Мое прошлое.

— Так, стоп.

— У него мои воспоминания, как ты не понимаешь? Я принесла из дома коробку со своими игрушками. Перемешала их с игрушками от «Гудвила»[20]. Он рассортировал их. Мои выложил отдельно.

— Ты утверждаешь, что память жестко «зашита» в генетический код?

— Может быть, не жестко, а запрограммирована в него. Почему бы и нет? Как наследственные заболевания. На клеточном уровне они становятся частью нас. Обмен веществ. Клеточные связи. Называй как хочешь.

— Значит, по-твоему, память — это наследственное заболевание?

— С точки зрения циника — да, — кивнула она.

— С меня довольно. — Эббот собирался уходить.

— Уинстон, как меня зовут? — неожиданно спросила Миранда.

Отец остановился.

Монстр поднял глаза от омара. Зеленые глаза искрились счастьем.

— Мирн-дот, — произнес он.

— А его? Кто это? — Она кивнула в сторону отца, сокрушенно качавшего головой.

Уинстон уже все понял.

— Па-ппа…

— Трюк! — бросил отец. — Ты показывала ему мою фотографию.

Миранда повернулась к нему. Его челюсти были плотно сжаты. Одного отцовского слова было бы достаточно, чтобы предотвратить готовую вот-вот разразиться беду. Ее маленький Уинстон стал историей. Они отравят водоем, или подстрелят его, или подманят и засадят в клетку. Ничего у нее не получилось. Знакомое холодное равнодушие вновь ожило в ее сердце.

— Вот только это объяснение никак не подходит, — сказала она.

Он ждал.

— Твоих фотографий он не видел: их у меня нет. — Она попала в самое уязвимое место. — Я давным-давно выкинула их.

Он отступил — укрылся за каменным взглядом. Даже не моргнул.

— Прости, если сделал тебе больно, — сказал он.

Было больно. А потом — нет. Любовь бессмысленна. Ее облигации оказались фальшивками. Поэтому Миранда не стала прощаться со своим созданием. Она повернулась так, чтобы отец не видел слез в ее глазах, и пошла прочь — к лесу.

3

ПАДЕНИЕ

Гималаи.

Май

— О боже! — Рука Натана Ли непроизвольно дернулась.

Оно смотрело прямо на него — белое лицо, увенчанное густой шерстью.

Телеобъектив дернулся вместе с рукой. Он потерял его. Своего йети.

Тибетские эмигранты зовут его метох-кангми, шерпы — грязным или диким человеком, а китайцы — йерин. С самого начала эта затея грозила превратиться в охоту за призраками; даже если кто-то и нашел бы тело, оно, скорее всего, принадлежало бы очередному заплутавшему погонщику яков, или беженцу, или околевшему от холода отшельнику. Однако все оказалось правдой. За краткое мгновение взгляд Натана Ли успел выхватить нечто ускользающее и по-настоящему первобытное.

Охваченный дрожью, Натан Ли еще раз оглядел через объектив весь склон, но глаза уже устали. Он взглянул на часы, затем перевел взгляд вдаль.

На высоте 24 400 футов над уровнем моря Макалу-Ла — перевал между Макалу и соседним пиком — не казался вожделенным оазисом и не сулил отдыха. К северу, на территории Китайской Народной Республики, лежало пустынное, овеянное легендами Тибетское плато. Позади тянулся к небу грандиозный западный склон Макалу, овеваемый утренними ветрами. В семи милях к западу встающее солнце окрасило в ярко-оранжевый цвет похожую на пирамиду верхнюю часть Эвереста, будто являя взору уголок Египта над морем тьмы.

Он посмотрел вниз, на тропу. Окс и проводник по имени Ринчен наконец покинули место последней ночевки — маленькую голубую палатку внутри кольца из валунов, защищавших стоянку от ветра. Отсюда его спутники напоминали муравьев на американских горках. Натан Ли крикнул. Они подняли головы, и он показал вверх. Окс нехотя махнул ему рукой и тяжело побрел дальше. От одного лишь его вида Натан Ли чувствовал себя разбитым и больным. Они с Оксом казались ему теперь персонажами фильма про воров, попавшими в сюжетную ловушку и обреченными на бесконечно повторяющиеся дубли.

После Иерусалима мародерство вошло у них в обычай: Гватемала, раскопки в Перу, повторные рейды по проекту «Год зеро» в разрушенные землетрясением окрестности Кумрана, даже несколько ограблений монастырей и церквей на территории бывшего Советского Союза. Иногда заказы поступали от частных лиц, иногда — как это было со Смитсоновским институтом — от авторитетных музеев. Менялись ландшафты, но задание оставалось прежним: «преступление против времени», как называют ФБР и Интерпол торговлю артефактами и останками.

Ринчен шел вслед за Оксом с необычайным упорством и терпением, присущими жителям Гималаев. Время от времени из его рта вылетал легкий клуб табачного дымка. Старый седой пастух охотился на снежных барсов для китайского черного рынка. У него были золотые зубы, он немного говорил по-английски. Он заявлял, будто знает местность; как позже понял Натан Ли, — знает, но не эту. Ринчен и близко не подходил к Макалу-Ла. Такой же разбойник с большой дороги, как и они.