Читаем без скачивания Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

Всю эту работу я делал в университете, поэтому был вынужден ходить туда каждый день, но рядом всегда был и сам профессор, и мои друзья-коллеги, так что меня это ничуть не тяготило, напротив. Однажды я подхватил грипп, эпидемия которого была в то время в Париже, однако к врачу обращаться не стал, решив, что и так быстро поправлюсь, но как-то вечером, работая в университете, ощутил такое сильное головокружение, что едва не упал. Вызвав такси, я собрался было ехать домой, но профессор, забеспокоившись, позвонил своему другу доктору Безансону, работавшему в Медицинском университете, и, договорившись с ним, тут же отправил меня к нему в сопровождении одного из коллег.

Доктор Безансон обнаружил у меня воспаление легких, он был поражен и заявил, что ходить на работу при температуре за сорок градусов в высшей степени безрассудно, что я напоминаю ему самурая, совершающего харакири, потом связался с больницей, где работал его ученик, профессор С., сам отвез меня туда, и меня тут же госпитализировали. По счастью, больница находилась на той же самой улице Буало, что и дом, где мы снимали квартиру, впрочем, оказавшись в больнице, я почти сразу же потерял сознание и перестал понимать, где я.

Вечером, на миг придя в себя, я обнаружил стоящую возле кровати жену, потом до моего слуха, очевидно откуда-то из противоположного угла комнаты, донесся голос профессора С., я даже разобрал слова: «Положение крайне серьезное…» Из последних сил я попытался по-японски сказать, что человек, который еще утром ходил на работу, не может вот так взять и умереть, но жена не расслышала.

На третий день утром я увидел стоящую у моего изголовья рядом с медсестрой мадам Массе, которая в течение трех лет занималась с моей женой французским. Она первая навестила меня в больнице.

— Мсье, я только что помолилась за вас Богоматери Лурдской. Она творит чудеса. Бог вам непременно поможет.

С этими словами мадам исчезла. Впервые за все проведенные во Франции годы со мной заговорили о Боге. Тут же медсестра вручила мне стаканчик, из которого я обычно пил лекарства, и сказала:

— Это чудотворная лурдская вода. Выпейте так, как если бы это было лекарство.

— Вода? — удивился я, но, не слушая меня и не вдаваясь в дальнейшие объяснения, она заставила меня выпить. Выпив, я снова повторил про себя: «Вода?» И внезапно передо мной возникла картина: вот я маленький мальчик, лежу больной в бедной комнатенке нашего рыбацкого дома и бабушка ласково говорит мне: «Выпей-ка, эта вода от Бога». В течение двух или трех последующих дней медсестра трижды в день поила меня этой лурдской водичкой, а на третий день температура спала до тридцати восьми и пяти и мне объявили, что опасность миновала.

Однако впоследствии никто — ни медсестра, ни мадам Массе — больше не упоминали о лурдской воде. И я решил, что все это мне пригрезилось, когда я метался в жару. Я убедил себя в том, что в цивилизованной Франции, да еще в оснащенной последними достижениями науки больнице не могут поить больного вместо лекарства святой водой, так поступают только бедняки в какой-нибудь дикой, варварской стране.

Недели через две воспаление в легких прошло, но к вечеру неизменно немного поднималась температура. Это встревожило профессора С., и, посоветовавшись с профессором Безансоном, он заставил меня пройти тщательнейшее обследование. Оно продолжалось около месяца, и в результате у меня обнаружили каверну в левом легком. Необходимо было лечиться, причем оба профессора настоятельно рекомендовали мне пройти курс климатотерапии где-нибудь на высокогорном курорте, по их мнению, это было самым эффективным. После обследования меня сразу же выписали из больницы.

Помню, как профессор Безансон лично пришел ко мне в больницу и, без всяких околичностей сообщив, что у меня туберкулез легких, подробно обрисовал мне мое состояние. Он объяснил, что причиной начавшегося процесса в легких является незалеченный сухой плеврит, который был у меня еще в средней школе. По его словам, медицина бессильна против туберкулеза, зато он куда легче, чем какая-либо другая болезнь, излечивается при помощи климатотерапии. Он рассказал мне о профессоре Д., практикующем в высокогорном санатории в Отвиле. Пытаясь ободрить меня, он уверял, что, пройдя курс климатотерапии в клинике профессора Д., я уже через год смогу вернуться к нормальной жизни. Рассказал он мне тогда и о Жаке Шармане, молодом естествоиспытателе, которого в научных кругах почитали гением и которого весной он направил с тем же диагнозом в клинику профессора Д. Он предполагал, что мы подружимся и вместе станем бороться с болезнью, а в этом случае, даже если мне придется провести в клинике год или два, ничего страшного не произойдет. Во-первых, год, потерянный в юности, часто восполняется удлинением срока жизни, так что человек успевает наверстать упущенное, во-вторых, бороться с болезнью бок о бок с Жаком — значит пройти еще одну стажировку, едва ли не более продуктивную, чем первая. В заключение он добавил, что лето мне следует провести в Фонтенбло, там я немного окрепну и осенью отправлюсь в клинику доктора Д., он сам позаботится о том, чтобы меня там приняли, — словом, беспокоиться абсолютно не о чем.

Жена присутствовала при нашем разговоре, и доводы профессора показались ей убедительными. Она легко согласилась с ними отчасти потому, что в Фонтенбло находилась наша полуторагодовалая дочь, отданная на попечение семьи тамошнего врача, и, живя там летом, мы могли каждый день видеться с ней, а отчасти еще и потому, что не отдавала себе отчет в том, насколько серьезно мое состояние. И вот я выписался из больницы, к радости нашей хозяйки, мадам Б., и профессора Бельсора[9], нашего соседа по пансиону.

Спустя три дня после моего выхода из больницы весь мир заговорил о молодом американском летчике Чарльзе Линдберге, который совершил одиночный перелет через Атлантический океан на одномоторном самолете и приземлился во Франции. В тот день за ужином Бельсор, подливая в мой бокал красного вина, сказал, явно желая меня ободрить:

— А ведь он моложе вас. И тем не менее легко совершил то, что всегда считалось выше человеческих возможностей. Его подвиг открывает перед человечеством новые горизонты. А что такое туберкулез по сравнению с этим? Так, безделица. Можете не беспокоиться, все будет хорошо.

Через две недели после моей выписки из больницы, когда профессор С. счел, что я достаточно окреп и вполне могу выдержать переезд на такси, меня перевезли в гостиницу, расположенную в знаменитом лесу Фонтенбло. «Как здесь хорошо, тихо и даже летом прохладно!» — радовалась жена. Она каждый день навещала нашу дочь, живущую в доме врача всего в двадцати минутах ходьбы от гостиницы, и, готовясь к возвращению семьи в Японию, которое было не за горами, прилежно выслушивала наставления жены врача, касающиеся ухода за маленькими детьми.

С жалостью глядя на жену, я мучился сомнениями: раз я болен неизлечимой болезнью и, скорее всего, очень скоро умру, не лучше ли нам всем уехать в Японию, как только ребенок привыкнет к матери? Ведь даже если я умру по дороге домой, где-нибудь в Индийском океане, жена с ребенком благополучно вернутся на родину, и там их с распростертыми объятиями встретят тесть с тещей, и не только встретят, но и позаботятся об их будущем, ведь это их единственная дочь и пока единственная внучка. Дело в том, что месяца три назад я получил из Японии один из самых солидных общественно-публицистических журналов «Кайдзо», это как раз был номер, специально посвященный теме «Японии грозит гибель от туберкулеза», который на две трети состоял из статей самого устрашающего содержания. В самом деле, очень многие из моих близких друзей, как школьных, так и лицейских, заболели туберкулезом и скончались меньше чем за год. Да что там говорить, если даже медицинские светила такой цивилизованной страны, как Франция, объявили, что перед этой болезнью бессильно искусство врачей и никакие лекарства от нее не помогают! Так разве можно вылечиться, просто лежа в постели где-нибудь в горах? В лучшем случае удастся разве что оттянуть развязку. Да, я настроился на пессимистический лад и, решив, что нет никакого смысла ехать в высокогорный санаторий, рекомендованный профессором Безансоном, начал готовиться к немедленному возвращению в Японию. И тут мне вдруг вспомнились слова профессора:

— Не знаю, что сказали бы ваши японские врачи, но, по-моему, сухой плеврит, который вы перенесли в школьные годы, на самом деле был начальной стадией туберкулеза, и справиться с ним тогда не составляло труда, беда в том, что вы не долечились до конца, поэтому теперь болезнь дала новую вспышку.

Действительно, сдавая экзамены за третий класс, я простудился, у меня долго не проходил кашель и держалась температура, но ведь я жил в таком доме, где не было даже термометра, что же там говорить о врачах или о лекарствах. Вскоре после того, как я перешел в четвертый класс, у нас в школе проводилась очередная диспансеризация, и у меня обнаружили сухой плеврит. После уроков по настоянию школьного врача я отправился в больницу, где он работал, и получил предписание по крайней мере три недели не ходить в школу и соблюдать постельный режим. Доктор дал мне лекарство на десять дней и сказал, что, поскольку у меня дистрофия, все это время я должен есть досыта, причем употреблять самые калорийные продукты, такие как яйца и молоко.