Читаем без скачивания Новый Мир ( № 5 2006) - Новый Мир Новый Мир

В Париже, во время книжной ярмарки, выйдя из ванной в номере, какой-то пакет увидел, прилепившийся к босой ноге. Отлепил. Президент Франции приглашает через полчаса на встречу с ним и Путиным! Как же я этот конверт раньше-то не заметил?! Лихорадочно оделся, кинулся вниз. С лестницы увидал, что за стеклянными дверьми автобус отъезжает с умными москвичами. Кинулся вниз — и с разгона впечатался лбом в стеклянную дверь! Вообще-то фотоэлемент должен был успеть дверь открыть — но я опередил, значит, скорость света — настолько спешил президентов вблизи увидеть. Вместо этого упал, изумив весь персонал — видимо, то первый случай был соприкосновения человека с дверью, мой личный рекорд. Успел к тому же заметить я, перед тем как упал, что и москвичи это увидели и отъехали, радостно хохоча… Но не тут-то было! Испуганный портье меня поднял, в кресло втащил, принес из бара мешочек со льдом. Сидел я, приложив ко лбу мешочек, пронизывающий холодом, и думал горестно: и в Париже непруха! Да куда ж ты денешься от себя?! И вдруг я увидал надо мной вежливо склонившегося красавца во фраке. “Вы русский писатель есть?” По виду догадался! “Есть… немного”. — “Я должен вести вас во дворец… Где остальные ваши коллеги?”. — “Уехали”. — “Но на чем? Здесь стоит официальный автобус, который прислал президент!” — “Не знаю, где они. Поспешили, видимо”. — “Но вы, надеюсь, поедете?” — “Да пожалуй, да!” В результате я промчался через Париж в президентском автобусе с эскортом мотоциклистов. Полицейские отдавали честь. А быстрые москвичи, прибыв с опозданием во дворец, были несколько удивлены, что я их там встречаю.

В сущности, и пьеса моя о том же. Как герой-горемыка, сдавая квартиру, получает череду бед. Причем первый же съемщик его тут же пересдает квартиру второму, второй — третьему и т. д. И как герой, уступая всем, оказывается победителем.

Половину солнца закрыло длинной тучей, и огромный разлив реки разделился надвое — одна половина светлая, жемчужная, неподвижная, вторая — темная, неспокойная, рябая.

Под обрывом прожурчал и стих автомобильчик. Из него вышел могучий мужик в хаки, в широких резиновых сапогах. Раскатал, как коврик, резиновую лодку. Стал подкачивать ее, наступая на педаль. Шлепанье голенища сапога и сипенье насоса не нарушали тишину, а, наоборот, подчеркивали ее. Ожил я у реки… раздышался. Встал.

У театра, построенного в размашистом стиле “купеческий модерн”, чеченцы торговали белорусским товаром. Покупатели были наши. Я тоже купил зачем-то будильник, поддерживая, как говорится, отечественного производителя… Ну все! Надо идти!

— А Маргарита Феликсовна ушла!

— Как? Она же мне встречу назначила! Премьера тут как бы у меня… Я приехал…

— Без понятия! — гордо вахтерша произнесла.

— А вы ничего не путаете?

— Я давно уже ничего не путаю!

Зазвенел телефон.

— Маргарита Феликсовна ждет вас! — послушав трубку, произнесла она так же гордо. Никакой нестыковки между первой частью разговора и второй она не почувствовала. — Пожалуйста, вот туда.

С протянутыми руками, в кромешной тьме, я щупал стену на узкой лесенке — наконец стена подалась — заветная дверка!

— Маргарита Феликсовна?

— Да? — с удивлением посмотрела на меня.

Совсем иначе, видимо, меня представляла. Но я-то как раз такую и ждал — измученная интеллигентка, ненавидящая свою рабскую должность. И что все тут ужасно — с ходу читалось в ее лице. А раз все ужасно, лучше вообще ничего не делать. Но если уж я приехал, придется порадовать. Я просто застонал, внутренне. Точно так все и видел издалека!

— Э-э-э… — произнесла задумчиво. Не знала, видимо, с какой неприятности начать. Но я сам пришел к ней на помощь:

— Я, наверное, должен сдать вам билет?

— Билет… Билет… какой именно?

— На автобус… на котором я приехал сюда.

— А-а-а. — Тут лицо ее даже просияло. Эта-то неприятность как раз не пугала ее! — Вы, видимо, имеете в виду оплату проезда?

— Видимо, да.

— А-а-а, — совсем обрадовалась, — это не ко мне!

У меня, мол, для вас свои неприятности… а это так!

— Это к директору. Но сейчас его нет.

Сочла необходимостью чуть умерить мое горе, объяснив:

— Понимаете, сегодня у нас в городе выборы — так он там.

— А-а-а. Понимаю! Тот спектакль, видимо, важнее? — неловко пошутил.

И был холодом встречен. Видно, директор ее сражался как раз на стороне прогрессивных сил. Сказал неудачно. Конечно, теперь ни о какой оплате билета речь не может идти… Вообще, начало неудачное. Но и конец, я чувствую, не подведет!

— Так… теперь о премьере, — собравшись с духом, произнесла она. Я тоже собрался с духом. — Николай Альбертыч не сможет присутствовать… у него дела… Но стиль вы его сразу почувствуете, так что незримо… он будет на сцене. Не удивляйтесь… э-э-э… некоторым особенностям спектакля. Пьеса для него — лишь основа… А скорей — даже нет!

Тот рыбак, поди, трех лещей поймал, пока мы тут истязаем друг друга.

— Сейчас я проведу вас в зал. — С мученической улыбкой она встала. — Но присутствовать на спектакле тоже, к сожалению, не смогу.

Какое-то массовое бегство! Один я, что ли, буду там?

— Не беспокойтесь… какое-то количество билетов продано, — прочтя мои мысли, бледно улыбнулась она.

Опять какими-то темными лесенками мы вышли в зал. После привычной уже тесноты он поражал величием. Купеческий размах. Но задействованы были почему-то лишь уголок сцены и, соответственно, примыкающий к ней кусок зала. Все остальное было погружено во тьму. Спектакль еще до начала поражал. Три полосатых матраса — два стоя и один лежа — все декорации. Удивляюсь мужеству пришедших — и пока еще не ушедших зрителей. Будь моя воля, я бы сразу ушел. На матрасы я и дома могу смотреть. Маргарита Феликсовна уже смылась… Повернулся — а ее уже нет!

Приехал! На послабление жизни надеялся… тихую ласку. Не будет уже послабления тебе!

Начали хриплой музыкой… По ходу спектакля я все яснее понимал, почему Альбертыч не хочет общаться со мной. Все перевернуто! Второй акт шел почему-то первым, после перерыва — начало. Так что нелегко было врубиться, как говорит нынешняя молодежь. Все мужские роли исполняли женщины, и наоборот… Но как-то все же дышала “расчлененка” — и зал реагировал порой. Все же весь мой текст он не выкинул, и это сказалось. В конце даже похлопали — но на сцену почему-то не вызвали меня. Актеры, похоже, и не знали, что я тут. Сурово! А я-то в сладком бреду представлял себе пьянку с актерами, ласки перезрелой премьерши… Жди! Главную женскую роль, как я отметил, мужик исполнял!

Маргарита Феликсовна уже рядом юлила.

— Попробуем к Николаю Альбертычу зайти?

— А что — это так сложно?

Мучения, видать, еще не кончились мои.

— Нет. Просто — он против был вашего приезда.

Ну прямо все тут полно тихой ласки!

— Зайдем.

Если кто-то думает, что меня можно извести, тот глубоко ошибается.

Мастер сидел перед телевизором ко мне спиной и так и не повернулся.

— Николай Альбертыч! — моя фея робко произнесла.

Мастер не повернулся. В глаза Джорджу Бушу в телевизоре глядел.

— Автор… — пролепетала фея.

— А, — не оборачиваясь, протянул мне руку через плечо.

— Простите, — жадно ладонь его ухватил и, бережно потянув на себя, вместе со стулом уложил его на мягкий ковер. — Извините!

Бесшумно вышел. Он, что интересно, так и лежал, не шелохнувшись. Зато Маргарита Феликсовна оживилась — впервые в ней зажегся какой-то огонь! Как девочка, выскочила вслед за мной, кудри растрепались ее, глаза сверкали.

— Что вы себе позволяете?!

Я молча уходил.

— Как я вас понимаю! — уже на улице воскликнула она. — Знаете, моя мать тяжело болела. Куда ж я могла уйти? Вот, впервые иду по улице… раньше только бегом!

— А что… было с ней?

— Возраст. Девяносто четыре!

— Сколько и мне!.. В смысле — отцу моему. И… уже все?

Кивнула.

— А он… еще ходит у вас?

— Да фактически нет.

— У нее тоже с этого начиналось… Памперсы?

— Да пока еще нет.

— Как же вы обходитесь?

— Да никак, пока что… придется купить.

— Берите английские.

— Хорошо.