Читаем без скачивания Астраханский вокзал - Леонид Словин

В отделе милиции Денисова ждал Сабодаш. Антон протянул для пожатия обе руки, как на ринге.

— Зачем вызвал? — После такого рукопожатия хотелось прикрыть нижнюю челюсть.

— Ячейка литовцев была пуста уже в начале десятого вечера. Я разговаривал с пассажиром, который ее потом занял.

Значит, одновременно с кражей баккара, подумал Денисов, преступник очистил еще две ячейки.

Антон помолчал, потом добавил без всякого перехода:

— Блохин допрашивает Орлова, грузчик берет все на себя…

1 января, 10 часов 35 минут

Крохотный замочек долго не хотел открываться — Илья с трудом подыскал ключ. На дне чемодана оказались паспорт и несколько аккредитивов. Пока он возился с вещами, подошел Капитан. Обычно он только наблюдал со стороны — принимал меры на случай опасности.

— На предъявителя. — Илья сунул ему в руки бумаги.

Ничего другого брать не имело смысла.

— Сегодня много милиции в штатском, — сказал Капитан, пряча аккредитивы, — утверждать не могу, но чувствую спиной. Лучше уйти.

Спина опытного жулика словно аккумулировала тревожные сигналы.

Илья не спешил закрывать ячейку.

— Не надо паниковать. Владелец аккредитивов сначала подойдет к своей ячейке, попытается открыть, потом позовет дежурного. Мы десять раз успеем уйти…

— Ваше слово для меня закон, но все же…

— Секция, у которой мы стоим, навела меня когда-то на способ угадывания шифров. Какое совпадение! Я учился тогда на первом курсе, ночевал в общежитии, вещи держал на вокзале. Удобно: общежитие далеко, вокзал — в центре. В день, бывало, по нескольку раз приедешь — то учебник взять, то деньги, то рубашку сменить. Вот и ломаешь голову, как этот ящик перехитрить, чтобы без монет закрылся! — Илья похлопал ладонью по дверце. — Надо бы отметить ее серебряной табличкой. Как думаешь, разрешат?

— Безусловно. А теперь пора: надо быстрее получить по аккредитивам.

— Ерунда! Потерпевший может появиться через неделю, когда нас не будет в Москве!

— Решим этот вопрос в другом месте. — Капитан не мог скрыть беспокойства. — Закрывайте лавочку! Вон их сколько кругом!

— Мы стоим у своей ячейки! Что нам бояться?

— Механик идет.

— Знаете, мне вдруг захотелось апельсинов. Они лежат где-то поблизости. Не желаете?

— Что с вами?

— Сейчас почти в каждой ячейке апельсины. Видели ларьки у вокзала? С самого утра торгуют.

— Ставлю ящик апельсинов, если вы закроете сейчас ячейку.

На Илью, обычно осторожного, словно что-то нашло.

— Я открою всего две ячейки — вот эту и ту. Если в них нет, мы сейчас же уходим.

— Черт! — Отступать было поздно.

— Товарищи, — подходя, строго сказал Горелов, — положили вещи — идите! Не создавайте тесноты для других пассажиров.

— Не все еще взяли, отец. — Илья бесстрашно сделал несколько шагов вдоль секции. — Где у нас апельсины? Дайте вспомнить! Кажется, здесь…

— Номер надо записывать! — заворчал механик. — Едут, едут, а набрать шифр ни один правильно не умеет!

— Шифр я помню: тысяча… Сказать?

— Мне ваш шифр неинтересен! При себе держите, — разговаривая с пассажирами побойчее, вроде Ильи, Горелов сдерживался. — Берите апельсины и идите… — Он не хотел уходить посрамленным, а мало-мальски достойный предлог для отступления не находился.

Илье пришлось подбирать шифр в его присутствии. Капитана подмывало бросить все и пойти к выходу.

Он успел бы проскочить к эскалатору раньше, чем механик поднял крик. Илья держался, как хитрый мышонок, который задумал поиграть с грозной, но весьма недалекой кошкой. С секунды на секунду Капитан ждал, что кошка вот-вот бросится на мышонка и сцапает его. А заодно и самого Капитана.

Щелк! щелк! — стучал шифратор.

У Ильи выступил на лбу пот. Капитан отвернулся. Теперь он уже не успел бы к эскалатору, даже если бы и поспешил. В конце отсека показался милиционер, он не спеша приближался, на ходу перебрасываясь словами с дежурным. Милиционер был похож на того, что в последний раз арестовывал Капитана в Омске, только погоны у этого были прикреплены не к синей шинели, а к серому, весьма современного покроя пальто.

Ячейка открылась. Кроме чемодана, в ней лежала большая хозяйственная сумка с апельсинами.

— Ну вот, — Илья достал платок, вытер лоб, — все на месте, а мы беспокоимся. — Он выбрал тройку апельсинов покрупнее, один протянул механику: — Угощайся, отец! Остальные пусть пока полежат.

— Спасибо, — буркнул «отец», принимая угощение, — народ разный идет — понимать надо! Есть и такие: едут, едут, а сами и шифры не могут набрать как следует. За такими только глаз да глаз!

Весь этот месяц пассажиры щедро угощали механика апельсинами.

1 января, 15 часов 20 минут

Денисов был в кабинете, когда в коридоре раздались шаги и голоса:

— Кончай ночевать, Денис! — Сабодаш вошел в кабинет, потирая руки. — Задержали твоего… Уот! Инспектор задержал, из регистрационно-учетного… — В дверях, позади дежурного, появилась давешняя фигура в пальто с форменным серым шарфом.

— Не может быть! — Денисов вскочил.

— Холодилин приехал, сейчас с ним беседует… Прямо у ячейки взял!

Антон прикурил папиросу, которая тут же погасла, выбросил, достал новую.

Денисов еще не верил: Сабодаш мог и разыграть. Но почему здесь старший лейтенант? Отбой тревоги?!

— …Ну и кабинетик! — Старший лейтенант осмотрелся. — Часовня здесь была, что ли? — Потом продолжил прерванный разговор с дежурным. — Как будто и оборвалось все во мне! Сначала вижу кепку, на пальто не смотрю… Меховая, черная — есть! Смотрю ниже — синее! Пальто или полупальто? Полупальто! Не вижу ботинок. Иду как привязанный, будто, кроме нас, никого на вокзале. Черные полуботинки. Все сходится, надо брать! Он к ячейкам… Все это считанные секунды, а казалось, час ходил за ним и все на меня смотрели!

— Бывает, — кивал Сабодаш.

В коридоре было шумно. Заступающая смена постовых получала оружие и радиостанции, перекидывалась шуточками.

— Завтра за грибами поспеем — к ночи обещали тридцать градусов ниже нуля.

— За волнушками?

— Нынче белых урожай!

На разводе им продиктовали приметы подозреваемого, который мог видеть шифр сестер Малаховых, попросили повторить, запомнить, потом дежурный поговорил с кем-то по телефону:

— Внимание, наряд! Ввиду задержания подозреваемого последняя ориентировка отменяется.

Из залов подтягивались в отдел сотрудники. Звонили с других вокзалов, просили старшего лейтенанта к телефону. Безалаберное настроение не покидало всех до той минуты, пока из кабинета начальника отдела не появился Холодилин вместе с незнакомым человеком, одетым в синее полупальто и черные полуботинки. Меховую кепку подозреваемый держал в руке. Холодилин проводил его до дверей.

— Еще раз прошу извинить, — почему-то строго сказал Холодилин, прощаясь, — от себя и от имени сотрудников.

— Понимаю. — Мужчина подал руку Холодилину. — Кроме меня и этих женщин, у ячейки действительно никого не было.

Когда он пошел к выходу, старослужащий у дверей взял под козырек. Следом, немного поотстав, не прощаясь, ушел старший лейтенант.

— Грузчика Орлова ко мне, — приказал Холодилин, входя в дежурку, на ходу он просматривал заявление задержанного.

«…нисколько не заблуждаюсь в отношении Вашей занятости, не строю никаких иллюзий по поводу моего положения и даже не предлагаю создавшуюся ситуацию в качестве основы для литературного сценария, поэтому не обижусь в случае отказа… Но вдруг! Вдруг вы заинтересуетесь моим делом…»

Орлов признавался в совершении инкриминируемого ему деяния: рано утром, еще пьяный, возвращаясь с Москвы-Третьей, где морально неустойчивые люди из числа проводников вагонов с вином предлагают другим морально неустойчивым лицам свою продукцию, он случайно оказался в зале, увидел запечатлевшийся мгновенно в воспаленном мозгу шифр автоматической камеры хранения…

Задержанный ставил вопрос об освобождении от наказания:

«Для борьбы с такими, как я, случайно оступившимися, надо искать новые гуманные решения…»

Однако не закрывал путь для переквалификации действий по другим статьям Уголовного кодекса Федерации, предусматривающим меньший срок наказания:

«Я не собираюсь на этих страницах приводить оправдания в доказательство своей невиновности. Мне просто хочется здесь с беспристрастностью и скрупулезностью хорошего адвоката еще раз, но уже чисто умозрительно пройтись по всей своей короткой жизни с целью анализа всех причин и факторов, приведших меня к совершению преступления, к моему моральному падению.

Прошу простить мне несколько необычную форму и тон описания, но заранее искренне заявляю, что за необычным оформлением скрывается правда и только правда…»