Читаем без скачивания Гарем - Кэти Хикман

— Интересно, что означает выражение «любопытные матерьи»?

— Когда-нибудь узнаем. — Элизабет захлопнула блокнот. — Я как раз сегодня вечером хотела этим заняться.

Эва бросила взгляд на часы.

— О господи! Извини, дорогая, но я убегаю. — Она стремительно вскочила с места, быстро достала из кошелька десятифунтовую купюру и положила на столик. — Хватит, наверное?

— Хватит, хватит. Беги.

Элизабет проводила глазами яркое пальто из ангорской шерсти розового цвета, сегодняшний наряд Эвы. Та была уже почти у дверей, как вдруг, повинуясь неожиданному импульсу, повернулась и подлетела обратно к Элизабет.

— Какая же ты славная! — тихонько воскликнула она, чмокнула подругу в щеку и снова убежала.

Элизабет не спешила. Оно заказала еще чашку кофе и стала неторопливо листать записи. Перспектива сегодняшней работы наполняла ее творческой энергией, она чувствовала себя более собранной и сосредоточенной, чем когда-либо за последнее время.

За соседним столом слышались голоса двух беседующих женщин. Слегка повернув в их сторону голову, Элизабет мгновенно узнала старшую из них, коллегу Мариуса, американку, приехавшую не так давно в Оксфорд. Прошлым летом они однажды встретились на небольшой вечеринке, которую факультет английской литературы проводил по какому-то случаю. В ранние дни их романа Мариус время от времени приглашал ее на подобные мероприятия. По каким-то, сейчас уже неясным, причинам эта женщина вызвала в ней глубокую антипатию.

— Что-то в ней есть фальшивое. Отчего-то мне так кажется, — сказала она тогда Мариусу, но тот в ответ только рассмеялся.

Теперь же, хоть за окном уже стояла зима, на ногах американки красовались туфли от Биркенштока[11] белого цвета с открытыми носами. Покрытая темным загаром кожа ее лица и цветом, и структурой напоминала кору какого-то вымирающего африканского дерева, с несвойственной ей язвительностью подумала Элизабет. Американка опекала ее тогда, как, похоже, сейчас она опекает молоденькую студентку, свою собеседницу, продолжала строить догадки девушка. В голосе преподавательницы звучали свойственные лекторам нотки, не суровые, но как бы безжалостные, а модуляции своим ровным, будто искусственным, ритмом напоминали прибой Тихого океана. Говорили женщины о соискании ученой степени по философии, и такие термины, как «неотъемлемый» и «трактат», постоянно звучали в их беседе.

Элизабет вернулась к своим записям и попыталась сосредоточиться, но разговор велся в такой непосредственной близости от нее, что не слышать его было просто невозможно. Она уже принялась искать глазами официантку, когда вдруг до ее ушей донеслось имя Мариуса.

— В самом деле, один мой приятель только что выпустил в свет статью как раз об этом предмете. Некий доктор Джонс, Мариус Джонс. Я полагаю, что вы с ним знакомы.

Сопровождаемый хихиканьем ответ студентки прозвучал неразборчиво.

— Да, конечно, думаю, каждый студент, я имею в виду конечно, особ женского пола, знает Мариуса.

В устах американки его имя прозвучало неприязненно «Не так уж хорошо вы, дамы, знаете доктора Джонса»,сердито подумала девушка, хоть ее раздражение ей самой казалось абсурдным.

— Что же касается предмета нашего разговора, должна предупредить вас… — Женщина заговорщицки понизила голос. — Знаю, мне не следовало бы об этом упоминать, но… — теперь она заговорила серьезней, — прямо сходит по ней с ума. А ей хоть бы что. Милая моя, остальные его поклонницы буквально в отчаянии.

Элизабет не стала дожидаться, когда принесут счет. Прибавила к банкноте Эвы свою десятифунтовую купюру и поспешила к выходу. В дверях она поравнялась с какой-то светловолосой женщиной, та, не замечая ее, как раз входила в кафе. Темные глаза вопросительно обежали сидевших за столиками, едва заметив американку и ее собеседницу, блондинка жестом приветствовала их и направилась в ту сторону. Обернувшись и бросив взгляд через стекло огромного окна, Элизабет узнала в вошедшей ту самую девушку, с которой накануне она видела Мариуса у Блэквелла. Она не успела разглядеть соперницу, но зато в эту минуту обернулась американка, чтобы поздороваться с вновь пришедшей, и лицо ее предстало перед глазами Элизабет. Довольно заурядная, невыразительная внешность, выгоревшие на солнце волосы достают до плеч, женщина явно старше, чем желает казаться. И за деланной оживленной улыбкой Элизабет вдруг различила такую горечь одиночества, что вся ее враждебность мигом улетучилась.

«Господи, и ты тоже? Ну что же, тогда твой тон понятен. Ох, Мариус, Мариус!»

Глава 5

Стамбул, на рассвете 1 сентября 1599 года

В то же утро — когда Джон Керью, усевшись на стене посольского сада, беззаботно щелкал фисташки, а несчастного Хассан-агу уносило неизведанное навстречу его собственной смерти — в своих личных покоях, окнами смотревших в воды бухты Золотой Рог, встречала рассвет валиде-султан Сафие.

Четыре прислужницы находились рядом, ибо таков был обычай, но тишину комнаты ничто не нарушало. Молодые женщины стояли вдоль одной из стен, неподвижные как изваяния, и ожидали — если понадобится, день и ночь напролет — либо приказа госпожи, либо разрешения выйти и оставить ее.

Со стороны могло показаться, что валиде не отрываясь глядит в окно и видит перед собой только розово-серые воды залива. Но сама госпожа, вследствие долгой привычки и того загадочного шестого чувства, которое давало ей возможность видеть не глядя, в эти минуты критическим оком наблюдала за прислужницами. Одна из них явно слишком поспешно одевалась нынешним утром, а потому ухитрилась криво нацепить шапочку на свои темные кудрявые волосы; вторая до сих пор не сумела избавиться от дурацкой привычки стоять, покачиваясь с носка на пятку (разве ей самой непонятно, что так она до смешного напоминает неуклюжего слона?). Что же касается третьей, Гюльбахар, той самой, что была с ней, когда они обнаружили Маленького Соловья умирающим, то пролегшие нынче утром темные тени под глазами отнюдь ее не украсили.

— Госпожа, вы будто имеете глаза на затылке, — бывало, восхищенно шептала ей карие Михримах.

— Этому фокусу научил меня отец, — отвечала ей она таким же шепотом. — В моей стране, у нас в горах, все мы любим охотиться, понимаешь? А на охоте необходимо знать о том, что творится позади тебя. Я еще научу тебя этому, Михримах.

Но она ничему не успела научить эту девочку. Та прожила слишком мало, чтобы узнать что-либо, кроме того как надушить амброй губки ее молодого лона да украсить розами юное тело.