Читаем без скачивания Вечные сны о любви - Нора Робертс

   — Нет. — Но она опустила ресницы, и он не мог увидеть ее глаза. — А ты? Я имею в виду людей, которых ты знал. Твою семью, например.

   — Они умерли очень давно.

   — Тебе было тяжело? — Она села, дала ему персик. — Тяжело было знать, что ты никогда больше не сможешь их увидеть или поговорить с ними, даже сказать, где ты?

   — Не помню. — Но он помнил. Он солгал ей впервые. Он помнил, что та боль была хуже смерти.

   — Прости. — Она прикоснулась к его плечу. — Тебе больно говорить об этом.

   — Это проходит. — Он отстранился, поднялся на ноги. — Все уже позади, и все проходит. Это иллюзия, только настоящее реально. Это все, что имеет значение. Все, что имеет значение, — здесь.

   — Флинн. — Она поднялась, хотела его утешить, но когда он обернулся к ней, его глаза были горячими и блестящими. И желание, которое сквозило в них, лишило ее дыхания.

   — Я хочу тебя. Я буду хотеть тебя через сто человеческих жизней. Мне этого достаточно. А тебе?

   — Я здесь. — Она протянула руки. — И я люблю тебя. Это неизмеримо больше, чем я когда-либо мечтала иметь.

   — Я могу дать тебе все. Помни, что у тебя есть возможность выбрать подарок.

   — Тогда я подожду. Пока мне не нужно будет больше. — Она обняла его. — Я никогда так не прикасалась к мужчине. С любовью и желанием. Как ты думаешь, Флинн, может, из-за того, что я не испытывала любви раньше, я не понимаю, как чудесно, что я чувствую сейчас. И чувствую к одному человеку. Я видела, как моя мать ищет всю свою жизнь, рискует познать горечь утраты, ради шанса — ради одного только шанса — почувствовать то, что чувствую я в этот момент. За пределами этого мира, который ты создал, она — самый важный человек для меня. И я уверена, что она была бы очень рада, если бы узнала, что я нашла здесь, с тобой.

   — В таком случае, когда ты попросишь меня о своем заветном желании, я сдвину небеса и землю, чтобы дать это тебе. Клянусь.

   — У меня есть заветное желание. — Она улыбнулась, отступила. — Скажи мне свое.

   — Не сегодня. Сейчас у меня имеются некоторые планы относительно тебя, и разговоры в эти планы не входят.

   — Серьезно? И что же это за планы?

   — Ну, для начала…

    Он поднял руку и провел пальцем по воздуху между ними. Ее одежда исчезла.

Глава 8

   — Оx! — В этот раз она инстинктивно прикрылась руками. — Ты мог бы и предупредить.

   — Я искупаю тебя в свете луны и одену в сияние звезд.

    Она почувствовала, как какая-то сила, нежная, но настойчивая, держит ее за руки. Те опустились, потом раскинулись в стороны, словно их тянули шелковой веревкой.

   — Позволь прикоснуться к тебе. — Не сводя с нее глаз, он шагнул к ней, провел кончиками пальцев по ее шее, груди. — Возбудить тебя. — Он целовал ее губы с быстрыми, легкими укусами. — Обладать тобой.

    В это же время что-то проскользнуло через ее разум, через ее тело. Словно свернутая полоса тепла, связавшая их вместе. Ей не хватало воздуха, чтобы закричать, она могла лишь стонать.

    Он едва касался ее.

   — Как ты можешь… как я могу….

   — В этот раз я хочу показать тебе больше. — Теперь его руки накинулись на нее, грубые и настойчивые. Ее кожа была так нежна, так ароматна. Она мерцала в свете луны, и где бы он ни касался ее, в этом месте становилось тепло. Розы на шелке. — В этот раз я хочу взять больше.

    Он заставил ее летать во второй раз. Хотя ноги ее не отрывались от земли, она парила в воздухе. Стремительное, отчаянное путешествие. Его губы целовали ее плоть. У нее был только один выбор — позволить ему насытиться. Его жадность уничтожила ее здравый смысл, и ее единственным желанием было быть поглощенной им.

    Полностью отдавшись наслаждению, она откинула голову назад и приглушенно повторяла его имя, словно песню, пока он ласкал ее.

    Он соединил свой разум с ее разумом, возбуждаясь от каждого нежного вскрика, от каждого хриплого всхлипывания. Она стояла в лунном свете, вся открытая для него, пропитанная наслаждением и дрожащая от его страсти.

    И страсть его была такова, что его пальцы оставляли на ее влажной коже золотые следы, следы, которые пульсировали, скручивая ее в клубок наслаждения.

    Когда он снова нашел ее губы, ее вкус, острый и сладкий, ворвался и опьянил его.

    Теперь ее руки освободились и крепко обхватили его. И ее ногти царапали его, когда она стремилась удержать, стремилась найти его. Она прижалась к нему, горячая, нетерпеливая, и бедра ее выгибались от нарастающего желания.

    Он вошел в нее — один отчаянный толчок, затем еще один. Еще один. Она ответила на настойчивый ритм его движений, и он освободил в себе зверя.

    Разум его был пуст, в нем не было ничего, кроме желания обладать ею и этого первобытного голода, который был общим для них. Лес эхом ответил на торжествующий зов, когда этот голод поглотил их обоих.

    Она лежала — безвольная, неподвижная. Даже если бы на нее неслась тысяча диких коней, она бы и пальцем не пошевелила.

    Флинн упал, обессиленный, на нее, и сейчас был, словно мертвый, и она подумала, что он чувствует себя точно так же.

   — Мне так жаль, — произнесла она с долгим, долгим вздохом.

   — Жаль? — Он поводил рукой в траве, пока не нащупал ее руку.

   — Ммм. Так жаль женщин, у которых нет такого любовника, как ты.

    Он издал звук, похожий на смешок.

   — Так великодушно с твоей стороны, mavourneen. А я предпочитаю быть эгоистом — единственным мужчиной, который наслаждается тобой.

   — Я видела звезды. Не те, что вверху.

   — Я тоже. Ты единственная, заставившая меня видеть звезды. — Он зашевелился, прижался губами к ее груди, потом поднял голову. — И ты пробуждаешь во мне зверский аппетит.

   — Значит, нам нужно возвращаться.

   — Нам нужно делать только то, что нравится. Чего бы тебе хотелось?

   — Прямо сейчас? Мне хочется воды. Никогда не хотелось раньше так пить.

   — Воды? — Он наклонил голову, усмехнулся. — Воды я могу тебе дать, сколько угодно. — Он обхватил ее и перекатился. Она взвизгнула, а он громко расхохотался, когда они скатились с берега и с шумом упали в воду пруда.

    Кейлин была поражена, как много общего у них с Флинном. Учитывая обстоятельства и все то, что отличало их, казалось удивительным, что они вообще находили темы для обсуждения. Флинн не сидел пятьсот лет сложа руки. Его любовь к хорошим вещам, даже если они служили лишь для красоты, очень импонировала ей. Занимаясь профессионально антиквариатом, она имела дело с раритетами, исполненными высокого мастерства, с прекрасным. Ей были интересны история стола, общественное назначение эмалированной табакерки или наследники сервировочного блюда. Эти несколько предметов, которые она оставила себе, были для нее особыми, не только из-за их красоты, но и из-за их загадочности.

    Ей и Флинну нравились одни и те же книги и фильмы, хотя он читал и видел — просто для развлечения — гораздо больше ее.

    Он слушал ее, расспрашивая о различных этапах ее жизни, пока она не начинала раскладывать события по полочкам и вспоминать вещи, которые когда-либо видела или делала, или переживания, о которых давно позабыла.

    До сих пор никто и никогда ею так не интересовался, не интересовался, какая она и что думает. Что она чувствует. Если он не соглашался с ней, то вовлекал ее в спор или поддразнивал, побуждая разбираться в сторонах жизни, о которых она редко задумывалась.

    Казалось, она делает для него то же самое, выводя его из задумчивого молчания или оставляя в покое, пока сумрачное настроение не пройдет само по себе.

    Но всякий раз, когда она говорила о будущем или спрашивала о нем, молчание длилось дольше обычного.

    Поэтому ничего не надо спрашивать, сказала она себе. Ей не нужно знать. Чего она добилась благодаря распланированности и точности, кроме однообразия жизни? Что бы ни произошло, когда неделя подойдет к концу, — Господи, почему она не помнит, какой сегодня день недели? — она будет благодарна.

    А пока каждый миг был драгоценным.

    Он столько дал ей. Улыбаясь, она бродила по дому, перебирая пальцами изысканное жемчужное ожерелье, которое не снимала с тех пор, как он надел его ей на шею. Это не подарок, думала она (хотя и очень ценила его), это любовь, возможность и, прежде всего, способность видеть.